Пол под ногами повело, очень мягко, почти неощутимо, но Шафран почувствовал - "Пионер" дал залп, всеми четырьмя торпедами.

Щелчок переговорника отозвался в шлеме подобно выстрелу, и Аркадий услышал хорошо знакомый голос Крамневского.

- Такие дела, Аркан, - произнес Илион почти спокойным голосом. - Как на "Экстазе".

Сквозь тихий скрип в небольшом динамике доносились быстрые, резкие голоса, штурман скороговоркой зачитывал длинную череду цифр. Кто-то, кажется, Светлаков, громко и четко произнес "торпеда!".

Шафран хотел признаться, что за всю жизнь у него не было друга и командира лучше, пообещать заставить работать станцию, поклясться отомстить. Сказать еще тысячу вещей, которые персонажи книг и фильмов всегда успевают сказать друг другу. Но времени не было, и оба прекрасно это понимали. Пауза затянулась почти на две секунды - немыслимо много. А затем Илион сказал лишь одно слово:

- Прощай.

Динамик умолк. Аркадий почувствовал резкий рывок - сработала экстренная расстыковка. Темная вода, кажущаяся почти черной в свете плафона за решеткой хлынула по полу, быстро понимаясь вверх. Лежащий Радюкин панически задергал ногами, стуча металлом о металл, но почти сразу прекратил, наверное, поняв, что сейчас их может выдать любой шум.

Дробный, непрекращающийся гул шел со всех сторон, враги наконец нащупали точное местоположение подлодки и тратили заряды как конфеты на праздник, сбрасывая десятки бомб. Сверлящий визг торпед мешался с воем приманок. Крамневский продемонстрировал искусство военного подводника в последний раз, сумев синхронизировать взрывы собственных торпед, сброс аппарата и отстрел последних звуковых ловушек.

Батискаф тихо опускался в глубину, шевеля винтами, как ленивая рыба плавниками - осторожно, легко. А затем снаружи пришел гул отдаленного взрыва, смешанный со скрежетом и надрывным скрипом, и Аркадий понял, что "Пионера" больше нет.

Время на глубине словно останавливается, в отсутствии привычных для суши ориентиров оно тянется мучительно медленно. Однажды на рядовом задании в Северном море сломался подъемник, и Шафран застрял на глубине двухсот метров. Без связи и света, но с кислородом и запасным аккумулятором для обогрева. Всего девятнадцать часов, которые прошли словно целая жизнь, наедине с собственными мыслями. К моменту устранения поломки, Аркадий уже почти согласился с парадоксом Зенона .

Путешествие на батискафе вновь напомнило Шафрану тот эпизод из давнего прошлого. Тихо жужжал двигатель, молчала внутренняя связь, лишь изредка рулевой кратко информировал о продвижении. Для экономии энергии отключилось все освещение, остались только приборные лампочки в самих скафандрах. Крохотные огоньки, размытые за прочными стеклами шлемов, светились в полной темноте как гнилушки на ночных болотах. Иногда Аркадию казалось, что время остановилось вообще, он уже умер и попал в ад, навсегда заключенный в отсеке с семью призраками. Только многолетняя закалка подводника и привычка постоянно держать себя под контролем помогли удержаться.

Через час такого потустороннего путешествия не выдержал Радюкин, попытавшись подняться и устроить погром. Научный консультант оказался упорным, раз за разом он старался подняться, но соседи, не покидая ложементов, объединенными усилиями и без всяких сантиментов просто опрокидывали его обратно тяжелыми водолазными башмаками. После третьей неудачной попытки ученый немного успокоился и вновь покорился судьбе.

Справившись с мыслями о смерти, Шафран начал отгонять новую навязчивую мысль - о том, что за рычагами управления следовало сидеть ему, как самому старому и опытному. Здравые доводы рассудка, что он все-таки специалист по водолазным работам, механике и телеуправлению - помогали, однако не надолго.

Но всему приходит конец. Неожиданно жужжание моторов затихло, с четверть минуты стояла тишина, нарушаемая даже не звуком, скорее ощущением продолжающегося движения. Затем батискаф вздрогнул от сильного толчка, качнулся с борта на борт и замер окончательно.

- Батарея сдохла, - кратко и исчерпывающе информировал Трубников, голос в динамике хрипел и булькал, как от сильных помех. - Почти дотянули, судя по карте. Надо пройти еще с полмили. Отмыкаемся, разбираем груз и топаем.

Включились собственные фонари скафандров. После долгого мрака электрический свет полоснул по глазам, словно кинжалом ударил. Шафран закрыл клапан воздухопровода, отключаясь от почти опустевшего баллона резерва, проверил, как работает собственная подача дыхательной смеси. Мимоходом пожалел, что "Пионер" не снабдили новыми костюмами на "жидком воздухе".

Механик отжал рычаг и освободился из ложемента, стараясь не наступить на доктора наук. Как всегда, понадобилось некоторое время, чтобы подстроиться под скафандр, войти в новый ритм движений - плавно-тягучий, с учетом инерции, чуть запаздывающей работы копиров и сопротивления среды. Соседи последовали примеру, стараясь не мешать друг другу в тесном отсеке. И все равно глухой звук сталкивающегося металла то и дело прокатывался по батискафу. Отошел в сторону овальный люк, отделяющий пассажирский отсек от шлюза кабины, но рулевой не спешил входить, ожидая, когда станет чуть свободнее.

Мысли о "Пионере", Крамневском и погибших товарища привычно отодвинулись на потом. Впереди ждала работа, ничтожная на фоне уже пройденных испытаний, но, пожалуй, самая ответственная. Полмили - казалось бы, очень мало (если рулевой не ошибся, а это вполне возможно под водой, без хорошо знакомых ориентиров). Но скафандры не приспособлены для длительной ходьбы, в них неудобно передвигаться даже по ровному твердому дну, а склон подводного хребта, даже на пологом участке, может оказаться вообще непроходимым. Тем более, что каждому придется тащить на себе контейнер с бесценными материалами. Если энергия аккумуляторов истощится раньше, чем группа достигнет конечного пункта - то скафандр превратится в железную могилу.

Трубников прижал свой шлем к шлему Шафрана - самый простой и экономный способ связи.

- Теперь ты ведешь, - констатировал радиоразведчик.

В скафандре почти не видна мимика и движения головы, поэтому Аркадий медленно поднял руку в утвердительном жесте.

- Да. Открывайте.

Пока двое отпирали внешний люк, другие в четыре руки поднимали Радюкина, странно заторможенного и неподвижного. Даже сквозь стекло шлема его лицо выделялось мертвенной бледностью, и Шафран с усталой безнадежностью подумал, что если консультант совсем сошел с резьбы, то его придется оставить. Тащить некому и не на чем.

Аркадий ступил на океанское дно, и в голове по многолетней привычке включился неслышимый метроном, отмеряющий каждое мгновение, каждое движение, потребляющее драгоценное электричество. В свете фонарей мир за обшивкой батискафа казался зыбким и нереальным, словно все происходило во сне. Сумрачное марево с темно-зеленым оттенком колыхалось вокруг, под толстыми подошвами похрупывала каменистая поверхность. Мимо проплыла большая рыба - создание весьма страшного вида, примерно метровой длины. Огромные глаза бездумно взирали с непропорционально большой тупорылой головы, длинный, как у крысы, узкий хвост чуть подергивался.

"Макрурус" - вспомнил Шафран.- "Да, раньше на Рейкъянесе его ловили в промышленных количествах. Теперь, должно быть, рыбе здесь раздолье..."

Водолазы достаточно быстро построились, навьючившись поклажей, свободным остался только сам Шафран, ему предстояло вести людей, ориентируясь по карте, на незнакомой местности. И еще Радюкин. Ученый подержал в руках контейнер, затем просто уронил его на дно и опустился на ближайший камень, словно пародия на роденовского мыслителя.

Шафран и Трубников шагнули к нему одновременно, с двух сторон, прикладывая шлемы и опираясь друг о друга, так что "мыслитель" превратился в "хоровод".

- Брошу, - не тратя лишних слов, пообещал Трубников. Его голос, искаженный при передаче через металл звучал глухо и гулко, как через переговорную трубу.