Вебер сглотнул.

- Вот, ознакомьтесь с этими бумагами, - все так же нарочито громко сообщил он. - Завтра к вам приедет курьер, чтобы забрать подписанные документы.

Макс положил нечто объемистое в конверт, на этот раз простой, из обычной бумаги, написал на нем что-то и протянул, было, Айнштайну. После короткого колебания передумал и отдал Францу.

"Уже третий за сегодняшний день", - подумал ассистент, с дрожью в руке принимая "дар". На нем не было ни печатей, ни каймы. Только два слова, написанные карандашом и дважды подчеркнутые.

"Бегите немедленно".

- Пропп, помогите профессору. Пусть посидит здесь, пока ему не станет получше, потом я вызову машину.

Айнштайн заглянул в конверт и с изумлением обнаружил там пачку банкнот и расписание поездов во Францию.

Из-за двери вновь донесся шум, Вебер испуганно оглянулся. Но это была всего лишь песня, которую запели в банкетном зале несколько десятков глоток. Не обычная застольная, а какой-то угрожающий, ритмичный марш.

- Я сейчас выйду, - хрипло прошептал он. - Вызовите такси с моего телефона. Уходите с черного хода, сторож вас выпустит. Берите первую же машину, не торгуйтесь, не экономьте, немедленно на вокзал. Из Франции - первым же пароходом в Штаты. Я потяну время до утра. Бегите, черт возьми! Не оставайтесь в Европе! Если не попадете на пароход, стучите в американское посольство, они наверняка дадут убежище светилу науки такого уровня. Не медлите, вот-вот начнется...

Президент Королевской академии наук подавился каким-то словом, слишком страшным, чтобы его произнести.

В дверь постучали. Резко и требовательно.

- Извините, профессор Айнштайн нуждается в отдыхе, - непреклонно произнес Вебер через дверь, - Он совершенно отвык от собраний, и не ожидал такой чести!

Умоляюще посмотрев на Проппа, он открыл дверь, вышел и тщательно ее за собой закрыл.

Пропп понял. Уже много лет он, по примеру Айнштайна, вел жизнь затворника, но оказалось, что в глубине души все это время дремал тот, давний Франц, вечно голодный и скорый на подъем юноша. Ассистент одернул костюм, проверил, не выпадут ли из кармана деньги и буквально стащил со стула Айзека. Тот недоуменно озирался и пожимал плечами, но безропотно позволил себя вывести. Пользоваться телефоном Пропп не рискнул, машину можно поймать и на улице.

Вот так и получается - промелькнула в голове шальная мысль - история идет мимо, а потом внезапно наступает на вас...

Настоящее

"Культ здоровья и силы", - написал Радюкин. Какое-то время, минуты две, взирал на белый листок с черными неровными буквами. Зачеркнул и написал ниже "абсолютизация молодости", затем добавил сбоку "масскульт усечен до предела, граничит и пересекается с самой низкопробной пропагандой". И завершил логическую цепочку размашистым приговором "АССИРИЯ и деградация социума, максимальное упрощение общественных связей".

Снова задумался.

"Должно быть, я ошибся, объясняя вторжение исключительно экономическими причинами... Есть что-то еще..."

Радюкин никогда не считал себя мастером слова, но помнил семь основных концепций составления сюжета и теорию многоактового разделения эпизодов при постановке радиосериалов. Поэтому, даже отметая в сторону натурализм местного масскульта, слушать развлекательные радиопостановки становилось невыносимо. Одинаковые, как патроны в обойме, они буквально долбили мозг убожеством и нарочитой жестокостью. Похоже, от всего богатства сказочных архетипов здесь остался только сюжет "обретение божественной силы", приправленный "возвращением и местью Одиссея". Но все равно каждый день ученый водружал на голову наушники и по семь-восемь часов внимал эфиру, вылавливая крупицы ценных сведений из однообразных подвигов очередного борца за расовую чистоту.

Подходила к концу третья неделя путешествия "Пионера". Субмарина неспешно курсировала над Бразильской котловиной, в районе острова Мартин-Вас. Крамневский хотел, было, попробовать подкрасться поближе к Юго-Западной Европе, но севернее Срединно-Атлантического хребта развернулись масштабные маневры вражеского флота, и командир не рискнул искушать судьбу.

Антенна и аппаратура "Пионера" позволяли прослушивать десятки каналов, от популярных развлекательных станций до армейских шифровок. Насыщенность местного эфира в разы уступала привычному, но тем не менее, в хранилищах радиорубки копились сотни катушек с записями, которые должны были подвергнуться тщательнейшему исследованию на родине.

Радюкин потер уставшие глаза. Он никогда не жаловался на зрение, но искусственный свет уже изрядно надоел, добавляя свою толику к накапливавшемуся утомлению. Усталость... Она понемногу разливалась по подлодке, как свинцовый расплав, буквально физически прибавляя ей вес. Тщательно отобранный экипаж держался стойко, в лучших традициях военно-морских сил Империи. Но в действиях экипажа начали проскальзывать мелкие ошибки - там забыли вовремя взять пробы забортной воды, здесь не провели тестовый прогон аварийного охлаждающего контура. Забыли заменить перегоревшую схему, записали очередные шесть часов эфира на уже занятую катушку...

Люди начинали уставать, по-настоящему, тяжело и опасно для лодки и миссии. Похоже, скоро придет время для амфетаминов и прочих особых средств. А это означает конец походу, потому что бодрящая химия дает всплеск сил, но очень скоро начинает сжигать организм, и после определенного момента экипаж полностью утратит функциональность.

"Функциональность"

Я начинаю мыслить как местный, подумал Радюкин. Снова и очень некстати вернулось поганое ощущение тяжести, чувство малости и слабости человека перед стихией за бортом. Ощутимо, очень зримо представилось, что сделает давление воды с "Пионером" и всем экипажем, случись в корпусе хоть малейшая пробоина. Ведь даже океан здесь не родной. Злобная, агрессивная субстанция с очень высоким содержанием железа и сероводорода, да еще с множеством обширных линз почти пресной воды. А если ошибся кто-то из работников? Если в лодке внезапно что-нибудь сломается? Строжайшая конспирация, полная тайна были первым и главным требованием операции, и Радюкин уже достаточно хорошо изучил командира, чтобы понимать - случись что, и Илион-Топор недрогнувшей рукой отправит на дно "Пионер" со всем экипажем.

"Я схожу с ума..."

Ученый сжал виски ладонями, с силой помассировал голову, словно выжимая панический страх, внезапно охвативший его естество.

Надо отдохнуть...

В качестве отдыха он решил провести небольшую уборку, рассортировав записи, графики, собственные заметки и краткие сводки основных замеров. Вот набросок схемы океанических течений. Обычно он похож на старинные географические карты с множеством "барашков", символизирующих волны, только вместо волн изображены течения и их ответвления. Здесь же все было совершенно по-иному. Перемещения гигантских масс воды образовали одну гигантскую воронку в виде искаженной восьмерки, стягивающую весь водоплавающий мусор в район Аргентинской котловины. Крамневский потратил почти неделю, накручивая круги в этом районе, он надеялся найти что-нибудь стоящее, какой-то артефакт, более значимый и материальный, нежели бесплотные слова в эфире. Но тщетно, единственное, что они обнаружили - кладбище кораблей, немного южнее возвышенности Риу-Гранди. Похоже, лет пятнадцать-двадцать назад здесь произошло крупное морское сражение. Шафран совершил два погружения на небольшом батискафе, но не нашел ничего полезного - время и "мертвая" вода хорошо поработали над покойными гигантами.

Крамневский поднял и отложил в сторону эхограмму, на которой были очерчены контуры одного из этих левиафанов. Серо-черный рисунок больше всего напоминал сооружение из сырого песка, какие во множестве строят дети на пляжах. В ломаных линиях и ряби штрихов еще можно было рассмотреть широкий корпус и огромную четырехорудийную башню, очень сильно смещенную к носовой оконечности. Ступенчатая шестиугольная пирамида главной надстройки заметно осыпалась и частично провалилась внутрь себя самой.