Двадцатый век стал поистине "золотым веком", эпохой невиданного подъема, торжества техники и человеческого разума.
Это было время и мир, в котором определенно хотелось жить.
- Позвольте вопрос, - полюбопытствовал меж тем ученый у Шафрана.
- Спрашивайте, - благосклонно кивнул бородач.
- Я вижу у вас нашивку "ярлыка"...
- Да, - с вполне понятной гордостью отозвался Аркадий. - "Ярлык на великое погружение" . Два года как.
- Понимаю, но вопрос немного иной... Как вы себя чувствуете, теперь, после такого?
- Прекрасно, - с подозрением ответил Шафран. - Просто великолепно!
- Нет, вы не поняли, - извинился Радюкин. - Я не о здоровье. Как вы себя чувствуете теперь, ведь по сути, как я понял, "ярлык" - это огромная ответственность.
Аркадий задумался.
- Да, так и есть... - сказал он, наконец. - Ответственность... Самое верное слово. "Ярлык" - это высочайшее доверие, лично от Императора. После такого начинаешь следить за собой пуще любой врачебной комиссии. Нас, "ярлычников", мало, и обычно мы уходим на покой сами, как только чувствуем, что в организме что-то не так. Доверие - это все, и его нельзя обмануть... - Механик немного помолчал и закончил с ноткой неожиданной грусти. - Скоро и я уйду на берег. Сердчишко слегка постукивать стало, комиссии еще прохожу, но сам-то чувствую. Еще немного, и пора...
Механик умолк, ученый счел тему исчерпанной и заговорил о своем, но Илион уже не слушал. Он увидел резко сузившиеся зрачки Шафрана и дрогнувшие пальцы бородача, резко и отрывисто забарабанившие по стеклянной столешнице (под куполом не было места ненадежным натуральным материалам) - верные признаки неожиданной тревоги. Механик шевельнул бровью, Илион проследил направление движения и понял, что насторожило товарища и коллегу.
Исчезли рыбы, все до единой. Подсвеченная прожекторами вода за толстым армостеклом отливала синевой, лишенной всяких признаков жизни.
Шафран извлек из кармана верный стетоскоп и, стараясь не привлекать внимания, приложил чашечку к стеклу, сосредоточенно хмуря брови. Крамневский закрыл глаза и умственным усилием отсек все постороннее - речь окружающих, людской смех, звон посуды и слабый шум работающих механизмов. Он положил ладони на поверхность купола и сосредоточился, превратившись в слух. Радюкин с любопытством наблюдал за странными манипуляциями подводников.
Когда Илион говорил Салингу про вибрации, он был совершенно искренен. Главное для человека глубины - окружающие его вибрации, в них - все. Человек может жить под водой только благодаря слаженной работе множества механизмов, которые защищают, дают воздух, энергию и тепло. Дрожь этого слаженного оркестра расскажет понимающему о том, что все работает хорошо и правильно или наоборот - что-то барахлит. Поэтому у настоящего подводника всегда профессионально отточены слух и чувствительность к малейшему сотрясению.
Вначале он не ощутил ничего необычного - обычный ровный фон всего комплекса - машины, движки, генераторы, компрессоры Экстаза выпевали обыденную ровную мелодию. Все было как всегда. Но что-то же насторожило Шафрана... Илион зажмурился и чуть ослабил давление на стекло, прикасаясь к нему самими кончиками пальцев, бороздами чувствительных подушечек. И тогда он почувствовал.
Легкий, легчайший толчок где-то далеко на западе, передавшийся сквозь многие мили воды, стекло и посторонний шум - Илион ощутил его даже не пальцами, скорее неким уголком души. Как тихий лязг передернутого затвора на балу, как шепот убийцы среди шумного веселья карнавала. Затем еще один. И еще.
Крамневский отдернул руки от купола, словно тот обжигал кожу. Его глаза встретились с взглядом Шафрана, мертвенно спокойным и безмятежным. Механик четкими рассчитанными движениями сложил свой прибор и спрятал в карман.
- Это оно? - очень тихо спросил Илион.
- Да, - так же тихо отозвался Аркадий, он говорил быстро и очень четко, слова щелкали друг о друга как костяшки счетной доски. - Глубинные бомбы, длинными сериями, похоже, долбят внешние акустические станции и энергетические узлы. Идут полукругом, сужают кольцо. Взрывы сливаются, сосчитать не могу, десятки.
- Кто?
- Не знаю, слишком далеко. Быстрые винты, не меньше четырех, скорее - больше, как минимум эсминцы. И еще что-то линкорообразное, но точно не скажу.
- Что происходит? - достаточно громко произнес Егор Радюкин, подводники синхронно взглянули на него и так же синхронно обозначили знак молчания.
- Нас бомбят, - в двух словах объяснил Илион, напряженно размышляя.
- Кто? - с недоумением спросил ученый, инстинктивно понизив голос.
- Негодяи, - исчерпывающе сообщил Шафран.
- Откуда?..
- Из страны негодяев.
- Но зачем?..
- Разберемся, когда выдубим их скальпы.
Крамневский не вникал в этот содержательный диалог, он думал.
Подводная индустрия обладала одной очень неприятной особенностью - она оказалась крайне уязвима для любых злокозненных действий. Слишком много тонких и сложных механизмов, слишком враждебная среда вокруг. Одна ошибка, одно повреждение - этого достаточно, чтобы погубить и технику, и людей. Каждая из великих держав, штурмующих океан, имела множество возможностей, чтобы щедро навредить соперникам, но могла получить столь же весомый ответ. Поэтому с самого начала великого похода в глубину действовал неписаный, но жесткий закон, принятый и соблюдаемый всеми - гражданские объекты не являются целью для диверсий и саботажа. Искушение велико, но каждый понимал, что в случае малейших подозрений против виновного выступят все, забыв распри и разногласия. Как, по легенде, ответил директор "Deep research" Стивен Джебс на предложение взорвать донный нефтепровод конкурентов - "Мне проще утопить их в корпоративном арбитраже, чем давать объяснения партнерам. Мертвецу не нужны прибыли".
Даже нигилисты и анархисты, за редчайшими исключениями, опасались связываться с подводным террором, потому что по традиции в таких случаях не действовали никакие законы, конвенции и уставы. Великие державы спускали с поводка все спецслужбы с одним единственным приказом - найти и убить, невзирая на положение и связи. И случалось так, что на пике очередной "военной тревоги" флоты расчехляли стволы и готовились к схватке, а сводная русско-английская карательная группа гналась за злодеями по наводке американцев, пользуясь неограниченным кредитом немецких и французских банков.
В таком мире, в таких условиях открытая атака гражданского комплекса, с множеством специалистов, собранных со всех континентов, детскими экскурсиями, развлекательными центрами и туристами была не просто невозможна - этого просто не могло произойти, так же как солнце не может взойти на западе и отправиться на восток.
Но кто-то же использовал военные корабли и тяжелое вооружение...
Оставалось только одно разумное объяснение - Шафран ошибся, приняв за глубинные бомбы какую-то техническую неисправность или аварию. Это тоже было на грани возможного - механик-оператор проработал в глубине более сорока лет и не оступался никогда - но все же более разумно, нежели организованное нападение. В тот момент, когда это объяснение окончательно сформировалось в голове Илиона, Аркадий сказал:
- Нет оповещения.
И безумная картина стала реальностью.
Безопасность людей - вот альфа и омега всей подводной жизни. Туристы, посетители, прочие гражданские обычно не замечают сложнейшего и отлаженного механизма контроля безопасности, но он существует, ни на мгновение не прекращая свою работу. В ту же минуту как произошла авария, должно последовать экстренное объявление по общей сети, вывод спецперсонала, а так же подготовка к аварийной герметизации всех переходов. Далекие подводные взрывы и отсутствие всякой видимой деятельности аварийных служб могли означать лишь одно - случилось нечто такое, что парализовало отлаженную и отшлифованную десятилетиями систему, готовую ко всему, вплоть до появления легендарных морских чудищ.
