Крамневский встряхнулся, сбрасывая последние тенета ночного морока. Все это уже давно случилось, они вырвались из-под атаки, в буквальном смысле проскочили под бомбами, ушли на юго-восток, насколько хватило аккумуляторов, а затем всплыли и стали ждать помощи, потому что топливные цистерны были пусты. Пожалуй, это оказалось даже страшнее бегства из "Экстаза" - беспомощное ожидание на обездвиженной подлодке, под плеск волн, мерную качку и детские всхлипывания. Над головами, в непроглядной ночной тьме, горели огромные яркие звезды, а далеко-далеко на северо-западе с устрашающей равномерностью повторялись сиреневые вспышки, подсвечивая узкую полоску неба на границе горизонта.

Им повезло, беглецы дождались американского патрульного дирижабля, который заметил одиноко дрейфующую лодку и вызвал помощь. Повезло и после, когда вражеский пилот вышел прямо на спасательный корабль, но то ли пожалел ракету или бомбу, то ли уже израсходовал тяжелое вооружение, ограничившись лишь парой пушечных очередей. Как оказалось впоследствии, лишь немногим удалось сбежать из Северной Атлантики, когда вражеская орда появилась из портала. Всего около сотни человек - кто-то спасся с гибнущих кораблей, кто-то выскочил в последний момент с края опасного района, аварийный батискаф из-за повреждений приобрел почти нулевую плавучесть и был отнесен течением, и так далее. Остальные исчезли, и лишь океанская бездна могла ответить, что с ними сталось.

Шел пятый час ночи, но ложиться снова не хотелось, по предшествующему опыту Крамневский знал, что заснуть, скорее всего, не удастся. Да и не хотелось ему засыпать - всплеск адреналина напрочь выжег сонливость. Илион умылся в маленькой стальной раковине, попеременно ополаскивая лицо то обжигающе горячей, то ледяной водой. Натянул простой рабочий комбинезон, повесил на шею обязательную карточку-пропуск и вышел из номера маленькой офицерской гостиницы, которая теперь служила ему домом.

Свободная Гавань, город-порт - миллионы тонн бетона, сотни километров подземных галерей, десятки причалов, эллингов и доков, Крепость и самый дальний восточный рубеж военно-морского флота Империи. За многие десятилетия Гавань обросла множеством основных и вспомогательных комплексов, строений и производств. Одной из незаметных на первый взгляд подструктур стал "Сектор 59", он расположился на отшибе, к югу от основного комплекса Гавани. По сути это был автономный мини-порт, предназначенный для ходовых испытаний новейших образцов субмарин. Осушаемые доки, ремонтный цех (по мощности - практически полноценный завод), собственный жилой комплекс и подводный пирс - все это надежно скрывалось под многими метрами железобетона и гранита.

Здесь Крамневский безвылазно жил уже четвертый месяц.

Ночные коридоры "Сектора" пустовали, освещение экономили - одинокие светильники горели через пятнадцать-двадцать метров - только чтобы путник не заблудился или не врезался сослепу в стену. Как обычно - охрана бдела, и, хотя все давно уже знали Илиона в лицо, пропуск проверялся на каждом контрольном переходе - три раза подряд. Крамневский быстрым шагом двигался по пустынным коридорам, его поступь отдавалась эхом под высокими потолками. В некоторых кабинетах еще работали (а может быть, уже работали) - полоски света пробивались под дверьми, и, пересекая эти бледно-желтые световые пятна, капитан невольно сбавлял темп, чтобы не мешать специалистам.

Последняя проверка стала самой дотошной. Как обычно, пришлось сдать отпечатки пальцев, которые сразу же сличили с эталоном. Только после этого Илиона пропустили в длинный переход, соединяющий жилую зону с техническим ангаром. За его спиной щелкнула бронированная дверь, отделяя обиталище людей от царства механизмов. В сухом доке работы не прекращались ни на мгновение, доводка и доработка "образца" шли в шесть смен - больше четырех часов люди не выдерживали. Заданный ритм был запредельным, но график не допускал отставания ни на один день. Любая заминка просто спрессовывала оставшиеся дела, заставляя трудиться еще более интенсивно. Огромный ангар гудел множеством шумов - грохот моторов, стук компрессоров, короткие команды инженеров и перекличка рабочих. Ярчайший свет галогеновых ламп резал глаза, пульсировали вспышками сварочные аппараты.

Чтобы не мешать, Крамневский поднялся по лестнице на балкон обозрения, отсюда "Пионер" был виден лучше всего, от носа до кормы. Восьмидесятиметровая туша, похожая на иссиня-черного исполинского кашалота с горбом рубки, переходящей в втянутый обтекатель контейнера для буксируемых антенн-"поплавков". Две тысячи тонн водоизмещения, три десятка человек экипажа плюс семь специалистов радиоэлектронной разведки плюс один научный консультант.

В мире уже существовали субмарины с атомной силовой установкой, давно и успешно использовались подлодки с глубиной погружения более полутора километров, втайне разрабатывались "невидимки", неслышимые для вражеских акустиков. Но впервые все эти качества объединились в одном аппарате - огромная автономность, предельная малошумность и способность неделями прятаться на немыслимой глубине. До сентября минувшего года это был прототип, фактически - стенд для отработки новых технологических задумок. Теперь - главная надежда имперской разведки, подводный лазутчик, напичканный как барбоска блохами - функциометрами и средствами радиоперехвата. Субмарина, которой суждено прокрасться через вражеский портал, маскируясь на шумовом фоне возвращающегося конвоя проклятых "семерок".

- Что, сон бежит? - Шафран подошел незаметно, со спины. В таком же комбинезоне с масляными потеками, только с торчащими из всех карманов инструментами, он был неотличим от десятков других спецов, неустанно трудящихся над "Пионером".

- Да, - односложно ответил Крамневский. - А ты опять над фундаментом колдуешь?

- Ага. Вот за что не люблю эти атомные штуки - у них всегда что-нибудь работает - насосы качают, охладитель гоняется по контуру и все такое. Шумит, зараза, даже на холостом ходу. Так что амортизаторы для фундамента ходовой части - наше все, защита и надежда.

- Не надорвись, - посоветовал Крамневский. - Скоро в поход.

Шафран немного помолчал, а затем спросил, непривычно тихо и даже с толикой робости:

- Ну, как там, у него? - он показал куда-то в потолок разводным ключом. - А то я на приемке торпед был, не успел к твоему возвращению.

- Все в порядке, - отозвался Илион. - По тебе претензий не было, Константин тебя помнит еще по "ярлыку". Я сказал, что ты за своим здоровьем следишь почище любой медкомиссии. А поскольку, случись что - не отстреляемся - нужны только лучшие из лучших. Так что без вопросов.

- Хорошо, - с видимым облегчением проговорил механик. - Что ж, еще послужу родине напоследок.

Илион снова взглянул вниз, на длинную сигару. В свете прожекторов слегка поблескивала керамическая пленка магнитометрической защиты, которая уже на три четверти покрывала корпус.

- Послужим... - повторил он вслед за товарищем. - А "напоследок" - это ты брось. И думать забудь!

* * *

Иван любил большие города - сказывалось далекое детство, проведенное в крошечном и нищем селе, так и не оправившемся после урагана Гражданской войны. В их доме было несколько книг, они попали к Терентьевым давным-давно, еще до Империалистической. Иван совершенно не помнил, что это за книги, минувшие годы безвозвратно стерли из памяти названия и авторов. Нот он помнил, как любил рассматривать немногочисленные иллюстрации - рисунки большого города, с высокими домами и множеством людей. После долгого дня, наполненного тяжелой работой и многочисленными заботами, маленький Иван забирался на чердак, со свертком под мышкой. Если звезды и луна светили достаточно ярко, он разворачивал чистую тряпицу, в которую были завернуты книги, и подолгу рассматривал картины. Если дело происходило осенью, часто к нему присоединялся безымянный черный кот, тогда ребенок и зверек прижимались друг к другу, делясь теплом. В такие минуты Ивану казалось, что котофеич разделяет с ним заветную мечту - когда-нибудь побывать в этих удивительных местах, увидеть собственными глазами настоящий город, пройти по улице, среди толпы, всматриваясь в тысячи незнакомых лиц.