Без надежды на удачу она попыталась сунуться со своим сборником в другие печатные дома, но и там её ждал точно такой же отказ.

– Что, что в моих стихах такого крамольного? – допытывалась Темань.

В ответ ей только разводили руками: распоряжение сверху.

Из чистого упрямства Темань попыталась отправить рукопись в издательства соседних городов, но с удивлением и холодным отчаянием узнала, что, оказывается, междугородняя корреспонденция для неё теперь под запретом, равно как и поездки за пределы столицы. Чувство, что её обложили со всех сторон, только усилилось, когда ей отказали в устройстве на работу в нескольких местах. Ни один новостной листок не желал брать её к себе. Отчаяние росло, каждый новый день нёс только очередные «нет». Темань даже вспомнила свой опыт чиновничьей службы, но и тут её ждала неудача. Оставалось только поражаться, какую работу проделали слуги Дамрад, разослав это треклятое распоряжение в такое количество учреждений. Впрочем, Владычице служил целый штат секретарей, письмоносцев и прочих помощников... И весь этот канцелярский аппарат рьяно работал, чтобы окружить закрытыми дверьми одну-единственную Темань.

Промыкавшись так всю зиму, она начала испытывать недостаток средств. Жизнь в столице была довольно дорогой, и откладывать «на чёрный день» получалось с трудом и помалу. Её собственные сбережения закончились, а трогать деньги Северги она не желала из принципа: если уж разводиться, так без долгов и имущественных тяжб. Занимать у знакомых она считала унизительным, а вот заложить кое-что из своих драгоценностей попыталась. Но Дамрад отрубила ей и эту ниточку для спасения: во всех ссудных конторах ей отказывались выдавать деньги под залог украшений. Экономить приходилось на всём, даже листья тэи заваривать по три-четыре раза. Но как ни старалась Темань растянуть свои запасы, настал день, когда дом объявил ей, что не может заказать еду, так как у госпожи недостаточно средств для оплаты. Сидя за пустым столом и потягивая слабенький отвар, Темань размышляла о жизни... Как прокормиться? Промышлять охотой? Северга это умела, а Темань, истинное дитя города, о добыче «живого» мяса имела самые смутные представления.

– Прости, мне нечем тебя попотчевать, – сказала она Леглит, зашедшей, как всегда, с утренним визитом. – Я на мели, даже еды купить не на что. На службу меня не принимают, печатные дома отказываются брать мои сочинения... Даже одного-единственного разнесчастного стишка нигде тиснуть не могу. Укатила бы в деревню к тётушке Бенеде, но я, похоже, теперь ещё и невыездная ко всему прочему... Сижу в Ингильтвене, как на привязи.

– Возмутительно! – воскликнула навья-зодчий. – Нет, это уже ни в какие рамки... Я сегодня же пойду на приём к Владычице и потребую прекращения этого издевательства над тобой!

– Ох, молю тебя, не надо! – У Темани от всколыхнувшейся тревоги сердце точно в ледяной омут кануло. – Ты и так едва не пострадала... Ещё не хватало тебе наживать неприятности из-за меня! Нет, нет, ни в коем случае не ходи, не смей просить за меня, не унижайся! Мало того, что это бесполезно, так ещё и может навлечь беду на тебя саму... Нет! Я запрещаю тебе это!

Леглит накрыла её тонкую, высохшую от нервных потрясений руку тёплой ладонью.

– Милая Темань, я должна хотя бы попытаться. А что касается... – Она тронула пустое блюдце и солонку. – Что касается пропитания, то позволь мне тебе помочь. С собой у меня сейчас денег немного, но на сегодняшний завтрак, обед и ужин для тебя хватит. А дальше – посмотрим.

Утреннюю трапезу Темань запивала обильными слезами, которые тёплыми ручьями струились по её щекам – от стыда, нежности и благодарности. На столе было всё, что она привыкла есть в начале дня: сырные лепёшечки, яйца всмятку, круглые булочки с маслом и мёдом и, конечно, душистый и крепкий отвар тэи со сливками... Даже свежие цветы из оранжереи благоухали в вазе, украшая столовую и вторгаясь в пасмурное умонастроение Темани беспечно-жизнерадостным, ярким пятном. Взглянув на свои любимые пирожные, коробку которых навья-зодчий тоже не забыла заказать, Темань вздохнула и покачала головой.

– Дорогая Леглит, это, право же, излишне... Я могу обойтись и без сладостей.

Та, глядя на неё спокойными, светлыми и ясными глазами, лишь улыбнулась и ласково вытерла её мокрые щёки.

– Мне просто хотелось немного порадовать и побаловать тебя. Ну что ты, милая... Не плачь! Кушай.

– Мне ужасно неловко, – пробормотала Темань, у которой, сказать по правде, со вчерашнего скудного обеда маковой росинки во рту не было. – Будем считать, что я взяла у тебя в долг. Когда смогу, отдам. Ещё не хватало, чтобы ты содержала меня...

Как она ни отговаривала Леглит, та всё же отправилась к Дамрад. Её не было всего день, но этот день показался Темани вечностью – хмурой, зимней и невыносимой. Тяжёлый полог туч обрушил на землю густой снегопад, который за какой-нибудь час замёл все первые признаки весны; Темань, наблюдая из окна за уборщиками улиц, разгребавшими заносы, завидовала им до щемящей тоски: у них была работа. Хоть иди и нанимайся чистить снег вместе с ними, честное слово... Тут уж не до гордости, когда есть нечего. Уцепившись за эту мысль, она закуталась в плащ, вышла из дома и спросила у первого встреченного ею работяги, как найти их главного. Тот сначала испугался, приняв Темань за проверяющее начальство, потом долго и путано объяснял. Кое-как Темань отыскала старшего и попросила:

– Пожалуйста, мне очень нужна работа. Возьмите меня чистить улицы!

Старший, крепкий парень с рыжей гривой и огромными руками, вытаращил глаза.

– Шутить изволишь, госпожа?

– Нет, – печально и устало вздохнула Темань. – Обстоятельства вынуждают меня.

– Госпожа, прости, но эта работа не для женщин, – сказал старший. – У тебя и ручки нежные, – он глянул на унизанные кольцами пальцы Темани, – и навыка нет, да и вообще... Неслыханное дело! Да я сам место потеряю, если узнают, что я благородной госпоже лопатой махать позволил!..

Леглит вернулась вечером несолоно хлебавши: прождав в огромной очереди, она не пробилась дальше секретаря в приёмной Дамрад. Стоило ей заикнуться о том, что она пришла поговорить о Темани, как ей тут же ответили: «Сударыня, Великая Госпожа распорядилась не беспокоить её по этому вопросу».

Темань не оставляла попыток обратить в деньги свои украшения. Особенно ей хотелось пустить в дело ненавистные подарки Дамрад... Взяв самое дорогое бриллиантовое ожерелье, она отправилась в ссудную контору. Там её попросили подождать на диванчике, а через некоторое время, гулко стуча каблуками сапогов по зелёным и белым клеткам мраморного пола, к ней подошли дюжие стражи порядка в чёрных мундирах.

– Госпожа, изволь пройти с нами.

– Но в чём дело? – Испугавшись, Темань еле поднялась на разом ослабевших ногах.

– У нас есть сведения, что ты пыталась сбыть краденые драгоценности, – ответили ей. – Будь добра пройти с нами для разбирательства.

– Краденые?! – Темань даже задохнулась, ловя ртом спёртый воздух конторы. – Кто вам это сказал, господа? Я не воровка, что за чушь! Эта вещь была мне подарена, но теперь я нахожусь в трудных обстоятельствах и вынуждена закладывать собственное имущество, вот и всё!

– Трудные обстоятельства случаются, всякое бывает, – задумчиво изрёк страж. – А вот твоё ли это имущество – в этом предстоит разобраться.

Её втиснули в повозку между двумя здоровенными служителями закона. На все её попытки возмущаться или что-то объяснить тяжёлые ручищи ложились ей на плечи и вдавливали её в сиденье:

– Разберёмся, сударыня.

В забранные решётками оконца на дверцах повозки было трудно что-либо разглядеть, но Темань узнавала места: кажется, её везли в крепость-тюрьму, похожую на ту, в которой провела свои последние дни её родительница. Когда её вывели из повозки в окружённом высокими каменными стенами внутреннем дворе, Темань опять попыталась ерепениться, но ей молча скрутили руки и поволокли по сумрачным, гулким коридорам.