О утешении глаголех воеводы ко царице и о провоженне (е)я от народа Казанскаго.
Глава 39
.
Воевода же приставникъ, близъ пришедъ къ ней, и болшия велможи Казанские увещаваху царицу сладкими словесы, да не плачет и не тужит, глаголющи ей: "Не бойся, госпожа царица, и престани от горкаго плача! Не на безчестие и не на казнь, и не на смерть идешь с нами на Русь, но на велику же честь к Москве тя ведем; и тамо госпожа многим будеши, яко же и зде была еси в Казани; и не отоиметца от тебе честь твоя и воля; а самодержец милость велику покажет тобе, милосерд бо есть он ко всем и не возпомнить зла царя твоего, но паче возлюбит тя, и даст ти на Руси некия грады своя, в место Казани, царствовать в них, и не оставить тя до конца быти в печали, в тузе, и скорбь твою и печаль на радость преложить. А на Москве есть многа царей юных, твоея версты, кроме Шихаллея-царя, кому понята тя, аще вохсощешь за другаго мужа посягнути. Шихаллеи бо царь уже стар есть, ты же млада, аки цвет красный цветяся, или ягода вишня во сладости наполнена; и того ради царь не хощет тобя взять за собя. Но то есть в воли самодерьжцеве, яко же той похочет, то и сотворит о тебе. Ты же не печалися о том, ни скорби!".
И ведоша ю из града честно всем народом градским мужи и жены, и девицы, и мал и велик, н(а) брег Казани-реки, выюще горко по ней, аки по мертвой, вси от мала и до велика. И плакася ея град весь и вся земля неутешимо лето целое, поминающе разум ея, и премудрость, и к велможем честь, и к средним, к обычным милование, дарование, и ко всему народу брежение велие. И приехав царица в колымазе своей на брег к реке и подняша ю под руки из колымаги ея, не можаше бо стати сама о себе от великие печали, и обратися поклонися всем Казанцем; народ же Казанский весь припадоша на землю на коленях своих, поклонение свое дающе ей посвоиски.
И введоша ю в уготовленны ей во царскии струг, в нем же когда царь на потеху ездяше, - борз хожению и подобен летанию птичну, и утворен златом и сребром; и место царицыно посреди струга, теремец цклянои доспет, светел аки фонарь, злачеными цками покры, в нем же царица седяше, аки свеща горя на все страны видя. С нею же взят воевода 70 жен, красных девиц 30, благородных, на утеху царице. И положиша ю в теремце на царской постеле ея, аки болну и пьяну, и пьяну упившуся непросыпною печалию, аки вином, воевода же и велможи Казанские и поидоша по своим стругом. Мнози же от гражен простых, черн, пеши провожаху царицу, мужи и жены и дети, по обема странама Казани реке идущи, очима зря(щ)е в след ея, докуды видети, и возвращахуся назад с плачем и с рыданием великим. Пред царицею же, впреди и создай, в боевых струзех, огненые стрелцы идяху, страх велик дающе Казанцем, силно бьюще из пищалеи. И проводиша царицу велможи и обычные Казанцы до града Свияжского, и вси возвратишася в Казань, тужа(щ)е и плачюще, и полезная впредь о животе своем промышляюще.
О поведении царицы къ Москве изъ Казани и о плаче ея отъ Свияского града идучи..
Глава 40
.
И проводиша царицу отъ Свияжского града 4 воеводы съ силою до Рускаго рубежа, до Василя-города; третей же воевода, приставникъ царицынъ, боя(ш)еся, егда како отдумаютъ Казанцы, роскаютца, и состигши, царицу отъимут (у) единаго воеводы, многажды бо изверившеся преступающе клятву.
Царица же Казанская, егда поведена бысть къ Москве, горко плякашеся, Волгою едущи, зряше прямо на Казань очама: "Горе тобе, градъ кровавый, горе тебе, градъ унылый! Еще гордостию возношишися, уже бо спаде венець со главы твоея, яко жена худая, вдова, являеши ми ся, осиротевъ, и рабъ еси, а не господинъ! Преиде царьская твоя слава вся и кончася, ты же, изнемогши, падеся, аки зверь не имущи главы си! Ни срамъ ти есть, аще и Вавилонская стены имел еси и Римския превысокия столпове, то ни таковы от таковаго царя силнаго устояле еси, всегда от него воевану и обидиму. Всяко бо царство царемъ премудрым содержитца, и столповы рати силни и воеводами крепкими бывают! И безъ техъ ныне, хто тобе, царство, не одолеетъ? Царь твой силный умре, и воеводы изнемогоша, и вси людие охудевше и ослабеша, и царства иные не сташа за тобя, ни вдавше пособия ни мало, и темъ всячески побежденъ еси. И се со мною возплачися о себе, красный граде, воспомянув славу свою, и празницы, и торжествия своя, и пиршества, и веселия всегдашяя! Где ныне бывшая въ тебе иногда царьския пировя и веселия? Где уланови, и князи, и мурзъ твоихъ красование и величание? Где младыхъ женъ и красныхъ девиць ликове и песни, плясание? Вся та ныне изчезоша и погибоша, и въ техъ местъ быша в тебе многъ народная стенания и воздыханые, и плач, и рыдание непрестанно. Тогда въ тобе реки медявяные, потоцы виненыя тецаху, ныне же въ тебе людей твоихъ кровъ проливаетца, и слезъ горящихъ източницы протекаютъ и не изсякнутъ, и мечь Рускый не отрыетца, и дондеже люди твоя вся изгубитъ. И увы и мне, господине, где возму птицу борзолетную, глаголющу языкомъ человеческимъ, да пошлю ко отцу моему и матере, да возвестить случшаяся чаду их? И суди Бог, и мести во всемъ супостату нашему и злому врагу, царю Шихаллею. И буди вся наша на немъ и на всехъ Казанцехъ, что предаша мя ему; и ятъ мя по воле ихъ самодержцу, мя оболстивъ, не хотя мя, пленницы, понята и болшею женою имети, но единъ хотя, безъ мяня, царствовати зъ женами своими въ Казани, и разгневатися на мя сотвори великаго князя-самодержца, и его повелениемъ изгоняетъ насъ изъ царства нашего неповинно. И за что насъ лишаетъ и земля нашея и пленуетъ? И болши сего не хотела быхъ отъ него ничего, но толко далъ бы мне где въ Казани улусецъ малъ земли, иже бы могла до смерти моей прожита въ немъ; или бы мя отпустилъ во отечество м(о)е, въ Нагайскую орду, ко отцу моему Исупу, великому князю Заяицкому, от тоя же страны взята есмъ за царя Казанского, да тамо жила быхъ у отца моего въ дому, сидела вдовою, аки неугодная раба его, света дневнаго не зря, и плакалася сиротства и вдовства моего до смерти моея. Но того бы ми лутче было - где царствовахъ съ мужемъ моимъ, ту и заточение нужное прияти, горкою смертию умрети, неже къ Москве быти веденей, въ поругание и въ смехъ, на чюжей земли, на Руси, и во всехъ нашихъ Срацынскихъ ордахъ, отъ царей и отъ князей владомыхъ, и ото всехъ людей горкою пленницею слыти!".
И хотяше царица сама ся убити, но не можаше, приставника ради крепкаго бержения. Ведущи же ю приставницы, не можаху утешити всяко, и до Москвы путемъ идущи, отъ великого умиленнаго и горкого плача ея, обещевающе ей великия чести отъ царя-самодержца прияти.
Приставникъ-воевода, аки орел похища себе сладок (лов), помчаше царицу, не мотчая день и ночь, скоро бежавъ въ лехких струзехъ до Нижнего Нова города, отъ того же града по Оце реке къ Мурому и къ Володимерю; из Володимеря же посади на царския колымаги на красныя и позлащенныя, яко царице честь творяще.
Приложение 2. "Бейт Сююнбике". Приписывается Казанской царице, перевод Фариды Сидахметовой. Судя по содержанию, закончен позже 1566 г., переведен местами неточно (Александру Сафакиреевичу вменен при кончине 6-летний возраст вместо 16 лет), но, похоже, что подлинный. Кому, кроме гордой царицы казанской, могло придти в голову, что она лишь младшая у Сапа-Гирея, кто, кроме нее, мог "уменьшить" число ханских жен, дабы удержать за героиней законный статус от самого 1535 г.? ...Взято из статьи Ф.Ш.Туркменовой (http://festival.1september.ru/articles/616332/):
1 Ведущий:
От судьбы никому не уйти -
Что Всевышний рабу ниспослал,
