Варвара согласилась уделить нам не больше пятнадцати минут, так как по истечении этого времени у неё могут возникнуть неприятности на работе, а это ей совсем ни к чему. Первым заговорил Жан и причём речь его затянулась минут на пять, он не замолчал даже после того, как девушка попросила его остановиться, хотя она наверняка уже позабыла то, что он говорил в самом начале.
- С вашим товарищем сегодня что то неладное творится - предупредила меня она, прежде чем озвучить то, что смогла запомнить из пламенной речи моего товарища.
- Я в курсе, но вы переводите и постарайтесь меньше обращать внимания на его слова.
- Так и сделала бы, но он предупредил меня о том, что если про этот разговор, кроме нас, ещё кто то узнает, то мне не поздоровится. Поэтому я не знаю, как быть дальше, слушать его или рассказать вам про то, что он уже мне поведал и уйти.
- Думаю вам опасаться не чего. Вы же не из тех девушек, которые языком молотят без разбора. Так ведь?
- Скорее да, чем нет.
- Ну тогда начинайте. А там видно будет, стоит ли нам с вами чего то опасаться или это всё выдумки нашего французского гостя.
Из дальнейших слов переводчицы я не узнал чего нибудь такого, что могло бы сильно удивить меня. Конечно было интересно прояснить, кто есть такой Венцель, какие люди его окружают и почему им удаётся так долго держать, можно сказать в кулаке, столь разношёрстную толпу легионеров. Да, мне многое стало понятным после того, как Варвара перевела и первую часть того, что наговорил француз и вторую, и третью. Но это абсолютно не являлось тем, чтобы я хотел услышать от Жана.
Когда кончились пятнадцать минут, которые девушка подарила нам, она убежала на кухню, а я стоял рядом с улыбающимся легионером и не знал, есть ли смысл теребить его дальше. То, что Венцель и его приближённые самые настоящие фашисты из тридцатых и сороковых годов, рано или поздно мне и без него удалось бы узнать. О том, что из трёх сотен немецкого батальона, больше половины прибыли сюда прямо с передовой Великой Отечественной, тоже не страшная тайна и то что Жан, и его подчинённые недолюбливают их, если не сказать больше, надо думать не является секретом, для этих самых немцев. До меня всё равно бы это долетело, а вот почему он ни словом не обмолвился о какой то операции, про которую они болтали в пьяном угаре, не ясно. Хотя почему же не ясно, просто не доверяет, вот и всё. Если не сказал про это сейчас, значит дальше пытать его бессмысленно, остаётся только одно, ждать, когда созреет.
- Можешь не волноваться я никому не скажу, что вы ненавидите Венцеля и всех немцев. Мне они, кстати, тоже не нравятся - посмотрев в глаза Жану, сказал я.
Заводить разговор на эту тему больше не стану, посчитает нужным сам начнёт беседу, а нет, то пускай всё идёт так, как идёт. Мне самому надо решать свои проблемы и ни на кого не надеяться, и стараться по возможности не привлекать лишнего внимания к своей персоне, кого бы то ни было. Но это внимание, как выяснилось позже, может привлечь, казалось бы, совсем безобидная разминка, с импровизированной грушей, на свежем воздухе.
Обратив внимание на то, с каким упорством я насилую своё израненное тело по утрам, двое итальянцев, живущих по соседство с нами, изъявили желание поучаствовать в этом деле вместе со мной, но только ближе к вечеру, когда у них появится свободное время. Прикинуться, что я их не понял, было бы как то не правильно, поэтому я не стал возражать, а почему бы не качать мышцу ещё и вечером, наверняка это мне не помешает в будущем. Тем более неделя безделья всё равно скоро закончится, а получится ли потом заниматься физкультурой или нет, не ясно.
В течении дня я упражнялся в сборке разборке оружия, изучал характеристики его, возможность ведения стрельбы на разные расстояния. После обеда опустошил почти целую обойму, правда вместе с командиром нашего отряда, на стрельбище, которое больше походило на отхожее место. Перед ужином снова разбирал и чистил, не очень понравившуюся винтовку, которую с удовольствием променял бы на что нибудь по проще.
Итальянцы пришли за мной в районе восьми, когда мне уже начинало казаться, что утренний разговор был либо шуткой, либо мы просто не поняли друг друга. Оба легионера были одеты по-спортивному, по их виду сразу можно было понять, что в этой организации они не новички и наверняка смогли много трофеев поднять, за время службы. У меня с одеждой было никак, поэтом я пошёл на вечернюю разминку в том, что получил на складе.
По началу мы втроём, под бурные аплодисменты зрителей, действительно разминались, кто как мог и хотел, но где то через пол часа макаронники решили показать мне, кто в доме хозяин и устроили спарринг. Они не владели каким то конкретным видом боевого искусства, то что они продемонстрировали, так назвать нельзя было. Скорее всего это был бой без правил, который длится до первой крови. Надо думать, большинство зрителей было в курсе, на что способны эти умельцы. Они усердно поддерживали одного из них, того, что был меньше ростом и который постоянно оборонялся. В конечном итоге он и проиграл, свалившись от правого хука своего товарища и тут же потеряв всякое желание сопротивляться ему. Толпа загудела, некоторые радовались за победителя, но большинство всё же расстроилось из-за быстрого поражения проигравшего. Я толком не знаком ни с тем не с другим, поэтому мне в принципе всё равно, кто у них сегодня за главного. Но как оказалось напрасно, потому что именно он подошёл ко мне и жестом пригласил выйти в круг, который так и не разорвали болельщики, и занять место в нём, в качестве очередной жертвы, надо думать. Махаться с незнакомым человеком без причины, да ещё с рукой, не пришедшей в нормальное состояние, я что похож на идиота? Думаю, нет. Поэтому я так и остался стоять среди зрителей, и скромно покачал головой, но именно в это самое время меня в спину кто то сильно толкнул и я вылетел в ринг, канатами у которого были легионеры. Драться я не собираюсь, а вот выяснить у кого хватило наглости выпихнуть меня сюда, постараюсь. Но этот человек, к моему огромному удивлению и не скрывал того, что это именно он оказал мне медвежью услугу. Он открыто ухмылялся и держал большой палец правой руки к верху, и звали этого урода, Жан. Вот даже, как и чтобы это значило? Но выяснить это прямо сейчас мне не дали, руки болельщиков стали безжалостно толкать меня в сторону улыбающегося итальянца, провоцируя того начать бой не зависимо от того, хочу я участвовать в поединке или нет. Он так и сделал, взял, да и ударил меня правой, в плечо раненой руки, вызвав в ней что то похожее на судорогу. Я инстинктивно схватился за то место, где несколько недель назад у меня была пуля, но это не произвело на моего, теперь уже противника, никакого впечатления. Он начал резко осыпать меня ударами, которые правда проходили в основном вскользь. Долго продержаться против действительно серьёзного бойца, можно сказать с одной рукой, у меня не получится, поэтому надо либо сразу сдаваться, либо срочно искать выход из безвыходного положения. Тем более наглый итальяшка приступил к проверке надёжности моих блоков ударами нижними конечностями. Здесь, неожиданно для себя, вдруг вспомнил, что я в берцах, в отличии от уже попавшего несколько раз в мою недавно затянувшуюся рану, выходца из апеннинского полуострова. Перестав думать о защите, я подставил под удар правую часть своего тела, избивавшему меня солдату, а затем, когда он поверил в скорую мою кончину, нанёс ему удар, носком натовского сапога, под коленную чашечку. Причём удар сильный, от которого его просто сложило пополам. Правда к этому времени и я был в таком состоянии, что можно было прямиком идти в госпиталь, в который меня бы сходу и приняли, даже без анализов. Однако боль у итальянца была не тупой, как у меня, от которой и мозги становятся точно такими же, а острой и скорее всего не выносимой. Поэтому я ещё стоял, а он уже лежал на боку, в обнимку с покалеченной ногой и, наверное, готовый выбросить белый флаг. Если честно, даже если бы он успел это сделать я бы его добивал всё равно и навряд ли мне, кто нибудь из присутствовавших здесь, помешал бы это сделать. Но он не успел, поэтому мои берцы делали из его корчившегося от боли лица отбивную, а из, как оказалось, хрупких рёбер, мясо на косточке. Остановился я только после того, как мои кулаки проехались ещё по паре физиономий болельщиков, пытавшихся оттащить меня от безжизненного тела.
