Все эти пьесы были мозаикой, из которой можно было собрать ЦЕЛОГО Лотто…

Она попросила агента прислать ей все необходимое. Она сделает все, чтобы Ланселота Саттервайта не забыли. Ни его, ни его пьесы.

Ни единой пылинки.

ЧЕРЕЗ ВОСЕМЬ МЕСЯЦЕВ после того, как ее сделали вдовой, Матильда все равно чувствовала странные толчки в земле под ногами. Она выбралась из такси на темную городскую улицу. Костлявая, в серебристом платье и с белыми по-мальчишески коротко остриженными волосами она напоминала амазонку. Кроме того, на запястьях у нее были браслеты с колокольчиками. Матильда хотела, чтобы о ее приближении узнали заранее.

– О боже! – вскрикнула Даника, когда Матильда открыла дверь и вошла в квартиру, передавая пальто служанке. – Ты только посмотри на себя, господи Иисусе! Вдовство тебе определенно к лицу.

Даника никогда не была красавицей, но теперь ей удавалось скрыть это: ее кожа была смуглой и подкачанной ботоксом, а под ней появились жилистые мышцы, приобретенные в процессе занятий йогой. Кроме того, она была такой худой, что можно было хорошо рассмотреть, как сходятся на груди ее тонкие ребрышки. Ожерелье, которое она носила, по стоимости равнялось годовому доходу менеджера среднего звена.

Матильда всегда ненавидела рубины. Высушенные трупики, отполированные до стеклянного блеска, вот что она о них думала. А вслух сказала:

– Ох, спасибо.

И они обменялись воздушными поцелуями.

– Господи, если бы я знала, что, когда стану вдовой, буду выглядеть так же, как ты сейчас, я бы позволила Чолли жрать бекон без остановки.

– Ты говоришь ужасные вещи, – сказала Матильда.

Черные глаза Даники увлажнились.

– Ох, прости. Я просто хотела пошутить. Боже, я ужасный человек. Вечно как вляпаюсь… Похоже, я перебрала с мартини, к тому же еще и не ела ничего, чтобы влезть в это платье. Матильда, прости, я дура. Только не плачь.

– Я не плачу, – сказала Матильда, обошла ее и взяла из рук Чолли бокал джина, который тут же осушила до дна.

Она положила на пианино подарок для Даники, шарф от Hermès, который Антуанетта (а точнее, Салли) прислала ей на день рождения несколько лет назад. Он все еще лежал в своей фирменной коробке.

– Ох, это так щедро, – растрогалась Даника и поцеловала Матильду в щеку, а затем вышла за дверь приветствовать других гостей, в частности кандидата в мэры и его лощеную жену.

– Прости ее. Она пьяна, – сказал Чолли. Он появился из ниоткуда. Как, впрочем, и всегда.

– Да, а когда было иначе? – спросила Матильда.

– Туше. Но она это заслужила, – сказал он. – Жизнь слишком трудна для нее. Она чувствует себя такой неопределившейся, вот и общается со всеми этими породистыми личностями. Не хочешь пойти припудрить носик?

– Мой носик всегда припудрен, – ответила Матильда.

– Это верно, – сказал Чолли. – Но ты все равно выглядишь… не знаю, странно.

– Наверное, это потому, что я перестала улыбаться, – сказала Матильда. – Я много лет никому не позволяла видеть себя без улыбки. Не знаю, почему я раньше этого не сделала. Это невероятно расслабляет.

Чолли поморщился, сцепил руки и покраснел, бросив взгляд на ее лицо.

– Честно говоря, не думал, что ты объявишься. Похоже, ты подумала над нашим разговором. После всего что я сказал… оказывается, в тебе есть доброта и умение прощать. Не думал.

– Знаешь, Чолли, я была так зла… – сказала она. – Я хотела придушить тебя своими шнурками. И почти решилась убить тебя ложкой из-под мороженого. Но потом вспомнила, что ты просто мешок с дерьмом. Лотто никогда бы меня не бросил. Я чувствую это позвоночником. Что бы ты ни сделал, нас бы это не коснулось. То, что у нас было, находилось далеко за пределами твоих низких возможностей. Ты просто мелкий противный москит. Никакого яда, одна чесотка. Ты даже меньше, чем ничто.

Чолли хотел было что-то сказать, но вместо этого лишь устало вздохнул.

– В любом случае, несмотря ни на что, мы старые друзья, – сказала она и сжала его локоть.

– В жизни не так много старых друзей. Я скучала по тебе. По вам обоим, даже по Данике.

Долго он стоял неподвижно и смотрел на нее. А потом сказал:

– Ты всегда была слишком добра, Матильда. Мы все тебя не заслуживаем.

Он потел. Чолли отвернулся, раздраженный и возбужденный одновременно. Какое-то время Матильда листала роскошную книжку, лежащую на кофейном столике. Она называлась «Слепой крылатый купидон». Она казалась ей странно знакомой, но страницы слиплись и она ничего не могла понять.

Позже, когда все потянулись через гостиную на ужин, она задержалась на пару секунд, разглядывая маленькую картину Рембрандта, которую Чолли купил совсем недавно. Если Рембрандт и может быть скучным, то этот определенно был именно таким. Классическая композиция с тремя телами в темной комнате. Один разливает какую-то непонятную жидкость из вазы, другой сидит, третий говорит. Ну что ж, Чолли всегда было трудно упрекнуть в наличии вкуса. Она подошла к пианино, достала из сумки второй подарок, завернутый в светло-голубую бумагу. Этот был совсем тонким, по размеру не больше конверта. Открытка к нему не прилагалась, но ему суждено было стать самым лучшим подарком из всех. Почти художественное изображение обнаженного Чолли в темной комнате, подсвеченной стробоскопом и заполненной кучей других голых тел.

Весь следующий день после дня рождения Даники Матильда провела в ожидании. Она как раз читала газету, сидя в комфортной пижаме в комнате для завтрака, когда зазвонил телефон. Она подняла трубку после первого же звонка, и на ее губах уже плясала улыбка.

– Она ушла от меня! – выплюнул Чолли. – Ты чертова сука!

Матильда сняла очки для чтения и надела их вместо обруча на голову. Скормила Бог корочку блинчика.

– Ты только посмотри, что это? Ах да, это огромный хрен, который я положила на все это. Моя игра будет подольше твоей. Подожди и увидишь, что я для тебя припасла.

– Я тебя убью, – сказал он.

– Не получится. Я умерла восемь месяцев назад, – сказала она и аккуратно положила трубку.

МАТИЛЬДА СИДЕЛА НА КУХНЕ И СМАКОВАЛА ПОБЕДУ.

Бог лежала на ее постели, в окно смотрела луна. Помидоры из ее летнего сада, лежащие в красивой голубой чаше, сморщились и источали предсмертную земляную сладость. Два месяца Матильда хранила письмо от Ланда среди них, гадая, что там. Действительно, что? Благодарность? Какие-то милые пошлости? Приглашение навестить его в городе.

Этот мальчик нравился ей просто безмерно. Что-то в нем было такое, что подействовало на нее как успокаивающий бальзам.

Она могла бы поехать к нему, провести ночь в его наверняка очень дорогой отделанной кирпичом квартирке на набережной, а затем поехать домой на рассвете, чувствуя себя очень глупо. Ну и, конечно же, очень хорошо и легко, а еще она будет подпевать музыке тридцатилетней давности, чувствуя себя снова молодой и сексуальной.

Она только вернулась с предпоследней встречи с детективом из ФБР. От того, что она ему выложила, у него буквально потекли слюнки. Грязные фото Чолли сделали свое дело.

[Через три месяца Даника станет разведенной и баснословно богатой женщиной.]

Коробка с файлами, которую она завтра передаст этому маленькому потному детективу с бакенбардами, на кухне и сейчас служила ей подножкой. Матильда смотрела на нее, бледнеющую в темноте, точно поганка. На ноутбуке шел какой-то французский фильм. В руке у нее был бокал мальбека. В ней появились спокойствие и умиротворенность. Она представляла себе долгое падение Чолли. Представляла, как его жирное лицо будут показывать по телевизору, как он будет сидеть в полицейской машине, точно большой потерявшийся ребенок.

Зазвенел дверной звонок. Она открыла и увидела Рейчел и Салли. Они, маленькая замена ее супругу, стояли на крыльце и приветливо улыбались.

Матильда выдохнула пару раз и упала в их объятия, чувствуя, как спадает наконец тяжесть, так долго на нее давившая.

Она открыла холодное шампанское.

[Почему бы, черт побери, нет.]