– ДУМАЮ, ПОСЛЕ ВЫПУСКНОГО мы могли бы съездить во Флориду, – сказал Лотто ей в шею.

Разговор состоялся почти сразу после того, как они поженились. Прошло всего пару дней. Матильда вспомнила о телефонном разговоре с его матерью и о взятке, которую та предлагала. Миллион долларов. Ради бога.

В какой-то момент она хотела было рассказать ему о звонке, но потом представила, как сильно его это ранит, и не стала. Она защитит его. Для него же лучше будет верить в то, что его мать просто взыскательная, а не жестокая. Квартирка Матильды, расположенная над антикварным миссионерским магазинчиком, казалась причудливо вытянутой в свете уличных фонарей.

– Я не был дома с пятнадцати лет, – говорил он. – Я хочу все тебе показать, все места, где несовершеннолетний Лотто нарушал закон. – Его голос стал глуше.

– Не вопрос, – промурлыкала она и поцеловала его таким долгим поцелуем, что он сразу обо всем забыл.

Потом был еще такой разговор.

– Детка, – сказал босоногий Лотто, вытирая бумажным полотенцем воду, которую пролил из стакана на дубовый пол в их новой квартирке в Гринвич-Виллидж, сверкающую полным отсутствием мебели. – Я тут думал, мы могли бы взять выходной и съездить к морю, навестить Салли и мою мать. Я был бы не против увидеть белые полоски от купальника на твоем теле.

– Да, определенно могли бы, – сказала Матильда. – Но давай подождем, пока тебе не дадут большую роль. Разве тебе не хочется вернуться домой победителем? И ведь именно благодаря твоей матери у нас нет денег.

Когда она увидела, что Лотто сомневается, подошла ближе, скользнула рукой по краю его джинсов и прошептала.

– К тому же с ролью в кармане ты будешь выглядеть еще солиднее…

Он взглянул на нее сверху вниз и усмехнулся.

А потом снова:

– Кажется, у меня начинается сезонное расстройство. – Он смотрел на оловянную от мокрого снега улицу и подрагивал от сырости, тянущейся из окон. – Давай съездим домой на Рождество, погреемся на солнце.

– Ох, Лотто, да с чем мы поедем? Я только что закупила продуктов на неделю вперед. У нас осталось тридцать три доллара и куча мелочи. – Ее глаза печально заблестели.

– Салли может заплатить. – Лотто пожал плечами. – Три секунды по телефону – и дело в шляпе.

– Не сомневаюсь, – сказала Матильда. – Но тебе не кажется, что это недостойно – принимать от кого-то подачки. От кого бы то ни было. Я права?

Она не стала говорить, что уже звонила Салли на прошлой неделе и та оплатила им квартиру за два месяца вперед и телефон.

Лотто снова задрожал.

– Права, – грустно признал он и уставился на свое темнеющее в окне лицо. – Мы очень гордые. Даже слишком, не так ли?

И опять:

– Поверить не могу! – сказал Лотто, выходя из спальни с телефоном, который либо мать, либо Салли уже успели пополнить на неделю вперед, как обычно. – Мы женаты уже два года, а ты так и не встретилась с моей матерью! Это безумие!

– Полное, – согласилась Матильда.

Она все еще не пришла в себя после записки, которую Антуанетта прислала ей прямо в галерею. На этот раз без слов. Только вырезка из глянцевого журнала. Это была репродукция картины авторства Андрэа Челести, «Ииуй наказывает королеву Иезавель». Она изображала лежащую на земле женщину, на которую напали псы. Матильда открыла конверт и рассмеялась, а Ариель, который в этот момент заглянул ей через плечо, сказал: «Ого. Не наш формат».

Она вспомнила об этой записке и коснулась платка, который носила на голове, – вырезанный клин странного ярко-оранжевого цвета.

Тогда же она разместила на стене картину, которую спасла из мусорной корзины в галерее: «Движущийся синий» – эту картину она хранила всю жизнь, даже после того как растеряла свою любовь и потребности.

Она взглянула на Лотто и сказала:

– Я не думаю, что она хочет встретиться со мной, любимый. Она до сих пор так зла на тебя за то, что ты женился на мне, что так ни разу нас и не навестила.

Лотто поднял ее и прижал спиной к двери. Матильда обвила его ногами за пояс.

– Она смягчится. Дай ей немного времени.

Каким же честным был ее муж, верил, что стоит показать ее Антуанетте, как та сразу же поймет, какой правильный выбор он сделал. Господи, как же нужны деньги…

– У меня никогда не было мамы, – сказала Матильда. – И то, что она не хочет знать меня, свою новую дочь, разбивает мне сердце. Когда ты видел ее в последний раз? На втором курсе? Почему она не может сама навестить тебя? Ксенофобия – настоящая сучка.

– Агорафобия, – поправил он. – И это реальное заболевание, Матильда.

– Да, я имела в виду именно это, – сказала Матильда.

[Матильда, которая всегда говорила именно то, что имела в виду.]

И снова:

– Моя мама сказала, что с радостью отправит нам билеты на четвертое июля, если мы захотим приехать к ней отпраздновать.

– Ох, Лотто, – сказала Матильда, опуская свою кисть и мрачно глядя на стену, которая приобрела странный военно-морской цвет. – Я бы с радостью. Но ты забыл, что вскоре в галерее состоится большое шоу и у меня просто не будет времени. Однако ты можешь поехать. Правда, поезжай, не беспокойся обо мне.

– Поехать без тебя? – переспросил он. – Но все это же ради того, чтобы она наконец увидела тебя и полюбила.

– В следующий раз, – сказала она, подняла кисть и ласково тронула ею кончик его носа, а затем рассмеялась, когда он зарылся лицом в ее голый живот.

И так продолжалось очень долго. У них либо не было денег, либо деньги были, но Лотто ждало выступление, а когда выступления не было, Матильда была занята очередным большим проектом, или нет, его сестра приезжала на уик-энд, или им нужно было посетить вечеринку, как и обещали, или, может быть, будет проще, если Антуанетта сама их навестит?

Она при деньгах, не работает, и если уж так сильно хочет с ними повидаться, может в любой момент прыгнуть в самолет, разве не так?

А они так заняты, дни забиты до отказа, каждая минута на счету. А выходные – это их время, милое время, которое они могут посвятить друг другу, чтобы еще раз напомнить себе, почему они вообще поженились. Да и непохоже, чтобы эта женщина хотя бы раз предприняла даже крошечную попытку приехать. Серьезно, она ведь даже на церемонию вручения Лотто диплома не приехала, ни на одно из представлений его пьес, даже на самые первые. Пьес. Которые. Он. Написал. Сам. Черт побери. Это уже не говоря о том, что она ни разу не видела их миниатюрную квартирку в Гринвич-Виллидж или эту, в новом доме без лифта, и уж тем более она ни разу не приезжала в их загородный дом в вишневом саду, Матильдину гордость, которую она наколдовала из ничего своими руками.

Никто не спорит, агорафобия – ужасная вещь, но ведь Антуанетта даже ни разу не захотела поговорить с Матильдой по телефону. Все подарки на дни рождения и Рождество всегда приходят только от Салли. Лотто хотя бы понимает, насколько ее это ранит? Ее, Матильду, у которой никогда не было ни матери, ни семьи, каково ей чувствовать, что ее отталкивают? Как же это больно осознавать, что мать любви всей ее жизни отказывается ее принять!

Если Лотто хочет, может совершенно спокойно съездить один. Но ведь она всегда была тем, кто управлял их жизнью. Лотто сроду не покупал билетов на самолет и не арендовал машину. Конечно, была и другая причина, куда хуже, – ложка дегтя, о которой он старался поскорее забыть всякий раз, когда она всплывала, пока эта проблема не разрослась настолько, что игнорировать ее стало невозможно.

Когда они купили Антуанетте компьютер и воскресные чаты переросли в видеозвонки, стало проще. Теперь Антуанетте не надо было покидать дом, чтобы показать им свое лицо, плавающее в темной комнате, точно белый воздушный шар. Десять лет каждое воскресенье голос Лотто звучал так, словно он снова превращался в яркого и гиперактивного ребенка, каким был когда-то. Когда раздавался характерный звонок, Матильда всегда выходила из дома.

Но однажды он оставил окно с видео открытым, а сам отошел, чтобы найти какую-то рецензию или статью, которыми хотел поделиться с матерью, а ничего не подозревающая Матильда вошла в комнату. Она только вернулась с пробежки, на ней был спортивный лифчик, и она вся блестела от пота. Матильда отбросила влажные волосы с лица, достала тренировочный валик и легла набок, спиной к компьютеру. Она занималась, двигаясь вперед-назад, пока ее мышцы не ослабли.