Лотто помрачнел.

– Прости, – пробормотал он. – Не пойми меня неправильно, но какая-то часть меня испытывает садистское удовольствие, когда я вижу, как «ма и Салли» выясняют отношения в мире постапокалипсиса. Салли стелется и прогибается, но в конце концов взрывается, знаешь ли.

Рейчел засмеялась и обернулась.

– У тебя хорошо получается обманывать нас, верно? Ты так мил, что мы забываем, что внутри ты маньяк, который делает с нами все, что вздумается. Засовываешь нас в свои пьесы, выставляешь напоказ так, словно мы какие-то усыпанные бородавками уродцы из кунсткамеры. Публика все равно это сожрет.

Лотто похолодел от ужаса. Из всех людей на свете именно Рейчел всегда была на его стороне. А теперь она против. Она стояла на цыпочках и касалась его щеки, и в этом освещении он увидел, что глаза его младшей сестренки окружены сетью морщинок. Во имя бога всей любви, куда так спешит время?

[Водоворот времени ускользает в пустоту.]

– Ты хотя бы изобразил Антуанетту лучше, чем она есть. В конце она усмиряет собственное чудовище ради своих детей. Слава богу, – проговорила она голосом Салли и изобразила в воздухе кавычки. Они рассмеялись.

[Флорида. Ящичек. Наполовину написанное письмо:

«Милый. Я никогда не видела твоих пьес вживую, как тебе известно. И это – огромная боль моей жизни. Но я все их прочитала, а некоторые видела на DVD или в Интернете. Нет нужды говорить, как сильно я тобой горжусь. Но я не удивлена. С твоего самого первого дня я прикладывала огромные усилия, чтобы вырастить из тебя артиста. Но как, Ланселот, как ты посмел…»]

«Летучие мыши», 2014 год

– Это прекрасно, – сказала Матильда, но Лотто уловил в ее голосе нотки, к которым не был готов.

– Меня ранило то, что произошло на симпозиуме, то, что все посчитали меня женоненавистником. Ты же знаешь, что я люблю женщин.

– Я знаю, – сказала она. – Ты любишь их даже слишком сильно.

Однако в ее голосе все равно звучал холодок. И она избегала смотреть на него. Что-то было не так.

– Что ж, по крайней мере, Ливви получилась неплохо. Надеюсь, ты не против, что я написал ее… м-м… с тебя.

– Да. Но Ливви убийца, – резко ответила Матильда.

– Эм, я имел в виду, что использовал только твой характер.

– То есть у меня характер убийцы? Человек, за которым я замужем вот уже двадцать лет, считает, что у меня характер убийцы. Отлично!

– Милая, не становись истеричкой.

– Истеричкой. Лотто, ради всего святого, ты хотя бы знаешь происхождение этого слова? Истерия. Это связано с маткой. Ты фактически обозвал меня бабенкой, не знающей, что делать и куда девать свои… принадлежности.

– Да что с тобой? Ты меня пугаешь.

– Он только что передал мою личность убийце и удивляется, что я его пугаю, – сказала она, обращаясь к их собачке.

– Эй, посмотри на меня. Ты несешь какой-то бред, и не потому, что у тебя такие… принадлежности. Ливви осознает, что оказалась зажата в угол двумя плохими парнями, и убивает одного из них! Если какая-нибудь большая, злая псина перекусит Бог пополам, разве ты не вышибешь из нее мозги за это? Кто знает тебя лучше, чем я? Да, ты святая, но даже у святых не бесконечное терпение. Или ты думаешь, что я считаю, будто ты убила кого-то? Нет, это не так. Но если бы у нас гипотетически был ребенок и какой-нибудь мужик гипотетически полез к нему со своей сосиской с плохими намерениями, я уверен, ты, без всяких сомнений, разодрала бы ему глотку ногтями. Как и я. И это не значит, что ты плохая.

– Господи, мы обсуждаем вопрос, что ты списал с меня убийцу, и ты даже сюда приплел весь этот детский бред.

– Бред?

– …

– Матильда? Почему ты так дышишь?

– …

– Матиль… куда ты? Отлично, можешь закрыться в ванной. Прости, если ранил твои чувства. Ты можешь поговорить со мной? Хорошо, тогда я просто буду сидеть здесь и не сдвинусь с места. И ты сдашься под натиском моей преданности. Мне жаль, что мы друг друга не так поняли. Мы можем поговорить о самой пьесе? Если не считать того, что я наделил убийцу твоим характером, что ты думаешь? Кажется, четвертый акт слабоват. Это как стол с шатающейся ножкой. Нужно кое– что переделать. Может, ты попробуешь? О! Собираешься принять ванну среди бела дня? Окей. Делай, что считаешь нужным. Готов побиться об заклад, в ванной приятно. Тепло. Пахнет лавандой. Ого, ты уже садишься в нее? Мы можем поговорить хотя бы через дверь? В целом кусок весьма неплох, да? Да? Матильда, бога ради, не будь ты такой! Для меня это действительно важно! О, прекрасно! Продолжай в том же духе. Я пойду вниз смотреть фильм. Можешь присоединиться, если захочешь.

«Эсхатология», 2014 год

Только когда они остановились и переполненные бурбоном гости вывалились наружу, а Лотто увидел сломанный скейтборд у пенька, мокрые детские купальнички и собаку, которая так устала, что не могла даже головы поднять, понял, что продумал все недостаточно хорошо. О боже! Матильда сразу после завтрака уехала к Рейчел помочь с уже тремя детьми, а Лотто выбрался в продуктовую лавку купить молока, и между прилавков его настиг телефонный звонок. Его попросили немедленно приехать в город на последние минуты часового интервью на радио, посвященного венцу его побед, «Эсхатологии», которая понравилась даже Фиби Дельмар, но, как он сказал Матильде, «похвала от шлюхи не стоит и выеденного яйца».

Интервью, однако, было важным, поэтому он полетел прямиком в город, и ветерок гулял в его пижамных штанах, а потом поехал домой – не успело потемнеть утреннее солнце. Но по пути он увидел Сэмюеля и Эрни, они шли по пешеходной дорожке и смеялись над чем-то. Черт возьми, как же давно они не виделись!

Конечно же они отправились вместе на ланч. И конечно же после ланча переместились в бар, а в баре Сэмюель столкнулся с типом из своего сообщества, то ли радиолога, то ли онколога, который, естественно, присоединился к ним.

Ко времени наступления обеда они все знатно проголодались, Лотто предложил им поехать к нему, поскольку все знали, что Матильда божественно готовит, а он был пьян, хотя и не настолько, чтобы не сесть за руль.

Он унюхал молоко, которое разлилось еще утром и, похоже, оставалось на полу до сих пор.

Когда он вошел, обнаружил Сэмюеля, целующего руки Матильды в стиле Пепе ле Пью, и Эрни, роющегося в барной стойке в поисках бренди «Гранд Арманьяк», которое сам же и подарил им на Рождество. Ложка в руке доктора превратилась в аэроплан, которым он пытался доставить бобы в рот младшей племянницы Лотто, которая явно побаивалась ложек-аэропланов. Лотто поцеловал Матильду, спасая ее от Сэма. Она скованно улыбнулась.

– Где близнецы? – спросил он.

– Скрываются в единственном месте во всем доме, где согласились переночевать, – в твоей студии.

На этот раз ее улыбка получилась несколько злобной.

– Матильда, туда никому нельзя заходить, кроме меня! Это мое рабочее место!

Она пронзила его таким острым взглядом, что Лотто не осталось ничего другого, кроме как смириться и кивнуть, а затем, подхватив на руки малышку, помочь ей во второй раз улечься спать.

Когда он спустился, гости сидели на веранде и напивались. На голубом вельвете неба вырисовалась полная луна. Матильда перемалывала в блендере специи, паста была почти готова.

– Прости, – шепнул Лотто ей на ухо и прикусил ее сладкую мочку. Возможно, они смогли бы… но нет, она оттолкнула его и вышла к плещущимся в бассейне и хохочущим мужикам.

Матильда подошла к столу и поставила на него огромную белую чашу, от которой шел густой пар.

– Я так не веселился с тех пор, как развелся, – прошамкал Сэмюель. Его рот был забит пастой, и он заплевывал пол.

Сэм просто лоснился от удовольствия. Он слегка поправился в талии, как и все они, даже Эрни, хотя у него было оправдание – он теперь был известным ресторатором.

Его обожженную солнцем спину покрывали пятна. Лотто хотел было напомнить ему о раке кожи, но у Эрни было так много девушек, что одна из них наверняка уже это сделала.