Киний сел.

— С каких пор тебя так волнует, что делает Македония?

Филокл встал.

— Речь не обо мне.

Киний снова лег.

— Нет, о тебе. — Он не мог уловить какую-то мысль, какую-то связь. — Ты хотел быть здесь. И вот ты здесь. Македонцы? А действительно ли они придут сюда? Какое мне дело? Я заблаговременно уведу отряд…

— НЕТ! — Филокл склонился к нему. — Нет, Киний. Останься и сражайся! Этим людям нужно только услышать, что Ольвия и Пантикапей будут сражаться рядом с ними, и тогда они соберут войско. Так говорит Страянка.

Киний покачал головой и медленно сказал:

— Для тебя это много значит, спартанец. Поэтому ты сюда пришел? Заключить союз против Македонии?

— Я пришел повидать мир. Я изгнанник и философ.

— Выродок! Ты лазутчик царей и эфоров. Шпион!

— Ты лжешь! — Филокл запахнул плащ. — Чтоб тебе сгнить в аду, афинянин! В твоей власти делать добро, удержать земли и спасти что-то… ба! Но ты настоящий афинянин — тебе лишь бы сберечь свою шкуру, а остальные пусть сгниют. Неудивительно, что нами правят македонцы.

Он вышел через клапан, сбросив при этом снег с крыши и оставив щель, в которую дул ледяной ветер. От костра повалил дым.

Киний выбрался из-под мехов и добрался до входа. Не так плохо, как он думал, только холодно. Он потянул за тяжелый войлочный клапан, тот встал на место и закрыл проем. На дверь изнутри опустился занавес. Сразу стало теплее. Киний отыскал у постели сушеное мясо и яблочный сидр и жадно принялся глотать — мясо приправлено пряностями, острое, а сидр пахнет Экбатаной. Он выпил все.

Надо помочиться. В шатре он голый, а ничего похожего на кувшин или ночной горшок не видно.

Киний задумался, что заставило его обвинить Филокла, и сам удивился лицемерности своего обвинения. Ему пора помочиться, и нужен кто-нибудь, чтобы помочь. Он подумал, как глупо было враждебно настроить к себе спартанца — и ради чего? Он подозрительно относился к побуждениям спартанца — но так он относился к ним всегда.

— Кому какое дело? — спросил он у клапана. Ему нечего надеть, снаружи холодно, как в аду, а ему нужно помочиться.

Клапан дрогнул, появилась голова Филокла.

Киний с облегчением улыбнулся.

— Извини, — сказал он.

— И ты меня. — Филокл вошел. — Я спорил с очень больным человеком. Почему ты не лежишь под одеялом?

— Мне нужно помочиться, примерно как боевому коню.

Филокл закутал его в два фракийских плаща и вывел на снег. Ноги обожгло холодом, но облегчение от возможности опустошить мочевой пузырь затмило эту боль, а еще через несколько мгновений он снова был в мехах.

Филокл внимательно наблюдал за ним.

— Тебе лучше.

Киний кивнул.

— Верно.

— Хорошо. Я нашел того, кто сделает мои доводы более убедительными. Госпожа Страянка вернется сюда после охоты и сама объяснит тебе положение вещей.

Киний осмотрел шатер.

— Где моя одежда?

— Не глупи: это не сватовство. Думаю, госпожа замужем. Тут дипломатия, а болезнь — твое преимущество. Сиди с бледным видом. К тому же ты редко выглядел лучше. Эвмен скучает по тебе, когда не тоскует по Аяксу.

Киний посмотрел на него и понял, что его поддразнивают.

— Подстриги мне бороду.

— Час назад я был трусом и лжецом.

— Нет, шпионом. Это ты говоришь — лжецом.

В воздухе повисла тень подлинной враждебности, всего несколько слов отделяли обоих от насмешек. Киний сделал знак отвержения зла — точно крестьянин с холмов Аттики.

— Я извинился и снова прошу извинения.

— Не нужно. Я обидчивый выродок. — Филокл отвел взгляд. — Я выродок, Киний. Знаешь, что это означает в Спарте?

Киний покачал головой. Он знал, что это означает в Афинах.

— Это значит, что ты никогда не станешь спартиатом. Побеждай на играх, будь лучшим на уроках, и все равно никакой круг товарищей не примет тебя. Мне казалось, я избавился от бремени этого позора — но, очевидно, принес его с собой.

Киний немного подумал, отпил сидра. Потом сказал:

— Здесь ты не выродок. Прости, что назвал тебя так. Я слишком часто использую это слово. Мне-то легко: кем бы я ни был сегодня, я благородного рождения. Но повторяю: ты не выродок ни здесь, ни в Ольвии. И ни в Томисе, кстати. Пожалуйста, забудь мои слова.

Филокл улыбнулся. Он очень редко так улыбался — никакого сарказма или сомнений, только улыбка.

— Я простил тебя, как только вышел из шатра. — Он рассмеялся. — Простил философ. Спартанцу понадобилась недолгая борьба с собой.

Киний потер лицо.

— А теперь подстриги мне бороду и расчеши волосы.

Филокл ответил:

— Ах ты выродок!

На самом деле она пришла, когда уже давно стемнело. Киний и Филокл скоротали день в беседах, вначале отчасти торопливых, потом спокойных и приятных — говорили на разные темы, иногда просто молчали. Дважды Киний засыпал, а проснувшись, по-прежнему находил Филокла рядом.

Снег наконец совсем прекратился. Об этом сказал Эвмен, вернувшийся с антилопой, которую убил сам копьем; он был горд, как мальчик, впервые прочитавший на память строки Гомера.

— Эти варвары умеют ездить верхом! Мой отец называет их разбойниками, но они скорее кентавры. Я видел их только в городе, пьяными — и мою няню, конечно. Здесь они совсем не такие!

Филокл улыбнулся.

— Мне кажется, ты видишь здесь только особых саков.

— Благородных. Да, знаю. Госпожа… она мчится, как Артемида.

Киний вздрогнул, но тут же понял, что парень имеет в виду богиню. Он сделал знак отвержения — соперничество с Артемидой не доводит до добра. Но его Артемида была отличной наездницей — во многих других отношениях. Он улыбнулся про себя: становишься старым дураком.

Эвмен продолжал:

— Она убила дважды: один раз из лука, второй — копьем. Женщина, господа, представляете? А мужчины невероятно вежливы. Отыскали мою добычу. Я переживал: вдруг промахнулся на глазах у этих варваров.

Киний вслух рассмеялся.

— Я понимаю твои чувства, молодой человек.

Эвмен как будто обиделся.

— Ты, господин? Я видел на ипподроме, как ты метаешь. Но все равно — больше никогда не разрешу отцу называть их разбойниками.

Филокл выпроводил его.

— Думаю, госпожа Страянка отправилась ужинать.

Киний был разочарован.

Он побрился, под мехами на нем был чистый льняной хитон, теперь немного помятый. Но он улыбнулся.

— Ты хороший собеседник.

Филокл покраснел, как юнец.

— Ты мне льстишь.

— Не может быть лучшей похвалы, говорил Сократ. Или Ксенофонт. Один из них. Для воина, — но к чему тебе знать, что думают воины? Ты сам участвовал в войне? Или об этом ты не хочешь говорить? Я не хотел тебя обидеть.

— Один раз с людьми Моливоса[51] против Митилены. Это была моя первая кампания, если не считать обучения.

— Почему ты ушел?

Филокл посмотрел на огонь.

— По многим причинам, — начал он, и тут ткань у входа шевельнулась.

Госпожа Страянка вошла одна, без всякой торжественности, отбросив клапан и закрыв его снова одним ловким движением руки. Войдя, она обошла вокруг костра, подобрала под колени длинную оленью шкуру и одним гибким движением села. Коротко улыбнулась Филоклу.

— Приветствую тебя, человек из Греции. Да взглянут на тебя благосклонно боги.

Она сказала это так хорошо, так бегло, что только позже Киний понял, что она просто заучила фразу наизусть.

Филокл серьезно кивнул, словно разговаривал с матроной богатого дома:

— Приветствую, деспойна.[52]

Киний не мог сдержать улыбку. Лицо то же самое, но не такое свирепое. Те же голубые глаза и смешные густые брови, которые почти сходятся между глаз. Он неучтиво загляделся в ее глаза, а она смотрела на него. Угол ее рта дернулся.

— Приветствую, госпожа.

Не так неуверенно, как он опасался.

— Я желаю… послать… за Ателаксом. Да?