Удаль... Но ведь это лишь внешний признак летчика... А загляни поглубже, и ты увидишь в Телюкове революционную романтику нашего народа, угадаешь в нем достойного потомка Павки Корчагина.
Правда, бывает, что споткнется он (и не столь уж редко), оступится, сваляет дурака... Не избежал в свое время Телюков и гауптвахты... Но нельзя за всем этим не видеть в человеке хорошее, тем более в молодом. А если видишь это хорошее, легче наставить и вывести его на правильный путь.
Невольно Поддубный подумал о Телюкове так, будто сам собирался писать о нем повесть. Он любил его любовью командира, старшего товарища, боевого друга.
Вложив письмо в конверт, Поддубный подошел к замерзшему окну. К стеклам приник мрак. Стояла темная и холодная ночь.
Вдруг у подъезда кто-то посветил фонариком, хлопнула входная дверь, раздались неторопливые шаги. Вошел Рожнов.
-- Хоть бы вы, Иван Васильевич, как следует отругали меня, старого дурака, -- закивал бородой Сидор Павлович.
-- Скажите, за что, может быть, и отругаю.
-- Нам бы послать с колонной радиостанцию, так мы теперь знали бы, где плутает эта колонна. Говорят, в горах произошел снежный обвал, завалило дорогу. Так мы женщин и детей обморозим...
-- Обвал? Где именно? Далеко отсюда?
-- Приблизительно на полпути.
-- Это плохо! -- Поддубный зашагал по комнате. -- Пошлите немедленно бульдозер или что-нибудь...
-- Бульдозер послал, как только услышал про обвал. Но до сих пор ни слуху ни духу. По моим расчетам колонна уже должна прибыть. А ее нет как нет.
Поспешно одевшись, Поддубный с Рожновым вышли во двор.
Залаяли собаки и мгновенно устремились туда, где находились склады.
-- Волка учуяли, -- предположил Сидор Павлович. -- Частенько, разбойник, наведывается... Медведи залегли, а волки бродят, мясо чуют. Вот Рыцарь и повел свою четвероногую братию.
Оба командира поспешили к штабу, где стоял "газик". И внезапно остановились: ночную тишину распорол грохот самолета. Затарахтело и засвистело над тайгой, загремело в горах, будто гром ударил. Постепенно грохот начал затихать, и уже совсем издалека, со стороны моря, доносился только тяжелый металлический гул.
Самолет-перехватчик набирал высоту.
-- Встречайте колонну, а я узнаю, что там такое, -- сказал Поддубный Сидору Павловичу и вошел в штаб.
С КП доложили: вблизи государственной границы "Краб" засек чужой самолет. На рубеж перехвата пошел 777-й -- капитан Телюков.
Несколько минут спустя КП дивизии поднял в воздух капитана Махарадзе.
Поддубный сел в дежурную машину, помчался на аэродром. Там уже сидела вторая пара истребителей в готовности номер один.
И вдруг -- отбой. Телюков и Махарадзе получили распоряжение возвращаться на аэродром. Чужой самолет, пройдя вблизи границы, повернул назад. Обычное явление. Одно лишь было необычным: в горах снова подавал сигналы неведомый радиопередатчик. По данным последнего пеленгования, он находился на расстоянии шестидесяти километров от аэродрома. На таком расстоянии радист-шпион мог и не слышать взлетающего перехватчика и, таким образом, не предупредил, очевидно, экипаж чужого самолета.
Было во всем этом что-то загадочное. Тем более что в районе, где действовал радиопередатчик, на карте не значилось ни одного населенного пункта.
Тем временем в городок прибыла колонна.
Расторопный и ловкий Челматкин "организовал" шоферов и с их помощью тащил Лилино пианино на второй этаж. Всю дорогу от Кизыл-Калы до Холодного Перевала он наблюдал за вещами командира полка, сам ведал их погрузкой и разгрузкой. Эта работа нисколько не утруждала солдата. Он считал себя своим человеком в семье командира полка, а на Лилю смотрел как на старшую сестру. Он мог когда угодно зайти в квартиру командира и чувствовал себя там как дома. И Поддубный знал: Челматкин -- честнейший человек; не полезет туда, куда не следует, не возьмет того, чего нельзя брать.
Одно лишь не нравилось Поддубному в Челматкине -- это его стремление угодить начальнику. Боясь, что ему привьются дурные навыки, командир полка часто заводил с ним разговор о человеческом достоинстве, о взаимоотношениях в армии между начальником и подчиненным. И если он и возложил на шофера заботы о своих вещах, то лишь потому, что иного выхода не было. Командир авиационного полка -- это прежде всего летчик. Даже зубную щетку не разрешается летчику брать с собой в кабину. Следовательно, если у командира нет жены, то кто-нибудь же должен присматривать за его хозяйством во время перебазирования! Тут уж ничего не поделаешь!
Убедившись в том, что Челматкин действует по-хозяйски и в указаниях не нуждается, Поддубный решил проведать семейных офицеров, посмотреть, как они устраиваются, и узнать, все ли довольны жильем. Посещение квартир офицеров он считал своим служебным долгом. Ведь летчик живет в семье, и от того, какие у него отношения с семьей, во многом зависит успех по службе. И не одну офицерскую семью сохранил он от распада своим вмешательством.
Прежде всего командир полка решил зайти к капитану Маркову -- отцу четырех малолетних дочерей и мужу больной жены.
Капитан Марков занимал квартиру на втором этаже первого подъезда. В тот момент, когда Поддубный поднимался по лестнице, его неожиданно перехватила Вера Иосифовна.
-- Обходите нас, командир? -- в шутливом тоне, но с ноткой обиды в голосе спросила она. На лестнице было темно. Вера Иосифовна неожиданно обняла Поддубного за шею, прижалась к нему и осыпала горячими поцелуями.
-- Ох, соскучилась! -- трепетно вздохнула она.
-- Вы что, Вера Иосифовна, не ошиблись часом? -- пробормотал он.
-- Чш-ш...
-- А где Степан Михайлович?
-- С Вовкой возится. Сын для него -- это все. Да зайдите же к нам хоть на минутку! -- Она крепко схватила его за руку и потащила к себе в квартиру.
"Вот сумасшедшая!" -- Поддубному вся кровь бросилась к голову, так ему было неловко и неприятно.
Вера Иосифовна тем временем окликнула мужа:
-- Погляди, Степа, кого я поймала на лестнице. Чурается нас, ни за что идти не хотел. Приглашаю на новоселье, а он упирается, как некое животное...
Дроздов, играя с сыном, ползал по полу, подбрасывая на спине Вовку и изображая из себя лошадь. Увидев командира, поднялся, извинился.
-- Кто это там дразнит наших? -- спросил он, имея в виду вылет двух перехватчиков.
-- Известно кто. Тот, кого вы из рук выпустили.
-- Было нарушение границы?
-- Нет, до этого не дошло.
Поддубный, разговаривая с Дроздовым, старался не смотреть на Веру Иосифовну. А той хоть бы что! Юлой крутилась перед ним, пышная ее прическа так и мелькала... "Ой, Степан Михайлович, не зевай, а то наставит тебе женушка рога..." -- подумал Поддубный.
-- Вы, Иван Васильевич, как будто помолодели и посвежели здесь, -- не унималась Вера Иосифовна, бросая на Поддубного кокетливые дразнящие взгляды. -- Да, похорошели и помолодели. Видно, на пользу вам холостяцкое житье!
-- Да и ты, мамочка, не того... -- заметил Дроздов и повернулся к Поддубному. -- Посмотрите только, что делают чудеса химии...
Только сейчас командир обратил внимание на то, что Вера Иосифовна уже не светловолосая блондинка, какой была раньше, а самая настоящая Кармен.
-- О, да вы обновились! Прямо как чудотворная икона... А я и не заметил, -- сказал он насмешливо, скрывая свое смущение, и провел ладонью по щеке -- не осталось ли на ней следов помады...
-- Прическа "фантазия"! -- с артистическим жестом воскликнул Дроздов. -- Последний крик моды. А ля Париж.
-- Смейтесь, черти языкатые! -- Вера Иосифовна схватила швабру и ринулась в атаку на мужчин. -- Не для себя же мы, женщины, стараемся красоту наводить, а для вас, черти полосатые! А ну спасайтесь!
Вовка сперва не разобрал, в чем дело, а потом, сообразив, рассыпался звонким смехом.
-- Чудотворная икона! Ха-ха! Чудотворная икона!
-- А тебе чего, сорванец ты этакий! -- напустилась на мальчика Вера Иосифовна. -- Если бы вы знали, Иван Васильевич, до чего он вредный, этот мальчишка! Что он вытворял в дороге -- трудно себе даже вообразить! Ох, намучилась я с ним, не приведи бог! -- и Вера Иосифовна, жеманясь, закатила глаза и глубоко вздохнула.
