* * * Девушка, ты верно сделала, что о Боге только думала, друга злого не послушала! А решила б по-другому, так пришла б к концу дурному: не рубашек клочья были — тела клочья на могиле! Полудница[2] У скамьи дитя стояло, Криком мать измучило, – Хоть бы ты уж замолчало, Цыганенка чучело! Вот придет отец с работы, Печь еще холодная, Ничего не дал мне сделать, Злыдня подколодная. Цыц! Смотри: гусар, коляска, Петушок – играй себе! Бах – петух, гусар, повозка Разлетелись по избе. Вновь зашелся диким криком, Слышно аж на улице. – Я тебе, негодник, мигом Позову Полудницу. – Полудница, приходи к нам, Негодника забери. — Глядь – и кто-то появился У раскрывшейся двери. То ль старуха, то ль девица, Кривоногая, с клюкой Низкоросла, темнолица, Голос – будто вихря вой. – Дай сюда дитя! – О Боже! Отпусти мне, грешнице! — Смертный страх ей студит кожу: Перед ней – Полудница! Подползает к стулу тихо Полудница зыбкой тенью, Мать от страха еле дышит, На лице смятенье. Мать ребенка прижимает, Горе, горе рядом, Полудница подползает, Обжигает взглядом. Уж протягивает руку — Мать к себе ребенка тянет: «За Христа святую муку!» — Падает, теряя память. Слышишь? Бьют часы на башне, Полдень звон выводит. Звякнул ключ, под кров домашний Муж в избу заходит. Мать без чувств лежит, Крошки обнимая тело. К ней вернется жизнь, Но сына душа отлетела. Голубок Около кладбища дорога столбовая. Шла туда, плакала вдова молодая. Горевала, плакала о муже своем милом, ведь туда навсегда его проводила. От белого двора по зелену лугу скачет добрый молодец, ищет он подругу. – Не плачь ты, краса, вдова молодая, пожалей свои глаза, выплачешь, рыдая. Не плачь, не горюй, розе стон не нужен, если умер твой муж, я могу стать мужем. Один день плакала, другой тихо минул, а на третий – плач ее навсегда покинул. Грусть ее и тоска быстро отпустила: еще месяц не прошел, к свадьбе платье шила. Около кладбища дорога веселится: едут парень с девушкой — собрались жениться. Была свадьба, была, музыка заливалась: прижимал жених невесту, она лишь смеялась. Ты, невеста, смейся, жизнь весельем дышит, а покойник под землей ничего не слышит. Обнимай милого, нечего бояться, гроб зарыт глубоко — вовек не подняться. Целуйся, целуй, чье лицо – не важно, мужу – яд, дружка милуй, ничего не страшно! — * * * Бежит время, бежит, все собой меняет: что не было – приходит, что было – исчезает. Бежит время, бежит, год, как час, несется, одно камнем лежит: вина остается. Три года минули, что покойник лежит, холм его могильный травой покрылся свежей. На холмике травка, в головах дубочек, а на том дубочке белый голубочек. Сидит голубочек, жалобно воркует: кто его услышит, сердцем затоскует. Только всех сильнее женщина горюет: за голову схватившись, с голубком толкует: «Не воркуй, не зови, не кричи мне в уши: так жестока песнь твоя — разрывает душу! Не воркуй, не зови, голова кружится, или громче позови — в реке утопиться!» Течет вода, течет, волна волну гонит, а между волнами кто-то в белом тонет. То нога белела, то рука всплывала, жена-горемыка смерть себе искала. Вытащили на берег, схоронили скрыто, где тропки-дорожки углубились в жито. Никакой могилы ей не полагалось, под тяжелым камнем тело оказалось. Но не так тяжело каменно заклятье, как на ее имени тяжкое проклятье. вернутьсяПолудница – полуденная ведьма, похищающая детей в полдень. |
