слово «Дикарка». Это еѐ сильно развеселило, и с тех пор она всегда носила его с дневными

платьями. Как ты понимаешь, мать была убита горем и, так как не знала, как можно

связаться со мной, провела похороны неделю спустя. Когда я вернулся в Йоркшир и узнал

шокирующую новость о том, что Элла погибла, мы с матерью оплакали еѐ безрассудный

нрав и невезение, которое завело еѐ в бурю. Я корил себя за то, что не обуздал еѐ

бесшабашность. Мать винила себя за то, что взяла Эллу в Скарборо. Она постоянно плакала,

рассказывая мне о похоронах. Несколько подруг Эллы были там и упомянули, что ждали

Эллу на домашнюю вечеринку накануне Рождества, которую она планировала посетить. Кое-

кто из еѐ ухажеров тоже присутствовал, и на них просто не было лица. Все слуги из обоих

домов были там. Все любили Эллу. Единственным странным происшествием,

приключившимся в день гибели Эллы, был спешный отъезд еѐ личной горничной из

Скарборо. Позже моя мать обнаружила пропажу всех драгоценностей Эллы. Мать считала,

что юная горничная решила воспользоваться всеобщей суматохой, когда Элла не вернулась с

прогулки, чтобы украсть еѐ украшения, которые оценивались в приличную сумму. Местные

власти искали воровку, но еѐ и след простыл.

Брук не понимала, как любое из этих душераздирающих событий было связано с еѐ

братом. Помимо грусти, теперь она чувствовала себя ещѐ более неловко, чем обычно. Она не

Коллекции http://vk.com/johanna_lindsey_club

рискнула упомянуть о дневнике, который тайком прочла, или о проклинающих словах,

которые обнаружила на последней странице.

Но она могла выразить словами то, что чувствовала сердцем.

– Мне жаль, что твоя сестра не выбралась из шторма.

– Она могла выбраться, – отрешѐнно сказал он. – Она просто не хотела. Но я не знал

этого в тот момент. Только спустя шесть месяцев после длившегося год траура я подумал,

что могу посетить еѐ любимое место – еѐ старую детскую в западной башне, без того, чтобы

оплакивать сестру. Я взял еѐ старый дневник. Он был заполнен еѐ детскими переживаниями,

некоторые из которых касались и меня. Но я был поражен, найдя совсем недавние записи,

датированные еѐ Сезоном в Лондоне и последующим возвращением в Йоркшир.

Брук было интересно, оставались ли пропавшие страницы ещѐ в дневнике, когда он

читал его. Или там были только последние две строчки? Но и их было достаточно. Ему не

нужны другие доказательства, чтобы захотеть убить еѐ брата. И неудивительно, что он сжег

башню. Его ярость, должно быть, зажглась в нѐм той ночью.

Брук тихо пересела на скамейку перед ним. Ей не нужно было спрашивать, что такого

он прочѐл в ту ночь. Она не хотела задавать ему вопросов, но он мог счесть это странным.

– Что было в тех последних записях?

Он не посмотрел на неѐ.

– Она написала о чудесном мужчине, в которого влюбилась во время Сезона. Он

обещал, что они поженятся после того, как он убедит своих родителей, что ему не нужен

никто, кроме неѐ. Она тайком встречалась с ним, так что им удавалось ускользать от

бдительного взора матери. На одном из таких свиданий он соблазнил еѐ. Элла была в ужасе и

потрясена до глубины души, когда он сказал, что не женится на ней, что никогда и не

намеревался жениться. Не столько стыд из-за беременности, сколько боль от разбитого

сердца и предательства молодого человека заставили еѐ «искать успокоения в море». Она

прямо написала о своѐм намерении, что у неѐ не было иного выбора. Она даже держала его

имя в секрете вплоть до последней страницы, когда она прокляла его за то, что он разрушил

еѐ жизнь. Нет, Элла не пыталась вырваться из шторма в тот день, она позволила ему забрать

свою жизнь.

– Мне так жаль.

Он продолжил, не обращая внимания на Брук.

– Я никогда не был в такой ярости, как тогда. Я швырнул фонарь, которые принѐс с

собой, на пол и вырвал эти проклятые страницы, выбросив их в пламя. Я почти оставил там и

дневник, но в нѐм сохранились и хорошие воспоминания, поэтому я подумал, что могу

захотеть перечитать его однажды или показать матери, так что я вынес его из комнаты Эллы.

Но я не пытался погасить огонь. Я поехал прямо в Лондон, чтобы найти человека, который

совратил мою сестру и оставил еѐ одну с ребѐнком, и смеялся над ней, когда она ему

рассказала, – твоего лживого брата!

Брук вздрогнула. Лучше бы ей никогда не знать всей правды о том, что хранили эти

пропавшие страницы. Она абсолютно ничего не могла сказать в защиту своего брата. Его

жестокость по отношению к Элле не имела оправдания.

– Рана, которую я нанѐс ему, была не смертельной, – продолжил Доминик. – Я думал,

этого хватит, однако ошибался. Меня снедало то, что справедливость не была восстановлена.

Он не расплатился за всѐ сполна – не только за жизнь Эллы, но и за жизнь еѐ ребѐнка. Два

месяца спустя я снова вызвал его на дуэль и промахнулся, как, собственно, и он. Моя ярость

не ушла. Он отказался встретиться со мной последний раз, и я ждал ещѐ несколько месяцев,

чтобы бросить другой вызов, который он просто проигнорировал. Поэтому я нашѐл обоих

наших секундантов и выследил его в Лондоне. Он не мог отказать мне при свидетелях.

Доминик, наконец, посмотрел на неѐ и добавил ледяным тоном:

Коллекции http://vk.com/johanna_lindsey_club

– Наше с тобой положение – раздражающе досадно. Но то, что твой брат до сих пор

жив – омерзительно несправедливо.

– Я соглашусь с тем, что он злой, подлый, даже жестокий, – осторожно сказала она. –

Кому лучше знать об этом, как не мне. И он не заботится ни о ком, кроме себя, ни о семье, ни

о друзьях. Кто-нибудь, в конце концов, убьѐт его. Это неизбежно. Но этим кем-то не можешь

быть ты. Ещѐ одна попытка, и ты на долгие годы попадѐшь в тюрьму, если, конечно, тебя

сразу же не повесят.

– Особенно если он станет членом моей семьи.

Беседа принимала опасный оборот, хотя она была эмоционально напряжѐнной с самых

первых слов о смерти Эллы. Но его разъярѐнный вид сейчас напомнил ей, что она была с

ним в лодке совершенно одна. Если она не успокоит его, то может начать паниковать.

– Ты знаешь, члены семьи не всегда ладят. В некоторых семьях царят распри, даже

довольно жестокие. Но я сомневаюсь, что кто-либо бровью поведѐт, если ты время от

времени будет поколачивать моего братца. Я бы и сама с радостью помогла тебе в этом, если

бы у меня хватало сил. И Регент не сможет ничего возразить, потому что это «семейное»

дело.

Доминик наградил еѐ скептическим взглядом.

– Ты в самом деле предлагаешь мне избить твоего брата до полусмерти?

– Если он будет членом твоей семьи, определѐнно… если это не убьѐт его, то и тебя за

это не накажут.

Доминик посмотрел в сторону. По крайней мере, он больше не выглядел разъярѐнным,

так что ей стало легче дышать. Дать ему выбор, который удовлетворит его…

– Дьявол!

Она испуганно моргнула и проследила за его взглядом на большой корабль,

направляющийся к ним на полной скорости. Она спросила обеспокоенно:

– Он сумеет замедлить ход или собирается врезаться в нас?

– Ему не нужно подходить близко, чтобы уничтожить нас.

Она не знала, что он имеет виду, но внезапно он начал выворачивать штурвал в

противоположном направлении, ведя лодку к берегу. Но там не было причала!

ГЛАВА 34

БРУК завизжала, когда корабль начал приближаться к ним на необыкновенно

высокой скорости, или же это их лодка приближалась к кораблю. Но они точно врежутся!

Доминик крикнул: