Благородный юноша так и сделал. И наверняка почти не слукавил. Какой мужчина не влюбится или, по крайней мере, не захочет видеть рядом с собой молодую, красивую, готовую ответить ему взаимностью женщину, если её присутствие будет напоминать ему (и другим) о совершённом им великом подвиге? Только ненормальный; или ненормально, до трусости предусмотрительный. Отважный Сигурд таким не был.

Но - сразу же после произнесённой им клятвы деву вновь окружил высокий огненный вал (правда, непонятно, как при этом Сигурд, находившийся в непосредственной близости к деве, оказался за его пределами; ведь он этот вал уже миновал). Но дева не поторопилась погружаться в прерванный Сигурдом вечный сон, а прокричала сквозь гул огня герою, что, если он захочет исполнить свою клятву, огонь вновь расступится перед ним.

Что сделал влюблённый герой? Закричал 'Будь моей навеки!' и - опять бросился в костёр? Нет! Подумал, сел на коня да отправился восвояси. А потом, за повседневной героической суетой, забыл о данном им обещании.

Что и говорить - некрасиво он поступил. Не по-мужски.

Жаль деву; но - тем прекраснее и величественнее смотрится из нашего далека то воистину оперное зрелище, которым могли любоваться жившие в то время люди. Особенно - зимой и по ночам. Представьте себе: вокруг - устоявшийся мрак отсталых представлений об устройстве мира и человеческого общества, бездорожье научно-технической неразвитости, стынь бескультурья, скрежет голодных драконьих зубов, и только верхушка самой высокой горы сияет до самого неба заревом пламени от непреодолимого для людей огненного кольца. А внутри этого огненного кольца ждёт своего избавителя прекрасная валькирия, заточённая туда за то, что полюбила молодого красавца Агнара и помогла одержать победу в битве ему, а не его противнику, старому хрычу Гуннару, как того требовал от неё Один.

Даже сейчас, в эпоху развитой цивилизации, победившей эмансипации и победоносного прогресса, прямо-таки петь и плакать хочется от умиления и восхищения. Но и возмущение человеческой несправедливостью берёт: 'Надо же, врали на языческих богов, что они - жадные, свирепые и безжалостные. А вот Один, пожалуйста вам, какой чудесный вечный огонь вокруг не послушавшейся его служанки построил! Себе, после своей гибели, ни одного памятничка не соорудил; видать, денег и ресурсов не хватило; зато на поддержание огромнейшего пламени вокруг неё сколько сотен лет тратился! Вот это был бог так бог... Один он такой, Один! Да, напрасно, напрасно его убили - сгубили - забыли... Не пора ли его реанимировать?'

Да, дороговато обходился Одину этот светильничек. Тем более что - средства ему, и в самом деле, черпать было неоткуда; всё-таки - давненько помер. И всё же - не даром, не даром тратился. Какой воистину божественный имидж себе создал, какой славой воссиял на всю Европу, какую заработал популярность среди народов, какую веру в силу любви пробудил в сердцах людей! Да и - ему самому от людей энергетическая подпитка.

Плывут корабли покорённой викингами Англии - хэллоу Одину! Идут полки французской Нормандии - салют Одину! Усядутся зимой вокруг бесплатного тепла измёрзшиеся германские язычники - хайль Одину! Смотрят летописцы и сказители на сияющий до неба, отражающийся от облаков, видный на всю Европу факел...

Вот досада! Подвели летописцы - сказители. Никаких упоминаний о столь необычном, весьма заметном, да ещё и в течение нескольких сот лет существовавшем объекте - ни в одном из исторических свидетельств, кроме показаний самого Сигурда, и в помине нет.

Так что же это получается: не было огненного кольца на верху горы? Ах, какое разочарование! Но... как же, в таком случае, Один поступил с непослушной валькирией? Где она, бедняжка, в момент встречи с Сигурдом летаргировала - томилась - находилась?

А где ещё она могла сотни лет в безвестности находиться, а при этом ещё и прилично сохраниться, как не в уютной, с прохладным климатом, охраняемой драконом пещере?

В самом деле: определить женщину вечно, и в жару, и в холод, и в дождь, и в снег находиться на свежем воздухе - это даже для жестокого Одина чересчур жестоко. Крыши-то над дамой нет; все осадки, весь высокогорный ультрафиолет - её. Если бы не замёрзла и не сопрела, то уж точно выжарилась бы. Да и от птичек, орлов - ястребов - воронов и прочих стервятников - защиты никакой. Такую конструкцию устройства для вечного хранения живого существа, предусматривающую лишь одну степень защиты - от него самого, мог придумать только молодой и малоразвитый эгоцентрист, но никак не мудрый тысячелетний бог.

Мудрый Один определил бы такую ценность, как вечно молодая, вечно красивая, умная и находчивая женщина туда, где обычно и хранятся сокровища - в пещеру. В пещере сами собой поддерживаются стабильная температура и нормальный уровень влажности, да и специального сторожа нанимать не надо; дракон и драгоценности посторожит, и деву, в случае её плохого сна и неправильного поведения, на место поставит. То бишь - положит.

А кто же тогда перенёс валькирию из пещеры на верхушку горы?

Да Сигурд же и 'перенёс'. Не в буквальном смысле слова, в виртуальном. Ехал потихоньку на перегружённой лошадке и думал: как бы поэффектнее, понаряднее преподнести будущим слушателям свои приключения? Не рассказывать же, что сдуру - сослепу, сразу же после входа в тёмную пещеру (дело-то было глубоким вечером), отыскал не клад, а спавшую на столе женщину. И не объяснять же всем непонятливым, что любой уважающий себя наследник недобрых традиций викингов (а также, чего уж греха таить, и любой носитель добрых рыцарских традиций) имеет полное право распоряжаться своей боевой добычей. Как имуществом, так и людьми. А при этом просто обязан убивать тех, что ему не нравятся. А все те, что ему нравятся, просто обязаны его полюбить. Иначе они ему не понравятся - со всеми ужасными для них последствиями.

Спящая дева наследнику викингов, он же - славный рыцарь, понравилась. Внешне. Пока спала. Пока молчала, не возражая насчёт желания воина полюбить её. Сигурд и не стал её убивать, а, как продолжатель рода викингов и благородный рыцарь, согласился с согласием дамы. И даже поторопился его исполнить, не стал время тратить на снятие с неё одежды, срезал их напрочь мечом.

И тут вдруг баба проснулась, как будто и не спала. Да как заорет благим матом: я здесь по секретному заданию Одина! Уж от него-то ты, насильник, не скроешься! Женись, негодяй, если чего-то хочешь, а не то - вмиг в Вальхалле, в качестве чучела для рубки окажешься!

Вот незадача: спящая красавица оказалась валькирией. А с такими дамочками связываться ой как опасно. Они, как известно, дурные, наглые и очень сильные; чуть что не по ним - хвать за шиворот, и - швырь человека на тот свет.

Что делать; пришлось герою извиняться, обещать жениться. Хорошо хоть, что поверила, дура!

Валькирия немножко успокоилась, и Сигурд, взяв в руки факел, отправился искать сокровища. Увидел в дальнем тёмном уголке железную решётку, а за нею, в специальной нише - два огромных сундука с драгоценностями. Герой разрубил мечом решётку, пересыпал содержимое чужих сундуков в свои мешки, навьючил мешки на лошадку, и - поскакал с горы галопом. Женщина - в крик: 'А я?' А он - ей: 'Жаль, что бедняга Грани повредил ногу. Я за тобой потом приеду!'

А что было потом, известно из германского эпоса. Именно туда, как утверждают исследователи, отправился славный герой. Но там он, разумеется, представился не простым рейнским парнем Сигурдом, а нидерландским королевичем Зигфридом. Что ж, очень разумно; все монтекристо примерно так делают.

Нужно упомянуть, что некоторые исследователи средневековых текстов утверждают, что скандинавские сказания о Сигурде и германская 'Песнь о нибелунгах' являются разными историями, поскольку каждая из них отражает разные миры. Скандинавский вариант описывает причудливый мифологический мир, в котором, помимо людей, живут и действуют сказочные персонажи - боги, валькирии, подземные карлики. Германский вариант достоверно и точно отображает реальный мир придворной жизни в многочисленных западноевропейских княжествах 10-12 веков.