А тому, кто, будучи силён, умел и вооружён, позволил кому-то сожрать себя, как мелкую трепещущую рыбёшку, людского и, главное, воинского презрения не избежать. Любой и каждый из оставшихся в живых будет стараться показать, что сам он бы так не поступил. А оттого и нескрываемых насмешек над сожранным человеком и его переваренными останками тоже не избежать. Ведь даже примерно определить, чьи это останки, оступившегося героя либо какого-то другого существа, человека или животного, не удастся: желчь дракона настолько ядовита, что бесследно разъест не только череп и кости, но и шлем с кольчугой.
И - что за честь быть побеждённым чудищем, победу над которым ты объявил делом своей чести? Это - честь дракону, как победителю. А удел побеждённого - ущербление прежней чести; трещина во вживлённом в сердце сосуде, содержащем в себе драгоценное благовоние чести. Через эту трещину, если срочно не залепить её другим, более великим подвигом, вскоре вытечет всё содержимое сосуда; и сердце опустеет. Название той пустоты - бесчестие. Ибо честь - то же, что жизнь; её нельзя остановить на счастливом уровне первого осознания себя нужным, важным и всеми любимым; без трудной и далеко не всегда благодарной борьбы за её дальнейшее существование она начнёт хиреть и может умереть. Но, сколько ни побеждай в борьбе за честь, а, потеряв её один раз, обратно, как и потерянную жизнь, уже не вернёшь. Можно лишь пытаться одну честь сменить на другую. Но при этом и жизнь придётся сменить на другую. Старался жить жизнью героя - оставь эти неудачные старания, опустошившие, обесчестившие сосуд твоего сердца; ищи новой, иной, не схожей с прежнею чести на жизненной стезе рыбака или хлебопашца.
Но для Беовульфа, в том положении, в каком он оказался, это всё равно, что умереть, а затем воскреснуть. А затем воскреснуть; и - уже не старым, а совсем молодым.
Но воскреснуть ему, хоть молодым, хоть старым, уже не удастся; причём - не удастся никогда. Ведь воскреснуть можно только в прежнем теле; а оно - исчезнет, превратится в нечто бесформенное... Отныне его удел - вечное бесчестие.
Да и не только на посмертную славу, но даже на посмертные почести во время похорон рассчитывать ему не стоит. Какие могут быть почести куску драконьего дерьма? А уж о том, чтобы после смерти попасть в Вальхаллу, и мечтать глупо. Валькирии даже не притронутся к таким останкам. Да и Воден не позволит им принести в его прекрасный дворец то, что может замарать каменный пол, ежедневно и тщательно поливаемый кровью развлекающих бога вонов.
С тем, что реально ценного останется после него на земле, с княжеством, тоже получится плохо. Не дал ему Вотан детей - наследников; вот и пришлось, на старости лет, усыновить Виглафа. Но Виглаф, как ни крути, - чужая кровь. Да, он называет себя воспитанником Беовульфа; но при этом не забывает гордо упомянуть, что его отец - знатный воин Веохстан. И когда Виглаф станет князем, то он и его будущие наследники начало своего княжеского родословного древа будут выводить от Веохстана; а имя Беовульфа постепенно забудется. Точно так же, как за время правления самого Беовульфа им и его окружением не упоминалось и уже забылось имя Хигелака. Нужно бы заставить Виглафа объявить главою княжеского рода его, Беовульфа; но и этого уже не успеть.
И вдруг, в пик наплыва этих тоскливых размышлений, Беовульф увидел, как Виглаф бросился с мечом на дракона; и воспрянул духом.
Ещё через мгновение дракон лишился последней головы. Беовульф несказанно обрадовался! Но уже в следующее мгновение громадное туловище нависшего над ним чудовища повалилось прямо на него.
Отчаявшейся мыслью, пролетевшей от виска к виску наподобие последней дрожащей молнии угасающей грозы, Беовульф подумал: 'Теперь честь и слава победы над драконом достанутся Виглафу. А мне повезёт, если мои ненадёжные вассалы не побоятся и не поленятся достать моё раздавленное тело из-под туши мёртвого дракона, чтобы хоть похороны были более или менее нормальными'.
Туловище необъятного чудовища, конечно же, навалилось на Беовульфа - куда же ещё было ему валиться, как не вниз, на лежавшего под ним человека? Но - почему-то не раздавило Беовульфа, в момент касания с омерзительной чешуёй дракона задохнувшегося от, уже которого по счёту, невыносимо-тяжкого предчувствия.
Беовульф не сразу понял, кто хватает его за голову и плечи, вытаскивая из-под удивительно удачно, совсем не тяжко упавшего на него дракона: валькирии, теперь-то уж решившиеся унести его в Вальхаллу? И кто приветствует его громкими ликующими голосами: героически погибшие воины, обрадованные тем, что он прибыл в их небесную дружину?
Приоткрыв глаза, он увидел, что рядом с ним - всего его собственные, предавшие его дружинники. Те ещё громче завопили и закричали, стараясь с помощью повышенного шума и экзальтированного восторга скрыть смущение за своё прошлое поведение и страх перед будущим наказанием. 'Господин, ты победил! Дракон мёртв!' - орали они; а громче всех из них - его смелый, умный и хорошо воспитанный приёмный сын.
И Беовульф подумал: да, вассалы правы! Это он, именно он победил дракона. Где и когда почести и слава победы принадлежали не вождю и герою, а его помощнику? Пусть даже помощник - его собственный племянник или приёмный сын.
Если и бывали какие-то исключения из этого правила, то - только в том случае, если герой погибал в битве, и дело до победы доводил его воспитанник. Тогда, конечно - 'старый герой погиб, да здравствует новый герой!' Но ведь он, Беовульф, не погиб. К тому же - никто иной, как он, снёс дракону две из трёх его голов. Оставалось снести всего лишь одну; но та оказалась излишне упрямой, и, уворачиваясь от ударов меча, не соглашалась на предлагаемый ей снос. Битва затягивалась; дракон намеревался удрать в свою пещеру, где справиться с ним было бы намного труднее; при этом могли пострадать молодые, неопытные соратники. В первую очередь, вне сомнений, погиб бы чересчур смелый и неосторожный Виглаф. Всего этого Беовульф допустить не мог; и - самоотверженно бросился в лапы чудовища, с тем, чтобы отвлечь всё внимание единственной головы дракона на себя. Да, решил пожертвовать собственной жизнью, дабы его смелый воспитанник получил надёжный и безопасный для него шанс отрубить дракону его последнюю голову.
Виглаф так и сделал; воплотил замысел Беовульфа в дело, отрубив голову дракону тем самым ударом, которому когда-то научил его приёмный отец. За это он получит от своего сюзерена и отца заслуженную награду. Но - не сейчас. Позже. После того, как сам Беовульф примерит лавры победителя.
А вот о шансе превратиться в кусок драконьего дерьма Беовульфу пора забывать... пора... пора... Да точно: пора!
Беовульф вдруг очень остро осознал: радостные крики и бурные славословия ликовавших вокруг него воинов - лишь слабые предвестники его будущей великой славы, славы победителя самого могучего и страшного дракона из всех тех, что встречались в здешних местах.
Но отныне не только его слава велика; размеры заработанной им чести также превышают любые человеческие пределы. Потому как он намеревался пожертвовать своей жизнью, лишь бы дракон был убит, лишь бы избавить от него людей своего племени. И то, что он остался жив, несмотря на то, что побывал в лапах чудовища и столько времени был на волосок от гибели, - всего лишь везение, нисколько не уменьшающее размеры завоёванной им чести и славы.
И сокровище, как и честь со славой, тоже, целиком, без остатка, принадлежит лично ему, как безусловному победителю. Ни к чему делиться даже малейшей частью сокровищ с Виглафом! Мальчишка только зазнается, испортится, и уже не так будет стараться угодить своему князю. Но, всё равно, назначит он Виглафа своим преемником только в том случае, если тот, при множестве свидетелей, поклянётся ему самыми страшными клятвами в том, что будет чтить память о нём не в пример лучше, чем сам он чтит память о Хигелаке. И Виглаф, конечно же, поклянётся; не станет же он отказываться от даром достающегося ему княжества; и будет выполнять свою клятву; не захочет же он выглядеть клятвопреступником в глазах всего племени.
