И вдруг утром, во время скорбного завтрака, данский слуга докладывает князю: 'Беовульф со своей дружиной идёт!' Князь кинулся на крыльцо, а там - совершенно живой Беовульф, с мечом Хрюнтинг в ножнах, с рукояткой какого-то другого меча в руке (трофей) и с женской головой за поясом. В которой дружинники Беовульфа уверенно и дружно опознали голову ведьмы. Опровергнуть их утверждения было некому; ведь из всех свидетелей, встречавшихся с ведьмой в замке, только они остались живы.
Но - каков Беовульф? Вышел-таки сухим из воды!
Нетрудно себе представить, с каким размахом возобновилось празднество. А уж о поединке между заносчивым данским воином и великодушно простившим его Беовульфом и речи быть не могло.
Пир в честь Беовульфа длился целые сутки. На следующее утро Беовульф, с триумфом и множеством даров, отплыл к своему сюзерену, князю Хигелаку. Его появление на родной земле было несколько омрачено тем, что старейшины племени гаутов не поверили в то, что Беовульф вдруг сделался героем. Но Беовульф передарил князю и княгине большую часть тех драгоценных даров, которыми наградил его за подвиги данский князь, и 'Хигелак принял его милостиво'. Неграмотный был князь, не читал Гомера. А то бы знал: 'Не верь от данов дары приносящим'. А он не только дары принял, но и задал в честь Беовульфа роскошный пир, беспрерывно длившийся три дня и три ночи. В три раза дольше, чем у данов! Такое впечатление, что Беовульф принёс пользу не столько княжеству данов, сколько конкурировавшему с ним княжеству гаутов.
На четвёртый день беспробудного пьянства (для Беовульфа - уже на пятый) князь признался любезному вассалу в том, что теперь он его уважает: 'Вижу, что я ошибался в тебе, Беовульф'. И, щедрым мановением своей нетрезвой руки, сделал его владельцем обширных земель - с условием, что Беовульф, по первому же зову, придёт к князю на помощь с отрядом в триста воинов.
Странное решение - предоставить власть и самостоятельность человеку, проявлявшему повышенное дружелюбие к номинальным врагам (соседи в те жестокие времена всегда были ближайшими врагами). Неужто всего лишь спьяну и из-за подарков пошёл князь на такой шаг? Или причины доверия и признания заслуг были глубже?
И вот, через три года после того, как Беовульф стал владетельным бароном, пришла для него пора отблагодарить Хигелака за доверие и доброту; а заодно - совершить свой третий, самый важный, воистину судьбоносный подвиг.
Прискакал к нему гонец, сообщил страшную новость: 'Я привёз наказ от князя Хигелака поспешать к нему на поле бранное. Явились к нам вороги с севера, напали вероломно, договор нарушили'.
Если взглянуть на карту, становится понятно, что 'вороги с севера' - либо лучшие друзья Беовульфа даны, либо самые лучшие друзья данов свевы; те самые, что через пару веков вместе с данами войдут в компанию викингов. Беовульф это и без карты знал; и, конечно же, сразу помчался на помощь к Хигелаку.
Но, к сожалению, как он ни старался, немножечко опоздал; прибыл к самому концу сражения. Но произошло это вовсе не по его вине, а по вине гонца, привезшего ему грозную весть. Слишком долго ехал гонец; целых двое с половиной суток. Хотя вроде бы и старался: двух коней насмерть загнал, себя довёл до полного изнеможения... Да ещё и умер от ран сразу после того, как передал Беовульфу приказ князя. И даже не успел объяснить, где это он умудрился столько времени шляться. Вот какому бестолковому, непутёвому гонцу доверил Хигелак судьбу битвы и княжества! И кто его князем назначил? И как он смог столько лет безнаказанно править?
На сей раз сам же князь из-за своей бестолковости и пострадал. Приехал Беовульф к месту битвы, глядь - а враги уже окружили любимого сюзерена. Бросился Беовульф со своими воинами в неожиданную для врагов атаку, но в тот самый момент, когда подскакал он к князю Хигелаку, того сразил меч. (О том, кто конкретно держал этот меч в руках, в поэме не говорится.)
Что ж; 'негоже воину долго кручиниться. Погоревал над князем Беовульф, затем поднялся и спросил дружинников:
-Где Хардред, сын Хигелака?'
Мол, надо сына срочно огорчить и доставить к отцу. Поскакали дружинники искать молодого князя... Прискакали обратно, доложили Беовульфу: княжич - уже с отцом. Тоже... среди мёртвых. Споткнулся во время сражения.
Жаль только, что - не объясняется в поэме, как дружинники Беовульфа узнали о том, что княжич именно споткнулся. Не мертвецы же, среди которых они нашли княжича, сказали им об этом? Во всяком случае, упоминаний о свидетельствах очевидцев произошедшего несчастья в поэме нет. Видимо, определён факт такой гибели по ранам на теле княжича, характер которых показывал, что рубили или кололи его сзади, в спину; возможно, лежачего. О том, что этот смелый воин повернулся спиной к врагам, и мысли возникнуть не могло. Значит - споткнулся, а тут его и... со всех сторон.... А что ещё могло быть? Не сами же дружинники благородного Беовульфа коварно убили княжича, а с ним - и всех возможных свидетелей?
Так или иначе, но - остаётся лишь ещё раз процитировать: 'негоже воину кручиниться. Погоревал над князем Беовульф, затем поднялся и' - сел на место безвременно почившего дядюшки. Коли уж, волею Водена (английского аналога Одина), других родственников у князя не осталось.
Правда, старейшины не спешили подтвердить своим авторитетом волю богов. Долго думали, размышляли... в чём-то сомневались... Но - что им, в создавшейся ситуации, оставалось делать? 'Многие воины полегли в сече', реальная сила - только у Беовульфа; должен же хоть кто-то оберегать племя от ворогов!
Став князем, Беовульф, в отличие от буйного неуживчивого Хигелака, во всех делах разобрался политически мудро, не доводя взаимоотношения с соседними племенами до вооружённых конфликтов. С одними из них он заключил мирные договоры, других, напротив, заставил платить дань себе. И с тех пор, все пятьдесят лет своей бытности на посту князя, прожил он жизнью спокойной, мирной, скучной, лишённой каких бы то ни было подвигов. Вроде бы не бедствовал; но таких богатств, как некоторые другие князья, не имел. Что, конечно же, не могло не огорчать княжескую душу, не ущемлять героического самолюбия, не ложиться камнем на стариковское сердце. А к тому же, за прошедшие полвека мирной жизни, его подданные забыли о том, каким великим и славным воином был он ранее. Дошло до того, что даже старейшины племени, кстати или некстати, начали советовать князю оглядываться на свой возраст: мол, всякое может случиться... Вспылит князь, закричит на них: 'Рано, рано хороните Беовульфа! Не вам, вороны, косточки мои обгладывать!' А они - опять за своё: 'Где ж это видано, в твои-то лета?'
Но вот, наконец-то, у него появился долгожданный и невероятно удачный шанс совершить такой подвиг, что явится достойным завершением всей его жизни. Дел - на пустяк: зарубить старого неповоротливого дракона; а славы - много.
Чести - ещё больше: сам ведь пошёл избавлять свой народ от чудовища, никого вместо себя на смерть не послал; хотя, как князь, любого мог бы заставить. Но - не заставил; напротив - никем, ничьёй жизнью не захотел рисковать, никого из дружинников не захотел с собою на бой взять.
А уж такого богатства, как в пещере дракона, ни у одного из окрестных князей нет.
Всего три удачных удара мечом, и все три давно не решаемых, но насущно назревших задачи - завоевания ещё большей славы, величайшей чести и огромнейшего богатства - будут решены!
Были бы решены; если бы старые ноги не подвели. Но они подвели; и теперь он, не приобретя не так уж и нужных на старости лет сокровищ, терял всё то, за что столько лет боролся и во имя чего столь отважно сражался: с такими усилиями добытую славу, с таким самоотречением сохранённую честь, с таким умом и стараниями приобретённое княжество.
Что за слава быть сожранным чудищем? Слава - то же, что крутая тропка, ведущая на видную со всех сторон вершину сияющей горы; можно всю жизнь взбираться по ней всё выше и выше, но если, однажды оступившись, сорвёшься в какую-то пропасть - так там и останешься. А самая глубокая, самая безвозвратная из великого множества всяческих пропастей - пропасть насмешливого людского презрения. Уж лучше абсолютная безвестность, безлюдный пятачок бесславия, чем бесконечно загаживаемая людьми пропасть такой славы.
