Нет, один недоброжелатель так и не успокоился. Он, до приезда Беовульфа, считался лучшим воином тех мест; ну и, видать, приревновал к славе превзошедшего его героя. И что придумал: во всех бедах, произошедших в ту ночь, обвинил Беовульфа! Мол, Беовульф вовсе не спал в своей комнате. А очень даже, как и прошлой ночью, бодрствовал. А появился здесь после всех потому, что... струсил прийти на помощь к гибнувшим стражникам. А вот если бы он прибежал вовремя, и хрюнькнул бы ведьму чудесным мечом Хрюнтингом, котрый этим вечером подарен ему данским князем, то данские ребята остались бы живы. А несчастная мать-ведьма сейчас не брела бы одна, в беспросветной ночи, в обнимку с мёртвой рукой своего сыночка, а была бы расфасована на части и спокойно висела бы рядом с той же рукой в спально-мясном отделе замка.
Надо ж такую глупость сморозить! Лучше бы бывший герой повнимательнее посмотрел на славный меч Хрюнтинг: был ли тот в недавнем деле, или по-прежнему покрыт благородной древней ржавчиной? Оценил бы, насколько свежи на старом мече зазубрины, поискал бы на нём следы не засохшей крови. А потом пошёл бы в комнату Беовульфа, да проверил, в каком состоянии там солома на полу. Глянул бы, сколько в ней вдавлин: одна, от тела Беовульфа, или есть ещё чья-то, от другого сони, таинственно исчезнувшего, но лицом очень похожего на Гренделя. Пошарил бы под соломой; смотришь, и нашёл бы кое-что интересное. К примеру, жгут окровавленной соломы, которым недавно вытирали меч. А возможно, обнаружил бы и главную пропажу - руку Гренделя.
Но примитивно-честному завистнику подобное и в голову не пришло. Хуже того: он настолько был уверен в истинности своей версии о трусости и бойцовской никчемности Беовульфа, что позволил себе дерзость вызвать его на поединок!
Казалось бы: что оставалось делать Беовульфу, кроме как принять вызов зарвавшегося глупца? Но - не таков был Беовульф. Не хотел он лишать жизни самого отважного, самого сильного, самого умелого данского бойца. Понимал, что тем самым он вызовет у людей братского племени данов политическую неприязнь к представляемому им племени гаутов. Да и - не хотел он огорчать этим поступком данского князя, который и без того нескольких лучших своих дружинников только что лишился.
Вот и решил мудрый Беовульф: вместо того, чтобы, на глазах у всех, отбирать жизнь у могучего рассвирепевшего дана, лучше уж он, без свидетелей, отберёт её у той самой морской ведьмы, из-за гнусностей которой и возник весь сыр-бор. Так сказать, изъявил героическое желание отдать свою молодую жизнь за счастье и процветание братского данского народа.
Приняв такое самоотверженное решение, Беовульф, в знак посмертного примирения, подарил хмурому и злому сопернику свой старый меч, а сам, в тяжёлых латах на теле и с княжеским Хрюнтингом в руках, отправился на дно моря.
Ради надёжного достижения глубокого дна Беовульф взобрался на вершину гребня длинного и высокого утёса, протянувшегося вдоль береговой черты моря, и - 'только и видели дружинники славного воина!'
А что они не видели? Вопрос, конечно, интересный. Чтобы ответить на него, нужно представить себе панораму той местности и восстановить последовательность действий участников тогдашнего представления; так сказать, провести следственный эксперимент.
Начнём по сигналу первых лучей солнца; именно в тот момент конная кавалькада, во главе с данским князем, выехала из ворот замка и устремилась по следам ведьмы. (Странными всё-таки были Грендель и его мама. Не могли ходить, не оставляя следов, когда шли от замка; а когда шли к замку - прокрадывались незаметно, как мышки. Неужто же они для того так делали, чтобы преследователям легче было определить, где у таинственных злодеев единственно возможные места проживания и базирования?)
Следы привели сводную бригаду воинов к скалистому утёсу, стоявшему на берегу моря; и на камнях стали незаметны. Несколько данов, по узкой тропке, спустились с крутого берега к полоске пляжа у воды, чтобы поискать на песке следы ведьмы. 'Наградой (?) поискам стала голова того воина, что был похищен. Больше ничего не нашли дружинники. Лишь следы драконов морских. Они здесь часто грелись на солнце'. И сразу всем стало всё понятно: именно здесь ведьма сошла с суши и погрузилась в море. Куда дальше пошла? Тоже понятно: в свой дворец. Куда ещё может ведьма нести оторванную руку, как не к себе домой? Она ведь всё-таки - ведьма, а не обычная, нормальная женщина-мать, которая, в подобном случае, понесла бы обрубок своего сына на кладбище.
А вот нам стало совсем непонятно. Получается, что ведьма унесла из замка не только руку своего мёртвого сына, но и тело убитого ею данского стражника. Значит, в одной руке она несла огромную руку своего сына; в другой - тело мертвеца; а в какой же тогда руке она держала меч, которым так ловко отмахивалась от дружинников Беовульфа? Что, не было у неё меча? А кто же, в таком случае, зарубил стражников?
Кроме того: зачем она оставила голову убитого ею стражника на морском берегу? Столько времени её зачем-то несла, а как дошла до порога своего дома - отрубила и аккуратненько уложила на песочек. Как будто хотела сказать: 'I am hear; come on, please!'
И - ещё одно: почему на морском песочке не осталось её следочков? Может быть, они были замаскированы под драконьи? Чтобы преследователи не догадались о том, что ведьма, после того как устроила голову дана на должность дорожного указателя, последовала не в море, а обратно, на сушу. Да и удрала куда-нибудь в болото - на сей раз бесследно....
Но в таком случае - что же она затеяла? И удастся ли Беовульфу распутать её козни? Тут надо быть внимательнее...
Вовремя мы вспомнили про внимательность! Заметил один из наблюдателей морского дракона, вынырнувшего из воды и устремившегося к берегу; и громким криком предупредил об опасности тех воинов, что распутывали следы на берегу. Следопыты поскакали наверх; но тропка узкая, крутая... Быть очередной беде!
Тут могучий Унферт, сдёрнув с плеча свой тугой лук, прицелился, выстрелил - и попал дракону в глаз. Нескончаемо конвульсировавший дракон был выброшен волнами на берег. Дружинники и князь, не сходя с лошадей, неотрывно следили с обрывистого берега за его агонией...
Вот тогда-то Беовульф и принял решение отправиться в гости к ведьме. 'Слез с коня, поднялся на гребень утёса...' А где, при этом, располагались все остальные?
Князь и воины, сидя на своих лошадях, находились у бокового подножия гребня утёса. (Не могла же тропка проходить через его вершину?) Непосредственно на берегу, у воды, не было ни человека; никому не хотелось быть съеденным морскими драконами, все опасались того, что они в любой момент вынырнут из воды и всей стаей накинутся на очередную жертву.
Следовательно, все участники смертельно интересного представления располагались позади, сбоку и намного ниже Беовульфа. Из-за чего сразу же после прыжка (либо после нескольких шагов вперёд) Беовульф исчез с поля их зрения. Что происходило с ним дальше, они уже ни видеть, ни знать не могли.
Единственная информация, на основании которой они могли подумать, что герой нырнул в море, был смазанный звук всплеска с переходом в бульк, донёсшийся до их слуха с другой, невидимой стороны утёса: что-то тяжёлое вошло в воду. Но было ли оно в латах и с мечом? Может быть, имело вид голого безоружного камня? No any information. Знать правду о закулисных действиях героя представленной пантомимы древние, по-детски простодушные зрители не могли.
Да она им, по всей видимости, и не нужна была, коли уж и давние, многократно проверенные сведения о свойствах обычной морской воды не помешали им целый день ожидать возвращения героя из поглотившей его морской пучины. Видимо, тогда, и в самом деле, чудес было столько, что даже инстинкт самосохранения отступал перед уверенностью в возможности их осуществления... Вот было времечко для хитрецов, авантюристов и шарлатанов; не то, что сейчас! А мы ещё и жалуемся...
Наступила ночь. Огорчённый князь и его дружина, уверившиеся, что Беовульф либо утонул, либо его убила ведьма, отправились домой. Но верные дружинники самого Беовульфа остались на осиротевшем берегу.
