Но, надо полагать, благородный Эгтеов, несмотря на то, что его личные беды остались позади, не мог не мучиться болью сострадания к полюбившемуся ему данскому народу; отчего и быстро умер. Но перед смертью он всё же успел поделиться своей болью с сыном. Отчего боль по утрате отца у Беовульфа ещё больше возросла.
Через какое-то время Беовульф, не выдержав тяжести навалившихся на него переживаний, обратился к своему князю с просьбой отпустить его для оказания братской помощи страдающему данскому народу. Ну и, конечно, чтобы его отец, узнав, что на этом свете его дело продолжено, на том свете успокоился.
Князь гаутов также проникся сочувствием к данам и Эгтеову, но отпустить Беовульфа одного не решился. Князь ошибочно считал Беовульфа абсолютно никудышным воином; тот 'издавна в княжьем зале сидел на дальнем конце лавки'; вот и боялся за него. Думал, что погибнет бедолага на чужбине. Но и отказать Беовульфу в его просьбах не мог, зная, что давние знакомцы Эгтеова в стране данов пойдут на доверительный контакт лишь с его сыном. А потому и отдал под мудрое и умелое руководство Беовульфа четырнадцать своих лучших дружинников. После чего Беовульф, во главе отряда вооружённых до зубов гуманитариев и под негуманный смех скаливших зубы соплеменников 'Эх, как бы нашему теляти волка задрати', отплыл на помощь к совершенно отчаявшемуся данскому князю.
И - в первую же ночь, без меча или какого-то другого оружия, одними голыми руками расправился с великаном. Схватил великана за его огромную великанью руку и дёрнул её хорошенько; та, конечно же, напрочь оторвалась. Видать, глупый великан, от неожиданности, забыл, что он совершенно неуязвимый. После чего он так растерялся, что, даже не напомнив Беовульфу о неправильности его поступка, молча ударился в бега.
А вот Беовульф нисколько не растерялся, но сразу же подвесил оторванную у великана руку под самый потолок замка. Наверное, для того, чтобы великан, если вдруг вернётся за ней, её не достал и обратно не одел. А может быть, для того, чтобы никто из данов не смог её рассмотреть. Добрый был Беовульф, не хотел пугать данов видом страшной когтистой лапы великана. А как только подвесил её, спать улёгся. Видать, всё-таки знал: ни сам великан, ни кто-то из его друзей и родственников этой ночью здесь не появятся.
Настало утро, но данский князь пойти в свой бывший дворец не решался; всё-таки ночью раздавались шум, крики. Вдруг Грендель не наелся как следует, и теперь ждёт упитанного князя в засаде... Наконец князь придумал: выбрал самого худого, никчемного слугу (воина пожалел, воины стоили намного дороже) и послал его на разведку. А когда узнал, что под потолком дворца висит кусок великана, несказанно обрадовался и велел готовить пир в честь Беовульфа. А своих собственных воинов отправил в погоню за чудовищным оборвышем.
Огромные следы, политые вонючей чёрной кровью, привели преследователей к болоту. Сыскали и следы, выходившие из болота на его противоположной стороне; но те были не такими огромными. Пуаро и Холмса среди данских сыщиков не оказалось, и подсказать, что все следы, и входившие в болото, и исходившие из него, оставлены одним и тем же человеком, утопившим перед выходом на менее опасные места болота свои широкие болотоступы и обувшим более узкие, было некому.
К тому же - за время блужданий по болоту приблизился вечер; так и на пир можно опоздать; и уставшие преследователи пришли к мнению, что великан, обязанный, из-за кровопотери, потерять ещё больше сил, чем они, попросту утонул в болоте. А чуть меньшие следы оставил какой-то другой, молодой и неопытный великан. Увидел великанёнок, что бывает с теми, которые осмеливаются иметь дело с Беовульфом, и со страху сбежал куда глаза глядят. Так и сообщили князю.
Казалось бы - теперь можно не волноваться, а радоваться и веселиться. Так вроде бы и сделали; уселись в освобождённом от великана замке, стали пировать и славить Беовульфа. Но ведь перед тем надо было сжечь оторванную руку; дабы, тем самым, принести её в жертву идолам, наконец-то даровавшим победу над великаном. Да и - чтобы не смердела мёртвечина в замке, не портила людям аппетит. Но данский князь поступил бестактно и неправильно: велел нескольким своим, самым надёжным стражникам остаться в той комнате, к потолку которой была привешена оторванная рука великана, и тщательно, бессонно охранять этот трофей от любых покушений.
Видать, опытный и любознательный руководитель намеревался утром, которое вечера светлее и мудренее, снять руку великана с крюка под потолком и тщательно осмотреть её. Решил, данюка, удостовериться, что оторванная рука, по всем известным признакам, точно - великанья. А то вдруг Грендель выкинул очередной хитрый крендель. Взял да и подсунул ли вместо своей страшной, корявой, волосатой лапищи обычную человеческую руку, выломанную им из плеча какого-нибудь недоеденного мертвеца и снабжённую его мамой-ведьмой поддельными когтями, лишь издали похожими на настоящие. Мол, мечтайте-надейтесь, глупые даны, что разбрызганная вдоль моих следов вонючая чёрная жидкость - не нефть, зачерпнутая в проступившей из земли луже, а моя кровь. Верьте, что я умер в болоте и больше уж к вам не приду; спите спокойно. А тут-то я и нагряну!
И - как чувствовал князь. Вдруг, среди ночи, дружинники Беовульфа услышали какие-то подозрительные звуки. И, вместо того чтобы разбудить своего мудрого и умелого предводителя, схватили оружие и самостоятельно отправились в ту комнату, где находилась рука великана. А там уже - кровавая рубка: какой-то богатырь одного за другим убивает данских стражников.
Дружинники Беовульфа, конечно, сразу же бросились на помощь стражникам. Дружно окружили вражину, взяли его в мечи; да только оружие об него зря зазубрили и затупили. Вроде бы старались; рубили, рубили; даже факел зажгли, чтобы удостовериться, что всех врагов зарубили; а толку? Только и того, что увидели: враг - всего один, да и тот - женщина. Правда, не совсем обычная: телом - крупная, а лицом - похожая на Гренделя.
Видимо, последний факт их сильно озадачил. Хоть они с Гренделем прошлой ночью и встречались, но проходило это рандеву ночью, к тому же - в тёмном помещении, так что лица его они не видели. И вдруг - такое озарение о безусловном сходстве! С чего бы это? А пока они об этом размышляли, женщина, настолько ловко отбиваясь от их ударов, что даже никого не поранила, проскользнула через их размахивающий мечами строй и скрылась в неизвестном направлении.
Тут, на шум боя, прибежали воины данской дружины. Но - поздно; все стражники были уже мертвы, а рука великана, прицепленная под высоченным потолком, исчезла. Никто из дружинников Беовульфа даже не заметил, когда и как странная женщина смогла туда допрыгнуть.
Что тут скажешь, кроме как: не баба, а ведьма! Какая? Морская; та, что - мать Гренделя. Для чего ей рука? Чтобы иметь хоть что-то от сына такое, что можно похоронить. Хоть она и ведьма, хоть и морская, а всё-таки - мать!
Казалось бы, всё ясно. Ведьму не догнать, охранять уже нечего, так что можно спокойно отсыпаться хоть до самого обеда. Нет; даны не успокоились. И - из-за чего? Из-за того, что среди присутствовавших в зале былой битвы не увидели Беовульфа. Можно подумать, что так уж сильно по нему соскучились. Но, несмотря на некоторую подозрительность и даже озлобленность, поступили данские воины осторожно: послали на поиски Беовульфа его же собственных дружинников. Вскоре он пришёл, и вполне убедительно объяснил: спал обычным для него богатырским сном, ничего не знал и не слышал. Алиби, алиби, алиби!
Казалось бы: что непонятного? Герой есть герой! Днём он сражается лучше всех, а ночью, уставший и измотанный, спит крепче всех. И если даже рядом, в том же доме, чьи-то крики, вопли, стоны, топот ног, звон и лязг оружия, ему - хоть бы хны. Опять же: если раньше все до одного даны ни разу ничего не слышали, когда приходил в их спальню и рядом с ними живьём жрал их друзей Грендель, почему Беовульфу нельзя разок не услышать, что пришла Гренделева мама?
