его к педиатру.

- Вау.

Она кивнула, отпив своего чая.

- Угу, мы только достигли пика паники, полагаю. Мы знали, что он не был глухим – он

реагировал на звуки – но мы боялись, что это что-то невралгическое. Но это не оказалось

ни тем ни другим. Знаешь, что доктор сказал мне?

- Что?

- Он сказал, «Может, ему просто нечего сказать».

Мы обе рассмеялись над этим. Не только из-за того, что это был забавный комментарий от

медика, а и из-за того, что мы говорили о Максе, вся жизнь которого была построена

вокруг слов.

Вообще-то, писать слова, а не произносить, теперь я задумалась над этим. Может, это

сделало что-то с ним, от чего ему намного комфортнее написать слова, чем другим

произнести.

И потом, он никогда не лез за словом в карман, когда дело касалось меня…

- Он не такой теперь, - сказала я, не уточняя дальше.

- Ах, нет, он сильно изменился.

- Так, когда он начал говорить?

Она обдумывала это несколько секунд, пока пережевывала, и потом сказала:

- В пять с половиной. Потом его было не остановить. Конечно, он стал немного

замкнутым, и тогда он начал писать.

Я посмотрела через стекло ресторана, потому что женщина, проходившая мимо, зацепила

мой взгляд. Вся ее голова была перемотана бинтами. Я на мгновение представила, она

была жертвой какого-то происшествия, но потом, когда я увидела ее необъятную грудь,

поняла, что она, вероятно, неплохо поработала севернее ее новых сисек.

- Уверена, что он рассказывал тебе о нашей жизни до Калифорнии? – спросила она.

- Да.

Мрачное выражение покрыло ее лицо, как вуаль грусти и сожаления.

- Я не собираюсь об этом расспрашивать, - заверила я ее. – Но мне приятно будет узнать,

чем еще вы сможете поделиться со мной о Максе.

Ее лицо снова просияло. Очевидно, что он был драгоценностью ее жизни. Она так

гордилась им, как, ну, она и должна.

- Ты первая девушка, с которой он меня познакомил.

- Правда…

- Она сказала:

- В смысле, кроме того времени, когда он был подростком. У него была девушка, о которой

мы знали, но только отчасти. Хотя в Калифорнии, он всегда держал девушек при себе. Я не

уверена, почему так. Я приятный человек, легко схожусь с людьми.

Это правда.

- Не думаю, что это как-то связано с вами, - сказала я. Я представила, упоминал ли он

когда-либо о Тайлер своей матери. Может, так было лучше, чем проходить неудачный

опыт.

Она понизила свой голос и сказала.

- Он не такой, как его отец.

Я просто смотрела на Полу, ее глаза излучали искренность.

- Знаю, - ответила я. – И насколько это важно, я действительно его люблю.

Позже, когда мы добрались до ее дома, она приготовила апельсиновый чай со специями, и

сказала мне, что это рождественская традиция ее семьи, которую начала ее прабабушка. Я

притворилась, что мне понравилось, но и немного беспокоилась о будущем Рождестве с

ней. Я должна найти способ избежать этого. По крайней мере, она не предложила мне

фруктовый кекс.

Я села на диван, с каждой стороны от меня по собаке. Я не могла бы сказать вам кто из них

Зеки, а кто Долли. Но кого это волновало? Они были милыми и дружелюбными, и чем

больше я проводила времени в доме Полы, тем больше я понимала, что они настоящие

члены ее семьи.

- Это замечательно, - сказала она, когда открыла рождественский подарок, который я

приготовила для нее. – Я поставлю ее прямо здесь, - она подошла к камину и поставила ее

на покрывало, прямо над тремя чулками, на одном из которых было мое имя.

Подарком была рамка с фотографией нас с Максом, сделанной Энтони, в ночь, когда у нас

был пикник. На заднем плане был Тихий океан, солнце садилось, а Макс игриво схватил

меня за талию, наклонив эффектно, и поцеловал. Мы не знали, что Энтони сделал снимок.

И тогда, я заметила это впервые, несмотря на то, что была в ее доме несколько раз, что

единственными снимками, которые она развесила во всем доме, - был Макс в детстве. Не

было других семейных снимков. Я задумалась, была ли грустная причина этого всего, и

предположила, что, вероятно, была.

То, как она смотрела на наш с Максом снимок, согрело мне сердце.

Пола сказала:

- У меня для тебя тоже кое-что есть, - она подошла к рождественской елке и достала

небольшую, упакованную коробочку.

- Вы, на самом деле, не должны были, Пола.

- Не глупи, - сказала она, когда подходила к дивану и садилась рядом со мной. – У меня

есть тот чулок с твоим именем на нем, висящий над дымоходом, - она улыбнулась и

подмигнула мне. – И хоть я и хотела бы, чтобы ты была здесь с нами, я понимаю,

насколько важно быть со своей семьей, - она протянула коробку.

Я раскрыла руки и приняла ее.

- Спасибо.

Я начала разворачивать бумагу, думая о том, что коробка была подходящего размера для

часов или браслета.

Но это было ни то, ни другое. Я открыла прямоугольную коробку и обнаружила

настоящую серебряную ложку.

- Это, - сказала Пола. – Ложка Макса, когда он был малышом.

Я сделала глубокий вдох, внезапно осознав, что я держала.

- Она прекрасна, - сказала я. – Но…зачем?

Ее голова быстро повернулась от ложки ко мне.

- Извините, - сказала я. – Я не хотела показаться неблагодарной. Я просто…удивлена.

Разве вы не хотите сохранить ее?

- Она была у меня годы, и это одна из самых дорогих мне вещей, но я хотела, чтобы она

была у тебя. Когда мы с Максом уехали от его отца, я взяла с собой немного. Но это стало

одной из этих вещей. В подсознании, я думала, что она может оказаться ценной, в случае

если нам придется продать ее. Из ложки из настоящего серебра можно было извлечь

сотню долларов или около того, и это было бы хорошо в крайнем случае, но я благодарна

за то, что мне не пришлось ее продавать.

Я подумала о том, что Макс рассказал мне – как он шантажировал своего отца перед

отъездом, и о тех деньгах, которые держали их на плаву. Я задумалась, - знала ли его мать

об этом, - но не было не единого шанса, что я спрошу об этом.

- О, нет, - сказала я, искренне сочувствуя ей, а также думая о них двоих, пытающихся

начать новую жизнь вдали от жестокого человека, за которого она вышла замуж, и который

был отцом мужчины, которого я любила.

Я чувствовала себя немного недостойной принимать этот невероятный подарок, но также

знала, что не смогу отклонить его. Это станет оскорблением высшей степени.

Я потянулась к ней, и мы обнялись.

- Я хочу, чтобы она была у тебя, - сказала она, - потому что ты станешь женой Макса и

матерью его детей.

Я отстранилась от нее, мои руки все еще на ее плечах. Я ощущала, как глаза пересыхали

от того, как широко были открыты, и я не способна была моргать.

- Расслабься, - сказала она. – Я не знаю, когда это произойдет. Я просто знаю это. Я могу

читать своего сына. Поверь мне. И я не знаю, когда у вас будет ваш первый ребенок. Меня

может не быть рядом в этот день.

8.

Шесть дней спустя я вернулась в Огайо, в дом моих родителей, и после первого часа или

около того, я знала, что это не станет легкой поездкой.

Все до сих пор не стало гладко, после того, что произошло, с тех пор как я переехала в ЛА,

и в большей степени, после того как все случилось, когда мои родители и Грейс приезжали

ко мне.

Мой отец, - явно глава семейства, - казалось, смирился с этим, после встречи с Максом в

больнице, но, полагаю, что он и моя мама забыли об этом, когда вернулись домой.

Я остановилась в своей старой спальне. Каждый раз, когда я заходила в эту комнату, как

будто возвращалась в прошлое.

Плакаты моих любимых групп и актеров в дни моей школьной жизни покрывали