Пошли дожди, и дорогу через гаражи так развезло, даже не верится, что когда-то тут можно было пройти и проехать. Не зря это место называется Автодром, тут даже опытные водители чувствуют себя учениками. Мама принесла мне резиновые сапоги в «Зарю», спорткомплекс, там скалодром у нас. Здорово, конечно, но сюда она пришла зря. То есть хорошо, но веселковские девчонки мне теперь точно проходу не дадут. И так на каждой тренировке вопят, будто у меня карабин неправильный, с автоматической муфтой. Или я плохо касаюсь флажка на финише, не касаюсь вовсе. Или смеются над моей тренировочной обувью. У них-то у всех уже фирменные скальные туфли давно куплены, они в них ползают. А у меня самоделка: носки у галош наждаком заострены, задняя стенка и подошва на пятке подрезаны, сзади сделаны прорези, в них вставлена тесёмка. Эту тесёмку я вокруг ноги обматываю, завязываю, чтобы галоши не свалились. Лёгкая и удобная обувь, ничего против не имею, это мне Борисыч сам сделал. Он сказал, немного растягивая слова, это всегда у него так:

— Са-амое удо-обное — вот тебе! Тепе-ерь таких не найдёшь. А у меня — запасы!

Это правда: когда мне стали эти туфельки малы, я все магазины обошла, а таких галош нигде не видела. Продаются, конечно, но резина какая-то не такая, слишком пористая, хлипенькая, никакой веры такой резине. Цвета — какие угодно! Но всё не то. Пожаловалась Борисычу, а он только посмеялся надо мной.

— Ну вот, — говорит, — ошиба-ался я в тебе, думал, ты у-умная, а ты — не у-умная. Смотри!

И он ослабил на пятках тесёмку, теперь галоши снова мне по ноге. А Борисыч ходит вокруг меня и не может успокоиться, всё говорит, что спортсмен должен быть умным, а какая экономия от галош, скальные туфли надо новые покупать, если нога выросла, а тут — только перевязал верёвочку и всё. Весь цвет скалолазания, все лучшие спортсмены в таких занимались — и скалы покоряли. Кружился-кружился, потом взял у меня галоши и снова наждаком немного прошёлся.

— Ладно, ещё немного они тебе послужат, — сказал, — но носки уже тонкие. К маю надо будет туфли покупать. В мае едем на Грачиные скалы. Ты готова?

Ехать-то я готова, хоть сейчас. А вот туфли покупать родители мне не готовы, это же целое состояние! Скалолазание — дорогой спорт. Ладно, рюкзак я беру старый мамин, теперь таких нет, на алюминиевом каркасе, коврик и спальный мешок у меня новые, а то родительские ватные спальники не поднять. Я только однажды ездила на соревнования, в соседний город. Ночевали мы не в палатках, а в спортзале. В мае поедем на скалы, красота! Говорят, издалека они белые как снег, а подойдёшь поближе — желтоватые. Постучишь камнем по камню — а они звенят! Конечно — опоковидный известняк, чего вы хотите! И ещё встречаются осколки с отпечатками древних водорослей и подводных животных: там в древности было море разливанное. У Борисыча есть несколько таких камней. Мама говорит, у нас тоже были, но кому-то мы их подарили. Подарили такую ценность, надо же!

Но ничего, я привезу весной, пожалуй, Ладка с Петькой таких и не видали, а у меня — будут! Ну и с ними поделюсь тоже.

Я так размечталась, что совсем забыла про этих девчонок, которые занимаются у Веселкова — самый крутой считается тренер у нас в городе, самый знаменитый. Увидели, что за мной мама пришла, да ещё с сапогами, нарочно захихикали как можно громче.

— Не обращай внимания, — мама говорит, она сразу всё про веселковских поняла, — пойдём.

У меня настроение испортилось мгновенно, я и про скалы забыла; только когда уже шли у этих гаражей, выколупывали ноги из грязи, вспомнила. Сказала маме, что меня берут на эти соревнования, самые трудные, зато самые престижные. Она вздохнула, говорит:

— Поживём — увидим. Ты же знаешь. Далеко до мая. Ещё как в школе будут дела, Елизавета Павловна может и не отпустить. Сегодня звонила, говорит — химия хромает.

Надо же: успела нажаловаться! Сегодня только вызвали к доске, а я всё позабыла, ничего сказать не могу. Химичка попросила посмотреть тетрадь, а она у меня чистейшая, я ещё у Наташки не переписала ничего. Ну и сразу же двояк мне вкатила, без разговоров. А Лиза, классная, уже маме звонит!

— Как дома-то? — Я решила, что надо нам немного сменить тему.

— Дедушка забывает газ выключать. Ладно, я на обеде к нему зашла, а то…

— А что делать теперь?

— Может, кому-нибудь к нему переехать? Или его к нам перевезти?

— Отец же против. Не пустит. Могу я к нему.

— У тебя школа, тренировки.

Мы помолчали. Неизвестно, что с этим делать. Дедушка, мой родной дедушка Витя, мамин папа, стал забывать выключать газ, воду. Маму не всегда узнаёт, от отца прячется.

— Папа на работу устроился, — вспомнила мама. — К Нелюбину пока, но потом, может, ещё что-то подвернётся.

Мама не любит Нелюбина. И я тоже. Его вообще мало кто любит, я раньше думала, это из-за фамилии, но оказалось, он не очень-то честно ведёт дела, может и обмануть свою бригаду. Но у него дар: находить заказы, встречать богатых клиентов, убеждать их в том, что его подчинённые — самые лучшие. Так что без работы никто у него не сидит и люди почти всегда нужны. Слесари тем более. Папа уже когда-то работал в этой бригаде, но Нелюбин его обманул, папа уволился, ушёл на завод, а на заводе как-то заметили, что утром пришёл с запахом. Попросили уйти по собственному желанию, у них строго. Потом отец ещё где-то работал, а вот теперь снова вернулся к своим.

— А как его зовут?

— Кого? — не поняла мама. Она уже почти подошла к более-менее чистому месту и всей душой стремилась вырваться из последней грязи.

— Нелюбина.

— А, Нелюбина. Пётр. Пётр Евгеньевич.

Надо же, как нашего Петьку. Да ещё Евгеньевич. Как-то мне это не нравится.

— А Спальник чего?

— Рычать начал! — весело сказала мама. — Вот услышишь. Хватает зубами твою тапку и рычит, головой трясёт!

Мою тапку! Вот обормотина!

— Ладно. — Мама снова стала серьёзной, вот что значит — выйти на сухую землю. — Что с химией будешь делать? На скалы ты собираешься или нет?

Мы как раз подходили к Наташкиному дому, я сбегала и попросила у неё тетрадку переписать. Уроков задали немного, я уж думала посидеть подольше в Сети. Но нет! Покой нам только снится!

Ну и шлёндра! Растёт животинка, теперь по ночам от этого Спальника сплошной топот, я же говорила, что покой мне только снится. Он ночной зверь, что ли? Днём спит, я видела в воскресенье, а ночью выходит поразмяться. Как ёж, ещё и фырчит, беда мне с моим чутким сном.

— Спальник! — кричу я шёпотом, — Спальник! А ну спать!

Но это чудовище обнаружило на полу мой носок, схватило его зубами и возит по полу. Приходится вставать, догонять щенка, отбирать носок. Ну вот! Новенький, любимый мой носок! Ещё днём он был такой, а теперь! Впрочем, надо будет получше рассмотреть его утром. Кстати, а где второй? Ладно, потом разберусь.

— Спать, чудовище! — шепчу я ему и ложусь.

Щенок ползёт к своей подстилке. Ночью — уж не знаю, сколько прошло времени. Но он снова начинает возиться.

— Ты привыкнешь, — сказала мама утром.

— Какая ты нежная у нас, оказывается, — папа сказал. — Ничего, подрастёт немного, мы его на улицу переведём. На цепь посадим. Пока не получится, таких маленьких ошейников нету. Ремешок от часов разве что. Сфотографируй его, кстати. Мужикам на работе покажу, может, кто подскажет, что за порода.

Я взяла у него телефон. Как маленький просто: купил себе в ломбарде телефон с камерой, теперь всё ему надо фотографировать. А сам разобраться в нём не может. Учился бы, что ли.

Вечером он пришёл без телефона, зато весёлый. Дурацкий щенок.

— Понимаешь, Лен, непонятная порода, — объяснял он маме, хотя нам всё было понятно. — Мужики говорят: так не разобраться. Ну, стали думать. И знаешь что?

— Меня не интересует, — говорит мама, — и Женьку тоже. Иди спать.

— Нет! Мужики говорят: это комнатная собачка! Неизвестная порода, но комнатная. Понимаешь?