Она сложила "Пионерку" и обвела подопечных взглядом.

- Ну что, партия сказала: "Надо", комсомол ответил: "Есть". И хоть вы ещё не комсомол, но, как видите, правительство обращается к вам за помощью. Кто больше соберёт, получит почётную грамоту. Участвующих в конкурсе на болгарскую путёвку это особо касается. Не сдадите макулатуру, к конкурсу допущены не будете. Сроку вам - неделя. Вопросы есть?

- А куда складывать, Маргарита Николаевна? - спросил Малганина.

- В школьный гараж.

Была суббота и короткий день. Дома мать кроила обмылком кусок какой-то коричневой ткани, а отец, как обычно, пилил что-то на кухне. По телевизору гремела "Ламбада".

- Мама, у нас есть макулатура? - крикнул Володька, раздеваясь в прихожей. - Нам в школе сказали собрать. Кто соберёт больше всех, поедет в Болгарию.

- Макулатура? - Мать задумалась. - Газеты есть. В тумбе под телевизором. Там одного "Труда" килограмма на три.

- "Роман-газету" твою выкинуть можно, - подал голос с кухни отец. - Только пыль собирает.

- Лучше свои справочники выбрось, - огрызнулась мать. - В "Роман-газете" хорошие вещи печатают.

- А чего их хранить-то? Ну прочитала - и сдавай на макулатуру. Я бы вообще ничего, кроме справочников, не издавал.

- Да у тебя вообще интересов нет, кроме как молотком стучать да Горбачёва по телевизору слушать.

- Да, стучать! - рявкнул отец, входя в комнату. - Что бы ты делала без этого молотка? Тут половина мебели мной собрана. Все табуретки я сделал!

- Надо было выяснить перед приездом, продаётся здесь мебель или нет. Тогда не пришлось бы ничего делать.

- Ну вот опять: "А ты такой!", - взмахнул руками отец. - Да, я такой! Что дальше?

- Да ничего, - откликнулась мать. - Сколько вон обещаешь ребёнку купить вьетнамскую кепку? Все уже в таких ходят, только у Володьки нет.

- Нашла, к чему придраться! Володька, хочешь кепку? Пойдём!

Пахомов чуть не подпрыгнул от радости. Кепка с застёжкой на затылке была его мечтой с тех пор, как он увидел такую у Ромки Карасёва. Ярко-синяя, с надписью большими белыми буквами: "California", она вызвала чёрную зависть у всех мальчишек во дворе. Её привёз Ромке отец из Хабаровска. Мишке он тоже привёз, но тот её почти не надевал - натирала лоб. А Ромка носил её с гордостью и даже осенью напяливал под капюшон. Слава его, однако, продолжалась недолго. В октябре кепками начали фарцевать вьетнамские строители, возводившие гостиницу в аэропорту. Скоро почти каждый пацан обзавёлся сетчатой бейсболкой с иностранной надписью. Володька с ужасом ждал наступления тепла, когда все станут гулять в этих кепках, а он, как последний дурак, окажется с непокрытой головой.

И вот свершилось.

- Что, прям сейчас? - спросил он, замирая.

- А чего медлить?

- Ты ведь говорил, у тебя денег нет, - насмешливо заметила мать.

- А мы не будем её покупать. Обменяем. - Отец открыл ящик трюмо в прихожей и достал оттуда наручные часы "Пилот" с кожаным ремешком.

- Они же не ходят, - сказал Пахомов.

- Я их заведу. Пять минут будут тикать, а дольше нам и не надо.

Мать сокрушённо покачала головой, не переставая кроить.

- Возьми деньги, не позорься.

- Вот тебя не спросили! - зло отозвался отец. - Володька, пошли.

В аэропорт ходило такси, но отец с его прижимистостью такси не брал, пришлось тащиться на автобусную остановку.

Вьетнамцы торговали не только бейсболками. В комнатах недостроенной пятиэтажки, где они жили, громоздились туго набитые баулы с одеждой, календарями, сушёным жень-шенем и коробками вазелина-"звёздочки". Гудел обогреватель, пахло извёсткой и цементом. В одной из комнат стояла проваленная раскладушка, лежали свёрнутые зелёные спальники, переливалась алым раскалённая электрическая печка, на которой варилась лапша.

- Кепка, - сказал отец, показывая руками, как надевают бейсболку. - Есть у тебя?

Вьетнамец закивал и отошёл к баулам. Покопался там, извлёк пакет, в котором было штук десять вложенных одна в другую разноцветных кепок. Протянул гостям.

- Ну что, какую выбираешь? - спросил отец у Володьки.

У того разбежались глаза. Он стал перебирать кепки, точно пират, открывший сундук с золотыми монетами. Увидев на одной надпись "California", протянул отцу:

- Вот эту.

Кепка была малинового цвета, с большим козырьком.

- Точно? - переспросил отец.

- Да!

- А ну-ка примерь.

Пахомов напялил кепку, вьетнамец защёлкнул ему на затылке пластиковую застёжку.

- Ну как? - спросил отец.

- Здоровско!

- Ну тогда берём.

Отец вытащил из внутреннего кармана пальто часы, протянул вьетнамцу.

- Меняю! Отличные часы.

Вьетнамец взял часы, посмотрел на циферблат, поднёс к уху. Повертел так и этак, ещё раз послушал.

- Да идут, идут! - заверил его отец.

Вьетнамец улыбнулся и закивал.

- Ну тогда по рукам! - сказал отец. - Бывай! Володька, пошли!

Они спустились по заляпанным штукатуркой ступенькам на улицу и зашагали к автобусной остановке.

- Вот лопухи-то, - ухмыльнулся отец, широко шагая. - Я уж и не чаял от этих часов избавиться. Но пригодились же! Мать всё хотел их выкинуть, изнылась прямо: "Выбрось да выбрось". Ей бы всё выбросить. Учись, сынок! Всё в жизни может пригодиться!

Он был горд собой. Ещё бы! Провернул такое дело и заодно утёр нос матери. Она не верила, а он сделал! Отец торжествовал. Победно глядя на Володьку, он усмехался и весело подмигивал ему, полный расположения ко всему миру. Пахомов улыбался в ответ, не веря своему счастью. Сбылась заветная мечта! Теперь и перед пацанами будет не стыдно показаться, и в Болгарию есть в чём поехать.

В автобусе, сняв шапку, он ещё раз примерил обновку.

- Застегни, пап, - попросил он, повернувшись к отцу спиной.

Тот взялся за застёжку, потянул её, и планка c с пупырышками отвалилась, повиснув на нитке.

Макулатуру Володька нёс в охапке, прижав к груди. До школы было минут десять пешим ходом. Перевязанные тонкой верёвкой газеты мерцали инеем. Пахомов перешёл дорогу, миновал деревянную коробку хозмага и остановился, положив ношу на снег. Потряс ноющими от усталости руками, машинально читая выведенные углём надписи на дощатой стене магазина: "Аквариум", "Спартак - чемпион", "Кино", "Катя - дура".

По Северной, гудя, тащился кортеж грузовиков: хоронили водителя, работавшего на разрезе. Пронзительные сигналы машин сливались в оглушительный рёв. На заиндевелых проводах сидели воробьи. Фаянсовая лазурь неба, задевая за края деревянных и блочных двухэтажных строений, рассекалась заснеженными соснами.

Из-за угла хозмага вдруг вынесло Грищука с двумя приятелями. До Пахомова донеслось:

- Я ему, короче, говорю: "Ты только перед девками не вздумай про Хон Гиль Дона болтать". Он: "Я чо, дурак, что ли?". Приходят девки, и он такой: "Х-хон Гиль Дон".

- Га-га-га! Не, про Шаолинь круче.

- Завтра, вроде, "Рыжую Соню" показывают. С молодым Шварцем. Прикиньте!

- Зашибись!

Тут Грищук увидел Пахомова и остановился.

- Оба-на! Какие люди! Вовчик, в школу, что ли, собрался? Зырьте, пацаны, макулатуру несёт.

Пахомов насупился.

- Маргарита же велела собрать. Вот и несу.

- Ты дурак, что ли?

Пахомов промолчал.

- Чего ты ссышь перед Маргаритой? Ничего она тебе не сделает.

- Я не ссу, - угрюмо ответил Пахомов. - Мне для конкурса надо. Чтобы в Болгарию поехать.

- В Болгарию? Типа, отличник? Как в "Артек"?

Пахомов поднял связку.

- Ладно, я пойду. А то держать тяжело.

Грищук приблизился к нему и вдруг ударил снизу по газетам, выбив охапку из рук.

- Ты чего, офигел?

- Ребя, тут килограмма три будет, - сказал Грищук, подхватывая связку.