- Я тебе дам эти статьи, Люда. И Володе будет интересно, я уверена. Вообще, до чего интересно стало читать нашу прессу! Каждый день что-нибудь новое. Не то, что раньше.
- Мы с Анечкой хотим в отпуск туда махнуть, - сказал Захаров. - И вы присоединяйтесь. Будет, что вспомнить. Витя, ты как? Тряхнём стариной! Я вон и Сашку Карасёва подбил. Ну он вообще лёгок на подъём...
- Карасёв - скользкий тип, - процедил отец. - Всегда себе на уме.
Захаров удивлённо воззрился на него.
- Ты чего это вдруг? Полаялись, что ли? Ну, это ты зря. Сашка - отличный мужик, - Андрей Семёнович засмеялся, лукаво пихая собеседника локтем. - Та же с ним на лыжах ходил. Классовая вражда вдруг пробудилась?
- Да при чём тут это. Просто скользкий. Говорит одно, а в глазах - другое.
- Ну, я тебя не понимаю, - развёл руками Захаров. Он вдруг хлопнул себя по карманам брюк. - Анечка, а где мои сигареты?
- На подоконнике, наверно, оставил.
- Точно! Витя, выйдем ещё разок в подъезд?
Отец кивнул. Мужчины ушли.
- С чего это Виктор так на Карасёва взъелся? - спросила Анна Григорьевна.
- Зависть! - коротко ответила мать.
- Зависть? У Виктора?
- Да.
- Ну я не знаю... Чего ему не хватает? Зарплата - слава богу, и должность хорошая. Да ещё в Москве квартира есть. Трёхкомнатная, вроде, да? Есть, значит, куда преклонить голову, хе-хе, в случае чего.
- Я так понимаю, он сюда ехал, чтобы стать начальником партии, - сказала мать, поддевая лопаткой кусок рыбного салата "под шубой". - Поэтому и сорвался. Володя, тебе положить?
Пахомов кивнул, жуя дольку мандарина.
- Неужели для Виктора это так важно? - не поверила Анна Григорьевна.
- Важно. Он ведь от Москвы поэтому отказался. Когда отец его там умер, сомневался - переезжать или нет? Я лично была за переезд. Это же - столица! Но он выбрал Якутию. Здесь, всё-таки, северные платят...
- Так ты там не была, значит? - спросила Анна Григорьевна.
- Нет. Виктор один ездил, когда наследство оформлял. Да и как? Я же с ребёнком. - Она вдруг всполошилась. - Ой, я ж про подарки забыла! Володя, беги смотреть, что тебе Дед Мороз под ёлку положил.
Пахомов вскочил, подбежал к нарядной ёлке, откинул простыню "сугроба", скрывавшую металлическую крестовину опоры, под которой лежали подарки: яркие фломастеры в прозрачной упаковке, модель какой-то иностранной легковушки зелёного цвета без крыши и - о чудо! - электронная игрушка "Весёлый повар" (Пахомов давно клянчил такую у родителей). Он схватил игрушку и запрыгал, восторженно повизгивая. Праздник удался!
Глава третья
За два дня до окончания зимних каникул отец потащил Володьку в ДК "Геолог" смотреть иностранный фильм про Христа. Фильм разрекламировал ему Захаров, который был падок на всё новое. "Когда ещё у нас такое покажут?", - говорил он, и отец не стал с ним спорить.
Пока шли в ДК, Захаров распинался о современном кино.
- "Покаяние" - это, конечно, веха, да. Такого у нас ещё не было.
- Читал я про это "Покаяние", - ворчливо заметил отец. - Опять Сталина полощут, кооператоры чёртовы.
- Я удивляюсь, Виктор, почему ты до сих пор в партию не вступил, - усмехался Захаров.
- Потому и не вступил. Не осталось там настоящих коммунистов.
Зал был полон. Даже удивительно - будто "Кинг Конга" показывали. Детей среди пришедших Володька не заметил, и это его насторожило.
Фильм оправдал худшие ожидания: по каменистым пустыням бродил длинноволосый мужик и учил всех жить, попутно творя чудеса - оживлял мёртвого, кормил толпу невесть откуда взявшимися хлебом и рыбой, говорил с призраками и всё в таком роде. Смотреть на это было тоскливо, будто читаешь законы пионеров на тетрадной обложке: "Пионер предан родине, партии, коммунизму. Пионер держит равнение на героев борьбы и труда...". Единственное, что развлекало - странные имена и необычная одежда, похожая на сарафан или рубашку до пят. Пахомову это действо напомнило "Клуб кинопутешественников" - там тоже ходили наряженные абы во что и говорили на чужих языках.
- Ну что скажешь? - полюбопытствовал у него отец, когда в зале вспыхнул свет. - Интересно было?
- Интересно, - без всякого выражения ответил Володька.
- Как "В гостях у сказки", да?
- Ну да. Пап, а сколько времени?
Отец бросил взгляд на часы.
- Двенадцать, а что?
- Да мы с Ромкой и Мишкой Карасёвыми, и Серёгой Беляковым договорились сегодня бутылки сдать. Две недели их собирали.
- Во! Это я одобряю. Молодцы.
Захаров кхекнул.
- Мне там больше всего понравилось превращение воды в вино. Жизненно! - Он привычно залился хрипящим хохотом.
На улице свирепствовал мороз, от него слипались ресницы и ноздри. По ту стороны дороги цепочкой протянулись двухэтажные барак, тонувшие в сугробах точно кирпичи в свежем цементе.
Захаров спросил пахомовского отца:
- Ну а ты-то что думаешь об увиденном?
- Любопытно, конечно.
- Но не "Андрей Рублёв", да?
- Да я как-то и не помню "Андрея Рублёва".
- Ну ты даёшь! - изумился Захаров и пошёл распинаться о каком-то Тарковском.
Пахомову было скучно идти с ними.
- Пап, можно я домой побегу? - взмолился он.
- Ну беги.
Он примчался домой за полчаса до назначенной встречи. Бутылки ждали своего часа в детской комнате, выставленные вдоль стены. Пахомов напихал их в две старые матерчатые сумки и поволок к двери.
- От шампанского не принимают, - предупредила его мать, сидя перед телевизором.
- Может, и примут, - пробурчал Пахомов.
Мишка и Ромка Карасёвы ждали у подъезда с туго набитыми ранцами на спинах.
- У нас в основном пивные, - предупредил Мишка. Он был спокойный и рассудительный, не то, что дёрганый кривляка Ромка. - И ещё "Ессентуки", хотя их, вроде, не берут.
- Попытка - не пытка, - бодро откликнулся Пахомов.
Беляков приволок свою часть прямо к пункту приёма - в двух авоськах.
- Хотел ещё пару двухлитровых банок прихватить, да мама не дала, - сказал он.
Они вошли в подсобку, заставленную до самого потолка деревянными ящиками с бутылками.
- Здрасьте, мы хотим тару сдать, - отрапортовал Пахомов сидевшей за стойкой пожилой тётке с добрыми глазами.
- Давайте, - согласилась та. - Но только с короткими горлышками и без клейм. Вон правила на стене, ознакомьтесь.
Мальчишки, прислонив сумки к стене, сгрудились перед листком с правилами. Из угла, сидя на табурете, за ними настороженно наблюдала белокурая девочка. Она держала огромную сахарную завитушку и мелко откусывала от неё, почти не жуя.
Пахомов радостно доложил приёмщице:
- У нас все бутылки подходящие.
- Вот и хорошо. Выкладывайте вон в те ящики. Молочные - отдельно, пивные и винные - отдельно. Литровые и поллитровые тоже раздельно.
Вчетвером они быстро расставили стеклотару, пересчитали: шестнадцать молочных бутылок и одиннадцать других. Володька отошёл получить деньги, а братья Карасёвы прикрыли ящики спинами, чтобы приёмщица не заметила высокие головки некондиционных бутылок.
- Пять рублей! Целых пять рублей! - восторгался Пахомов, выходя на улицу.
- Как делить будем? - спросил Беляков.
Пахомов почесал затылок.
- Не знаю. Пять на четыре не делится.
- Можно дать каждому по рублю, а последний рубль разменять, - предложил Мишка Карасёв.
- Точно! - обрадовался Пахомов. - На рынке и разменяем.
Они рванули на рынок, наперебой смеясь над глупой приёмщицей.
- Я такой стою и смотрю на неё, - торопливо рассказывал Ромка. - Типа, на ящик опираюсь. А там - три бутылки из-под шампанского. И ни фига не заметила!
- А я деньги беру, и думаю: "Во дура-то!", - смеялся Пахомов.
