- В Москву.

- В Москву, - повторил Карасёв в трубку. - На любой ближайший рейс...

- Я не могу на ближайший, - тускло произнесла Людмила. - Кто мне отгул даст?

- Ну а на какой день тогда? - спросил её Карасёв, прикрыв нижнюю чась трубки ладонью.

- Ну, недели через две, как минимум.

- Через две недельки, - сказал Карасёв в трубку. - Нет? А на какую дату есть? Не, ну это само собой. Ты же меня знаешь. Свои люди - сочтёмся, - он засмеялся, слушая, что ему говорит собеседник. Затем спросил Людмилу: - На двадцать четвёртое пойдёт?

Та задумалась. Двадцать четвёртое. Сегодня - третье. Если завтра напишет заявление об увольнении, успеет. Или не писать? Может, и лететь не надо? Эх...

- Человек ждёт, думай быстрее, - поторопил её Карасёв.

Людмила неуверенно кивнула.

- Хорошо.

- Ну, в общем, она к тебе подъедет, - сообщил Карасёв Шастову. - Скажет, что от меня. Что? Ну да, женщина. Людмилой звать. Ага, точно, ха-ха! Ну бывай! - Он вздохнул, кладя трубку на рычаг. - Ну вот и всё. Езжай в порт, найди там Шастова. Скажи ему, что от меня.

- Спасибо, Саша, - бесцветно сказала Людмила.

- Да не за что! - Он поднялся, снова подошёл к ней, присел на корточки, заглядывая в лицо. - Ну а как там, в общаге? Освоилась? Не слишком достают?

- Ты знаешь... я пока у знакомых ночую. Мне ведь вещи перевезти надо. - Он потёрла лоб. - Вот сказала тебе - и вспомнила. Сегодня на квартиру ехать... Поможешь мне?

Карасёв заскрипел.

- Слушай, подруга, вечером-то я не могу. А давай я тебе такси вызову! Как ты на это?

- Ну... давай.

- Во сколько? К шести, может?

- Давай к шести, - безразлично откликнулась Людмила, отупевшая от усталости. - К экспедиции пусть подъезжает.

Пока Карасёв звонил, Людмила вдруг вспомнила, что билет на самолёт ей вообще-то полагается бесплатный - как геологу, раз в два года. А значит, нужды в Карасёвских деньгах и нет. Но тут же испугалась: а что, если придётся дать на лапу этому Шастову? Да и возвращаться тоже на что-то надо. Нет, деньги она пока прибережёт, на всякий случай.

- Ну вот, - подытожил Карасёв, кладя трубку. - Будет машина.

Он подошёл к ней, наклонился и, приподняв пальцами её подбородок, поцеловал в губы. Она потянулась было к нему, положив руки на его плечи, но затем отстранилась.

- Н-нет, не надо. Не сейчас.

- В чём дело? - не понял Карасёв. - Я что-то не то сделал?

- Не в тебе дело. Просто у меня сейчас мысли... далеко. Не здесь. Извини.

- О сыне думаешь? - понял Карасёв.

- Да.

Он присел на краешек стола, опустил голову. Сказал:

- Видишь, как оно бывает. Мечтали-мечтали о свободе, а теперь вот не знаем, что с ней делать. Проблемы сыпятся... И у тебя, и у меня.

- Ты-то не свободен пока, - заметила Людмила.

- Да не в этом суть! Ну, ты поняла, в общем, да? Мы же сильные! Справимся! Ты сильная?

- Сильная, - устало ответила Людмила. - С таким мужем будешь сильной. - Она вздохнула. - Ладно, чего горевать-то. Надо возвращаться на работу. Господи, закончится это когда-нибудь?

Карасёв поцеловал её на прощание, и она вышла, обуреваемая неясным чувством стыда и обиды. Почему он упорно не хочет сходить с ней к Виктору? Боится? Или колеблется? Может, просто пытается сплавить её побыстрее, оттого и дал денег? Паранойя, конечно. Столько всего навалилось - отовсюду ждёшь неприятностей.

До самого вечера она размышляла, как поступить. Взять отпуск без сохранения зарплаты и рвануть к Машке за сыном? А если Виктор обманул? "Что за унижение! - переживала она. - Я - мать, и не могу увидеться с ребёнком. Зря в милицию не пошла. Завтра же и схожу. Но сначала позвоню".

Такси подкатило без пятнадцати шесть. Расхлябанный бежевый "Москвич" с шашечками на дверях. Водитель-якут начал было трепаться о политике, но Людмила молчала, и он тоже умолк.

Спустя десять минут они подъехали к дому, и Людмила поднялась на третий этаж. Позвонила, втайне надеясь, что сейчас дверь распахнётся, и оттуда выбежит Володька: "Мама, мама, привет!". Но никто, конечно, не выбежал. Людмила открыла ключом дверь и вошла внутрь.

Чемодан её лежал в углу большой комнаты, слева от телевизора. Слава богу, Виктор его не тронул. И на том спасибо.

Она ещё раз перебрала вещи (не забыла ли чего?), присела на диван, собираясь с мыслями, потом прошла в детскую комнату. Володькиной одежды в шкафах не было. Значит, в самом деле увезли ребёнка.

В горле встал комок. Несколько мгновений она боролась с собой, чтобы не расплакаться, потом отошла к письменному столу, безучастно покатала пальцем лежавший возле оранжевой настольной лампы фломастер.

Володька обожал рисовать карты войн и сражений. Чёрные, красные и синие фломастеры тратились влёт, зато жёлтые и зелёные лежали почти нетронутые.

Людмила открыла верхний ящик стола. Пенал, карандаши, линейки, тетради, циркуль, ластики, точилки - всё это было свалено в кучу, точно на помойке. Она всегда отчитывала его за неаккуратность, заставляла периодически наводить порядок, но всё без толку. А теперь, господи боже, чего бы она только не отдала, лишь бы он был здесь, рядом, такой как есть, со своей безалаберностью, двойками в школе и порванными штанами.

Она села на кровать, провела рукой по шерстяному покрывалу, кинула взгляд на пустые книжные полки. Книги-то ему зачем? Людмила нахмурилась, соображая, и вдруг её осенило: Виктор увёз ребёнка насовсем! Он не собирается возвращаться в эту квартиру - ни после каникул, никогда.

Людмила вскочила, заглянула за изголовье кровати, где сын обычно держал старые целлофановые пакеты с солдатиками. Пакеты стояли нетронутые, но книжек-то не было! "Значит, всё-таки отправил его к тётке, - поняла Людмила. - Вот же сволочь! Но когда успел? Когда?".

В голове что-то будто щёлкнуло, и Людмила приняла решение.

Она прошла в соседнюю комнату, застегнула на молнию чемодан и поволокла его к выходу. Потом спохватилась, вернулась в детскую и зачерпнула из целлофанового пакета горсточку пластмассовых солдатиков - на память. Ссыпала солдатиков в сумку и потащила чемодан дальше.

Эту ночь она провела в общежитии.

На следующее утро Людмила перво-наперво сбегала на почту заказать междугородний разговор.

Коллеги теперь смотрели на неё враждебно. Даже Альфия Муратовна, так утешавшая Людмилу в первый день разрыва с мужем, высказала своё недовольство:

- Я, разумеется, сочувствую вам и вхожу в ваше положение, Людмила Геннадиевна, но и вы войдите в наше. Отдел отстаёт, мы вынуждены делать вашу работу. А за сверхурочные нам, как вы понимаете, никто не платит. Почему из-за ваших проблем должны страдать все?

Людмила подняла на неё ясный взор.

- А идите-ка вы к чёрту, Альфия Муратовна.

Та опешила.

- Как вы сказали?

- К чёрту.

- Вы... вы понимаете, что говорите? Может, вам врачу показаться?

Людмила поджала губы.

- Отойдите, пожалуйста, от моего стола. Иначе к врачу придётся идти вам.

Альфия Муратовна побледнела и, ничего более не сказав, удалилась.

Людмила твёрдо решила наведаться к Пахомовской сестре, но пребывала в раздумьях, увольняться ей совсем или брать отпуск без сохранения зарплаты. Внезапный визит Анны Григорьевны разрешил этот вопрос.

Захарова прибежала в необычайном волнении. Увидев сидящую за рабочим столом Людмилу, облегчённо выдохнула.

- Ох, Людочка, а мы так переживали, когда ты вчера не пришла. Ну слава богу, всё в порядке. Ты где ночевала?

- В общежитии, которое мне Карасёв снял, - ответила Людмила. - Не хотела вас беспокоить. Спасибо вам за всё, Анна Григорьевна.

Захарова на миг смутилась, но решила не лезть в чужие дела.

- Я зачем к тебе пришла, Люда, - сказала она. - Андрюша же выяснил, куда твой ребёнок делся.

Людмила оцепенела.

- Куда?

- Он с геодезистами поговорил. Там у него приятель есть, Рыбаков. Они втроём с Андрюшей и Виктором на Степановскую сопку поднимались. Ну вот, а у этого Рыбакова есть знакомый в городе, Лидин. На складе работает. Вот к нему-то Виктор Володю и отвёз.