Это был тест на выживание с самого начала, поскольку матерей, которые взяли бы на себя выполнение незаметной, черной работы, у нас не было. Полагаю, вопрос заключался в расстановке приоритетов – нам пришлось научиться стирать свои вещи, зато убирать постель необходимости не было. Действительно, какой смысл заправлять то, чему все равно предстояло смяться вновь через каких-нибудь несколько часов? Приготовление еды превратилось в настоящую забаву. На плите неизменно стояла сковородка, обляпанная застывшим свиным салом. Оставалось лишь разогреть ее да побросать в коричневое кипящее масло все ингредиенты, которые мы полагали съедобными. Пиво стало основным продуктом питания в нашем рационе, и я счел себя обязанным взять несколько уроков злоупотребления им: кровать ходила подо мной ходуном, рвота фонтаном опорожняла желудок, и на следующее утро я просыпался с раскалывающейся от боли головой. Юность иногда бывает безрассудно жестокой по отношению к себе.

Хочешь не хочешь, но нам пришлось устроиться на работу. Мэтт подрабатывал мойщиком посуды в индийском ресторанчике за двадцать долларов в неделю. После первой же смены, проснувшись, он обнаружил, что его новенькие кроссовки буквально кишат муравьями. А ведь он уже и так был в долгах, как в шелках. Что до меня, то я выбрал себе другой род деятельности. Я начал работать у МакКаски, в деревообрабатывающем цеху, который изготавливал огромные деревянные барабаны для компаний, производящих кабель и проволоку. На третий день работы, когда я шлифовал катушку ленточной машинкой, до моего слуха донесся жалобный вопль взрослого мужчины:

– Мамочка!

Стерев со стекол очков древесные опилки, я увидел Томми Бигелоу, оператора циркулярной пилы, который прижимал к животу правую руку. По неосторожности он сунул ее под зубья пилы, и она отхватила ему верхнюю фалангу пальца, словно это была шкурка от банана. Это был кошмар. Кровь хлестала, забрызгав все вокруг. Бригадир вызвал карету «скорой помощи», вручил фельдшеру отрезанный палец Томми, обернулся и рыкнул на рабочих, разгоняя их по местам. Когда я вернулся к шлифовке, бригадир похлопал меня по плечу.

– Становись к циркулярке, Дон, – сказал он. – У нас заказ, который мы должны выполнить.

А ведь я ненавидел этого типа лютой ненавистью. Тем не менее мне пришлось смыть кровь и приступить к работе. И все это время я мысленно молился, призывая инспекцию по охране труда, которая пришла бы к нам и прикрыла эту лавочку.

Случалось, что, не в силах заснуть от перевозбуждения и усталости, мы с Мэттом и другими парнями играли в покер. Иногда турниры длились ночь напролет, до самого утра. В окна настойчиво стучались снег и ветер, а мы, раздевшись до трусов и настежь распахнув входную дверь, яростно мусолили карты, пока солнце не обжигало далекий горизонт, разгоняя мглу.

Через два месяца Мэтт похудел на двадцать фунтов и остался без гроша. Я понял, что конец близок, когда двое мужчин в свободного покроя плащах с поясами, занимающиеся конфискацией взятых в кредит вещей из-за долгов, пожаловали к нам, чтобы забрать стереосистему. Родители Мэтта умоляли его вернуться домой. Он не возражал, но остался должен мне чертову прорву денег.

– Просто продай мне все, – сказал я ему, и он так и поступил.

После Мэтта остался всякий хлам, который он выпросил, украл или одолжил, зато долг был выплачен весь, до копейки.

А потом я встретил Беллу.

Помню, это был типичный португальский праздник со всеми полагающимися острыми угощениями, о которых можно только мечтать: жареной свиной вырезкой в соусе чили с чесноком, сэндвичами с сырокопчеными колбасками и перцем, треской, тушеной фасолью, фава, овощным супом с кудрявой капустой, фаршированными моллюсками с гарниром, запеченными в тесте сардинами и цыплятами на вертеле. На десерт подали хлебцы с черной патокой и козьим сыром, рисовый пудинг, мороженое с йогуртом и булочки, а сладкое красное вино лилось рекой.

Когда дюжина маленьких девочек в костюмах ангелочков с крыльями принесла священнику золотую корону, оркестр заиграл первую мелодию вечера. Праздник Сошествия Святого Духа[6] завершился, и начались гуляния.

Улицы были перекрыты, а над местом вечеринки перекрещивались гирлянды с голыми электрическими лампочками. В центре квартала расположились несколько больших палаток, вокруг которых и кишел людской круговорот.

Когда на землю упали первые капли дождя, я увидел ее, и у меня перехватило дыхание. У нее были песочного цвета волосы, глаза газели и улыбка, ради которой можно было продать дьяволу душу. Собрав все свое мужество, я поинтересовался, как ее зовут.

– Изабелла, – ответила она и улыбнулась.

И тогда я понял, что влюбился без памяти.

Делая вид, что укрываемся от дождя, мы проговорили почти два часа, стремясь узнать друг друга получше. Исходящий от нее аромат сводил меня с ума – от нее пахло ароматизированным белым мылом и кондиционером для белья.

Внезапно небо затянули тяжелые черные тучи, хлынул дождь и засверкали первые молнии. В ливне явственно ощущалась непомерная сила и власть, а целая серия быстрых и стремительных зигзагов молний, сопровождавшихся раскатами грома, заставила всех гуляющих броситься в укрытие. Белла попятилась и уже готова была развернуться и кинуться наутек, когда я спросил:

– Мы с тобой еще увидимся?

Она сняла одну из своих жемчужных сережек.

– Это мои самые любимые сережки на свете, – сказала она, – и носить одну нельзя, она не заменит пару. – Белла протянула сережку мне. – Давай не терять друг друга из виду, хорошо?

– Хорошо.

Я проглотил невесть откуда взявшийся комок в горле.

– Номер 555-8374, но звони до пяти, – прошептала она. – Потом мой отец возвращается с работы.

И, одарив меня на прощание своей замечательной улыбкой, Белла поспешила прочь.

Промокший до нитки, я стоял посреди улицы, повторяя про себя «555-8374», пока цифры эти не превратились для меня в волшебный напев. Сердце подсказывало, что само небо послало мне эту женщину вместе со вспышкой молнии. Поразив еще несколько целей наобум и заставив деревья танцевать в водовороте ливня, тучи рассеялись столь же внезапно, как и появились. Чистый и умытый, окружающий мир засиял новыми яркими красками, распахнув передо мной неведомые дали. Я люблю дождь с грозой. Если она длится достаточно долго, то наступающее после нее умиротворение не поддается описанию.

И мы таки не потеряли друг друга из виду. Ее отец и вправду был очень строг, поэтому наши встречи происходили украдкой, но при первой же возможности. Я до сих пор не знаю, настоящий то был жемчуг или фальшивый, поскольку так и не спросил; мне было все равно. Настоящим сокровищем для меня стала Белла.

Когда я вернулся домой после странствий по дороге воспоминаний, меня встретил поцелуй жены и три внушительных чемодана, стоявших у двери.

– Мы уезжаем в Винъярд завтра на рассвете, – сообщила Белла.

– Я могу хотя бы принять душ и побриться? – поддразнил ее я.

Она улыбнулась.

– Да, можешь, если поторопишься.

Хотя высокий сезон еще не начался и мы действительно выехали из дома с первыми лучами рассвета, движение к мысу Кейп было уже плотным. Маршрутный челночный автобус до пристани оказался битком набит. Когда мы подъехали к терминалу Пароходного общества, я наклонился к Белле и поцеловал ее. Во мне нарастало радостное предвкушение, и я спрашивал себя, отчего мы и впрямь всего несколько раз побывали в моем самом любимом месте на земле. Ведь оно располагалось от нас всего в нескольких милях дальше по шоссе, на расстоянии паромной переправы.

Белла приклеилась к борту корабля, но во мне зрелище вздымающихся валов и пляшущих поручней вызывало тошноту, посему я предпочел спуститься вниз и провести время в приятных размышлениях. Когда же это не помогло, я принялся читать одну из судовых брошюр: