– Как такое возможно? Это абсолютная клевета! Нет и быть не может ни свидетелей, ни улик, ничего!

– Есть свидетельство девочки. На видео. Я только что его посмотрел, и, должен вам сказать, звучит оно убийственно.

– Кейт говорит… сама говорит… что я?.. – не веря своим ушам, выдохнул Хант.

Дженнингс кивнул.

– Да. На этом и основано обвинение.

Хант ошарашенно заморгал, не в силах понять, зачем девочке возводить на него такую напраслину.

Он наивно полагал, что обвинение исходит от кого-то еще, что сама Кейт и станет главной его защитницей. Она объяснит, что ничего подобного и в помине не было, его выпустят, и весь этот кошмар рассеется. Однако, очевидно, с ней уже поговорили. Наверное, она-то и была источником: пришла с этой ложью к родителям, а те – прямиком в полицию.

Но зачем?!

– Можно мне посмотреть запись? – попросил Хант.

– Конечно. – Дженнингс встал, достал из коробки видеокассету. – Предупреждаю, запись не слишком приятная.

Пройдя в дальний конец комнаты, Хант включил телевизор и вставил кассету в видеомагнитофон.

Запись оказалась размытая, почти черно-белая, однако вполне различимая. Хорошо слышен звук. В нижнем правом углу – вчерашнее число. Кейт сидит в ярко освещенной комнате за голубым пластмассовым столиком. Перед ней несколько листов бумаги и цветные карандаши; она к ним не притрагивается. С другой стороны столика, втиснувшись в такой же детский стульчик, сидит женщина в юбке до колена. Камера направлена на Кейт, так что от ее собеседницы попадают в кадр только нижняя часть тела и ноги.

Кейт совсем на себя не похожа. Тихая, какая-то пришибленная. «Травмированная», сказала бы Бет. У Ханта вдруг засосало под ложечкой.

Никаких введений или объяснений не было, запись началась прямо с середины разговора. Видимо, разговаривали они долго, но на этой минуте происходило самое важное.

Кейт рассказывала о том, как они с Джоэлом играли с ней и Лилли в баскетбол. Затем женщина сменила тему.

– Ты говорила, мистер Джексон любит играть с тобой еще в одну игру?

– Он меня заставляет.

– Да, заставляет играть в эту игру.

Кейт пожала плечами.

– Ты ведь мне уже говорила.

– Он меня заставляет играть в леденец, – полушепотом ответила Кейт.

– А что это за игра в леденец?

Кейт поежилась.

– Не знаю.

– Кейт, мне ты можешь сказать!

Девочка молча замотала головой.

– Есть лишь один способ это остановить. Если ты будешь честной и скажешь нам правду.

Кейт опустила голову и уставилась на свои руки. Пальцы ее беспокойно двигались, перебирали оборку платья.

– Он спускает брюки и говорит: давай поиграем, что моя пиписька – это леденец. И ты будешь его лизать.

– Что за чушь! – не выдержал Хант. – Не было ничего подобного!

Он вскочил, опрокинув стул, и шарахнул кулаком в стену. Его душила ярость; фигуральное выражение «рвать на себе волосы» теперь стало ему вполне понятно.

– …а потом у него из пиписьки потекло такое белое, – говорила Кейт на экране.

– Выключите эту мерзость! – взревел Хант.

Адвокат выключил телевизор и извлек кассету.

– Теперь вы понимаете, с чем мы столкнулись.

– Я вообще никогда не оставался с ней наедине! Ни разу!

– Я вам верю, – ответил Дженнингс.

Хант судорожно вздохнул.

– Кейт… хорошая девочка. Нормальная. Не понимаю, что на нее нашло, кто и как ее подучил, заставил или… Все это ложь! – Он снова сел. – Все это ложь, – договорил он уже тише, – но она сама в это верит. Даже мне видно. Не знаю, кто и как ей промыл мозги, но она верит, что все это было на самом деле.

– Да. – Адвокат легонько похлопал его по плечу. – Теперь, когда вам все понятно, мы можем двигаться дальше. С клиентами, заявляющими о своей невиновности, полдела состоит в том, чтобы помочь им понять, как выглядит их дело со стороны, для присяжных. Вы уже поняли – значит, можно обсуждать стратегию. Сейчас мне нужно от вас заявление о вашей невиновности. Опровержение обвинения по пунктам. Я поговорю со свидетелями, затем вернусь, посмотрю, что для нас приготовила прокуратура, и мы выработаем стратегию дальнейших действий. Очень надеюсь, что до суда дело не дойдет. Сегодня во второй половине дня назначено слушание по выбору меры пресечения; надеюсь, нам удастся добиться вашего освобождения под залог. Как только этот рубеж преодолеем, я встречусь с прокурором, и мы сравним то, что у нас есть. Я с ним работал раньше, он человек вменяемый и добросовестный. Если вы говорите правду и все ваши алиби подтвердятся, думаю, он закроет дело.

– А если нет?

Дженнингс достал портативный магнитофон и желтый адвокатский блокнот.

– Давайте решать проблемы по мере их поступления.

Следующие сорок пять минут Хант говорил все, что мог сказать по этому поводу – отрицал все обвинения, рассказывал об алиби, вспоминал имена и даты. Наконец юрист выключил магнитофон, отложил ручку и блокнот.

– Ладно, пожалуй, на сегодня хватит. – И принялся убирать бумаги в портфель. – Уже почти обед, а мне еще нужно подготовиться к слушанию по избранию меры пресечения. Так что пойду. А вы еще раз хорошенько обо всем подумайте. Любые неточности, любые несостыковки в обвинении – все может сыграть за нас. Или, может быть, вы забыли мне рассказать о чем-то важном? Порой, когда мы пытаемся вспомнить подробности, они не приходят, зато вспоминаются позже.

Дженнингс закрыл портфель и протянул руку.

– Приятно было с вами познакомиться, мистер Джексон. В следующие несколько дней, а может быть, и недель мы с вами будем часто встречаться, так что зовите меня Рей. Буду заглядывать к вам, по меньшей мере, дважды в день. Ваша жена зайдет к вам сразу после обеда и еще раз вечером. Я буду на слушаниях по избранию меры пресечения, а если произойдет что-то новое, вечером тоже загляну. Но если меня долго нет – не паникуйте. Я о вас не забыл, я работаю над вашим делом. Хотя тюрьма и недостаток связи с внешним миром порой шутят странные шутки с нашей психикой, не сомневайтесь – жизнь продолжается.

Они попрощались, и охранник снова отвел Ханта в камеру. Теперь тот немного приободрился. Разумеется, поддержать и приободрить клиента – часть задачи адвоката; однако оптимизм Дженнингса казался ненаигранным, анализ ситуации – вполне реалистичным, сам он производил впечатление умного, сведущего и высокопрофессионального юриста. И потом, раз ему без труда удалось поднять Ханту настроение, может быть, так же легко удастся и вытащить из тюрьмы?

Однако суд по избранию меры пресечения решился не в его пользу. Из-за серьезности обвинений и недостаточной связи Ханта с местной общиной судья отклонила все доводы Дженнингса. По ее мнению, Хант мог сбежать, так что она не подняла размер залога, а отклонила залог в принципе.

Быть может, в нем говорили предрассудки, но Ханту казалось, что, будь судья мужчиной, дело обернулось бы иначе. Он не сомневался, что судья считает его виновным – хищником-педофилом, охотником на маленьких детей; и молился всем богам, чтобы не она рассматривала его дело.

Его дело.

Суд по обвинению в растлении ребенка.

Как такое возможно? Ему вспомнились слова из фильма Альберта Брукса «Затерянные в Америке»: «Мы в аду. Когда мы успели сюда попасть?»

Вскоре после возвращения Ханта в тюрьму (теперь его поместили в отдельную камеру), облезлая, исцарапанная дверь снова отворилась: вошел охранник, надел на него наручники и, с дубинкой в руке, повел в комнату для посещений. Эта комната и впрямь выглядела, как в кино: длинная перегородка из пуленепробиваемого стекла, разделенная с двух сторон на кабинки, в которых заключенные могут пообщаться с родными или адвокатами. Ханта провели через всю комнату, мимо пустых и занятых кабинок, в самый конец.

– К вам посетитель, – сказал охранник.

Хант сел.

И увидел перед собой страхового агента.

Страховщик ждал в кабинке по ту сторону стекла: он снял телефонную трубку и жестом предложил Ханту сделать то же.