224

отношение растущих и технологически развивающихся обществ с

природным окружением (дефицит и истощение ресурсов, загрязнение,

естественная и антропогенная деградация среды), а также отношения

частей человечества между собой (межгосударственные,

межэтнические, межконфессиональные, классовые, сословные и

прочие конфликты).

Глобальные проблемы всем известны, и многое здесь тоже

упирается в новую систему правил, которых пока нет, и которые могли

бы обеспечить если не решение экологических проблем, то хотя бы

недоведение ситуации до опасных пределов, до экологических

бедствий.

Тим Мулган в статье « Будущее философии» размышляет о том,

какой должна стать философия, в особенности, этические учения, в

предположении о будущем «разбитом мире».

«Изменение климата — и другие экологические или экономические

угрозы — может привести к разбитому миру (a broken world), в котором

ресурсы Земли не могут поддерживать все человеческие существа; где

климат крайне непредсказуем и обычными станут экстремальные

погодные явления; где некоторые части земного шара станут больше не

пригодными для жизни; подумайте о невыносимой жаре африканских

пустынь или о тихоокеанских атоллах, навсегда скрывшихся под

волнами. Разбитое будущее, может быть, и не является неизбежным, но

это не только плод воображения. Это одно из возможных будущих, а

может быть, наиболее вероятное. И, конечно же, чем дольше мы делаем

меньше, чем должны делать, тем больше вероятность того, что таким

оно и будет» [Mulgan, 2011].

Недавние прокатившиеся по странам Северной Африки, Америки,

Европы, России и Украины волны социальных протестов, революций,

ответного государственного насилия, появление зон нового жестокого

варварства (Афганистан, Сомали, Ливия, регионы Центральной

Африки), террористических сетей и «государств» (Аль-Каида и ИГИЛ)

показывают риски нестабильности, конфликтность и уязвимость

социально-политических и политико-экономических устройств. Речь

идет не о наступившем полном хаосе и «конце времен», а о новых

вызовах для человечества, его разума, способности к договорам и

регулирующим правилам.

«Констатируя растущую хаотизацию мировой политики, заметное в ряде

стран снижение интереса к проблематике глобального регулирования и

управления, не следует видеть в этом признаки приближающегося краха

цивилизаций, конца культуры и вселенской катастрофы. Чем меньше

такого регулирования сегодня — тем острее будет потребность в нем в

будущем» [Фельдман, 2012, с. 44].

Практически везде общественное недовольство связано с разрывом

между основной частью населения и правящими элитами,

олигархиями, которые повсеместно — и в отсталых обществах, и

в самых развитых — монополизируют власть, силу, собственность и

225

престиж. Конфликты становятся особенно острыми, когда эти

классовые границы совпадают с этническими, конфессиональными,

государственными и цивилизационными.

Соответственно, речь идет о необходимости создания новых систем

правил, новых стандартов взаимодействия в обществах, дающих более

открытый доступ к организациям и общественным ресурсам, более

справедливые условия конкуренции, меньшие риски отчуждения и

инкапсулирования олигархата, меньшие риски отчуждения,

маргинализации этнических и конфессиональных меньшинств, в том

числе мигрантов и их потомков.

В международной системе множатся и разрастаются острые

конфликты, прорывающиеся в массовом насилии и войнах. Рано или

поздно ответственность за мирное разрешение конфликтов, наряду с

международными организациями (Совет Безопасности ООН), возьмут

региональные государства-лидеры и влиятельные региональные

коалиции, а для этого, опять же, нужна система правил

взаимодействия, которая, с одной стороны, ограничивала бы свободу

действия суверенных государств, с другой стороны, не становилась бы

очередным орудием корыстного давления и эксплуатации со стороны

держав-гегемоний.

Совсем в иной сфере мы наблюдаем сходный вызов —

конкуренцию типов культуры: здесь речь идет уже не столько о

военно-политическом противостоянии и не о соревновании в темпах

экономического роста, но о том, какая культура может создать такие

действенные внутренние «правила игры», которые обеспечивают

благополучие, стабильное развитие страны, поддерживают

солидарность, взаимную поддержку разных социальных слоев и групп.

Известно, что по некоторым параметрам (сплоченность семей,

демографическое воспроизводство, этническая солидарность,

взаимопомощь, забота о стариках и др.) мусульманские сообщества

выигрывают, хоть они и считаются в христианском и

постхристианском мире «отсталыми». Конкуренция разных типов

культур — это та реальность, в которой мы живем и будем жить.

В интеллектуальном плане такие процессы воплощаются в борьбу

мировоззренческих, ценностных, морально-религиозных позиций.

Смелый отказ от претензий на универсальность западной

«рациональности» и трезвое понимание значимости социологического

факта солидарности («лояльности», признания «своим») во всех

вопросах справедливости демонстрирует Ричард Рорти [Рорти, 2007].

Если переходить от рецидивов насилия, от бесплодного и

пагубного взаимного  идеологического очернительства

на цивилизованный уровень мирных обсуждений, хотя бы для

совместного вырабатывания взаимоприемлемых правил

226

сосуществования, то без постановки и решения общих — философских

— вопросов здесь также не обойтись.

«…рациональность предполагает и рефлексивное осознание, и

пересмотр самих когнитивных и ценностных предпосылок. А это

становится возможным в условиях критического диалога с носителями

иных когнитивных и ценностных представлений. В случае познания —

это дискуссии между разными теориями и исследовательскими

программами. В случае практических действий — это коммуникация и

критическое обсуждение имеющихся предпочтений у отдельных

индивидов, социальных групп, разных культур. В результате этих

дискуссий имеющиеся предпосылки развиваются и пересматриваются:

как представления о мире и способах познания, так и индивидуальные

предпочтения, отдельные ценностные представления. Сегодня в

ситуации глобализации и интенсивного взаимодействия разных культур

роль критической рефлексии и рационального диалога оказывается

исключительной» [Лекторский, 2012, с. 33].

Нельзя сказать, что в прошлые века мир был спокоен и только

теперь настала эпоха турбулентности. Специфику первых десятилетий

XXI столетия составляет парадоксальное сочетание признаков:

 общая риторика мира и демократии при частых рецидивах

гибридных и открытых войн, откате многих стран к

авторитаризму;

 невероятные успехи в технологии и науках в одних странах при

продолжающейся нищете и бедствиях в других;

 надежные достигнутые знания о факторах успешного

государственного управления, экономического

роста, социального развития и экономические кризисы, социальная и

культурная деградация, государственные распады;

 беспрецедентный рост связности, плотности коммуникаций

в глобальном масштабе и обострение межэтнических,

международных конфликтов, рост отчуждения.

Совокупность этих парадоксов указывает на следующее

объективное и фундаментальное требование к новым глобальным

проектам и правилам сосуществования: учет условий перманентного

противоречия, столкновений интересов, убеждений, ценности разных