Мы с Джорди пережидали за изгородью, вглядывались, тряслись. Череп зашел в «Лебедя». В свои шестнадцать он уже пил как взрослый.

— Нужно народу собрать побольше, — сказал Джорди.

— Верно, — подтвердил я.

Мы пошли дальше. Я пытался не думать про Черепа.

— Вой, говоришь?

— Угу. Такие дела. Вой. Да так заходится, что и мертвого разбудит.

Следующая суббота выдалась удачная. Двое похорон, в девять и десять утра. Я прислуживал на обоих, Джорди тоже.

Первым хоронили какого-то типа из Стонигейта. Он вывалился из автобуса на Сандерленд-роуд. Совсем уже был старый, так что по нем не очень плакали и причитали. Мы отслужили положенное в церкви, потом сели в черную машину, и она поехала за катафалком на кладбище в Хиворте. Там мы махали кадильницей, брызгали святой водой, а отец О’Махони говорил о прахе, который воротится к праху. Бывает, что кто-то из родственников без напоминания дает тебе на чай, а иногда приходится и поклянчить. На этот раз я решил раскрутить дядьку в чудаковатом синем костюме, старикова сына. Он специально приехал из Лондона. Я нагнал его, когда все потянулись обратно к черным машинам.

— Соболезную, — говорю вполголоса.

— Спасибо, — отвечает.

— Меня Дэвид звать, — говорю.

— Спасибо, Дэвид.

— А это дружок мой Джорди. Рады были вам нынче помочь.

С ним рядом женщина шла, так она его пихнула локтем и что-то прошептала.

— Спасибо, — говорит он снова.

И сует мне в руку сложенную купюру.

Когда мы вернулись в машину, я ухмыльнулся. Положил ладонь Джорди на колено, разжал кулак, показываю. Он присвистнул:

— Десять шиллингов!

Отец О’Махони кашлянул. Он сидел впереди рядом с гробовщиком и наблюдал за нами в зеркало заднего вида.

— Эй, ребятки, — сказал он. — Об уважении не забывайте.

— Простите, святой отец, — откликнулись мы хором. А потом, шепотом: — Десять шиллингов!

И я увидел, как священник опустил глаза и улыбнулся.

Следующая церемония не так гладко прошла. Еще один мужик, но помоложе, сын и дочка почти наших лет. Даже отец О’Махони сморгнул слезу и то и дело сморкался в большой синий платок. Мужикова жена на кладбище совсем расклеилась и давай кричать:

— За что? За что? За что?

Мы с Джорди такого уже понавидались, как поступать, знаем: ноль внимания, делать свое дело. И вот ведь что интересно: именно на таких похоронах с чаевыми всегда порядок. К нам подошел мужик в черном котелке, выдал каждому по полукроне и сказал, что мы славные ребята.

— Такова уж она, жизнь, парнишки, — говорит. — Вы-то это понимаете?

— Да, — ответил я.

— Вот и живите в полную силу. А то оглянуться не успеете…

— Мы будем в полную, мистер, — говорит Джорди.

— Вот и молодцы!

— Еще пятерка! — шепчем.

И тут я увидел Стивена Роуза. Стоит между могил. Лицо, как Джорди и говорил, восковое. Мы прошли с ним совсем рядом. Под мышкой он держал ком желтой глины.

— У тебя все в порядке, Стивен? — спрашивает отец О’Махони.

Тот сперва будто и не услышал, потом мигнул и говорит:

— Да, святой отец.

— А как там твоя тетушка?

— Не знаю, святой отец. Дома, святой отец.

— Передай, что я о ней справлялся. Через пару дней снова к вам зайду.

— Да, святой отец.

Священник пошел было дальше, потом опять остановился:

— Вон, тут со мной двое славных парнишек. Надеюсь, вы подружитесь.

— Да, святой отец.

— Вот и хорошо.

Стивен шагнул ко мне поближе. Тут я понял, что Джорди говорил про запах.

— Мне это могильщики дали, — сказал Стивен. — Она из очень, очень глубокого слоя.

Провел по глине рукой. Лизнул пальцы, прижал к ней. Вытащил оттуда камешек или еще что, осмотрел.

— Косточка, — говорит.

Быстро выдавил три дырки, полоску: глаза, нос, рот. Поднял, покачал, будто куклу. Заговорил за нее писклявым голосом.

— Добрый день, — говорит кукла. — Как тебя зовут?

— Дейви, — отвечаю.

— Эй, Дейви! — окликнул Джорди от дверей машины.

— Никуда не годная глина, — говорит Стивен. Процарапал ногтем, показал, как она крошится. — Видишь?

— Угу.

Он помахал рукой у меня перед глазами, уставился мне в лицо, ухмыльнулся:

— Ты с ней не поздоровался. Давай поздоровайся.

Я повернулся к Джорди.

— Давай, — говорит Стивен. — Так, в шутку.

— Добрый день, — буркнул я.

— Добрый день, Дейви, — пискнула глина. — Спасибо, что поверил, будто я живая.

Я тряхнул головой, закатил глаза — ну да, мол, провел ты меня. Смотрю на Стивена, ухмыляюсь.

— Меня зовут Стивен Роуз, Дейви, — . говорит он.

— Дейви! — Это Джорди орет.

Я бегом к машине. Выезжаем с кладбища. Священник разглядывает меня в зеркало заднего вида.

— Все хорошо, Дейви? — спрашивает.

— Да, святой отец.

— Вот и славно, — говорит. — Может, именно такой, как ты, этому пареньку и нужен. — И улыбается. — Подзаработали нынче утром? — говорит.

— Да, святой отец, — отвечаем.

— Все они не в своем уме, — говорит Джорди.

— Чего? — переспрашиваю.

— Все ку-ку. Вся семейка. Отродясь такими были. И будут. Так мой папа сказал.

— Да ну?

— Вот и ну. А главным психом из всех был Стивенов дед.

— А твой папа откуда знает?

— А он его видел. Звали его Роки Роузом. Он показывал фокусы с гипнозом в барах в Каллеркотсе и Уитли-Бее. Заставлял народ штаны стягивать, ссать под себя и…

— Врешь.

— Не вру. Фокусничал по-всякому, а платили ему выпивкой. Еще он на пляже фокусы показывал. Папа говорит, что видел его, когда был мелким. Говорит, у него на глазах одна старая карга нырнула в море прямо в одежке. А один мужик махал руками и стонал, потому что решил, что он чайка.

— Ни черта себе.

— Вот именно. Ни черта. Вот из какой он семейки. А еще родственники его уродцев на ярмарках показывали. Короче, все они чокнутые, нищие и не в своем уме.

А Роки, насколько я понял, в конце концов поселился в шалаше в лесу Плесси, страшный такой, весь обросший, а если кто подходил близко, так Роки давал деру.

— Ни черта себе.

— Угу. Еще бы. Он уже помер, уродцев распустили. Но теперь понятно, почему Стивен такой…

— Угу. Представить жутко.

Мы все-таки попытались представить, а потом Джорди сказал:

— Говорят, что Стивеновы родители пробовали жить по-людски — в нормальном доме, как нормальные люди, работать на нормальной работе, но…

— У них ничего не вышло.

— Вот именно.

— Представить жутко. Вот если бы в твоей семье…

— Если твой дед…

— И твоя мама…

— И единственная чертова тетка…

Мы попримолкли, только похрюкиваем. А потом как расхохочемся.

— Ни черта себе, — говорю. — Кранты ему! Кранты!

Сидим в пещере. Оба с ножами. Строгаем палочки. Решили воткнуть их у входа в каменоломню, прямо в грязь, острием вверх — такая ловушка.

— Мой папа говорит, ему просто нужны друзья, — говорю.

— Да ну?

— Угу. И мама тоже.

Я провел лезвием по палке. Прижал ее острие к ладони. Прямо как иголка. Представил, как Череп на нее наступит. Представил, как она вопьется ему в пятку. Подумал о заражении крови — вот Череп лежит в больнице Королевы Елизаветы, а врач говорит Череповой матери: «Мы не в состоянии ему помочь, миссис Черрис. Придется ампутировать ногу». Представил, как Череп скачет на костыле по Пелау до конца жизни. Нагнул острие и затупил, но так, чтобы Джорди не видел.

— Мама говорит, мы должны его навестить, — сказал я.

— Во губу раскатала.

— Говорит, представьте себя на его месте.

— А ты ей что?

— Ничего. Сказал, время будет — навестим. А она: «Да у вас пропасть свободного времени».

— Гм. — Джорди взял еще одну палочку. — Надо бы еще силки поставить, — говорит. — На боярышнике развесить — они в них впилятся и удавятся. А еще растяжки натянуть, чтобы они попадали в пруд.