– Он?..

– Пьяный, – продолжила за нее Эмма. – Нализался в стельку. И разлил всю нашу искусственную кровь на пол. И на себя.

– И на нас, – добавил Эддисон.

Подростки развернулись к нему, еще больше округлив глаза.

– Вот болван, – прошептала Эмма. – Молчи уже.

Юноша поднял дрожащую руку и показал на Эддисона.

– Он только что?..

Эддисон произнес всего три слова. Мы могли бы списать это на эхо в вагоне или объяснить это как-то иначе, но он был слишком гордым и не захотел прикидываться дурачком.

– Конечно же, нет, – заявил он, задрав нос. – Собаки не умеют говорить по-английски. Да и другими человеческими языками они тоже не владеют за одним заметным исключением. Я говорю о люксембургском языке, который понимают только банкиры и жители Люксембурга, а следовательно, от него никому никакого толку. Нет, вы съели что-то нехорошее, и вам снится кошмарный сон, вот и все. А теперь, если вы не возражаете, моим друзьям придется позаимствовать у вас одежду. Прошу вас немедленно раздеться.

Бледный и дрожащий юноша начал снимать кожаную куртку, но успел высвободить из рукава лишь одну руку, когда его колени подкосились и он упал в обморок. И тут девушка начала визжать. Она визжала и визжала.

Спустя всего мгновение тварь начала ломиться в запертую на цепь дверь. В ее пустых глазах сверкала смерть.

– Вот тебе и ушли незамеченными, – вздохнул я.

Эддисон обернулся и посмотрел на полицейского.

– Совершенно определенно тварь, – глубокомысленно кивнул он.

– Я так рада, что мы раскрыли наконец эту тайну, – фыркнула Эмма.

Вагон тряхнуло, раздался визг тормозов. Мы въезжали на станцию. Я встал, поднимая за собой Эмму и готовясь бежать.

– А как же Сергей? – спросила Эмма, оборачиваясь и глядя на складывающегося человека.

Я понимал, что с еще не оправившейся от потрясения Эммой нам будет очень трудно скрыться от двух здоровых тварей, а со складывающимся человеком на руках это точно будет невозможно.

– Нам придется его оставить, – ответил я. – Его найдут и отвезут в больницу. Это даст ему шанс. И нам тоже.

Она на удивление легко со мной согласилась.

– Я думаю, он хотел бы того же. – Она быстро подошла к нему. – Прости, мы не можем взять тебя с собой. Но я уверена, что мы еще встретимся.

– В потустороннем мире, – прохрипел он, приоткрывая глаза. – В Абатоне.

У нас в ушах все еще звучали эти загадочные слова и визг девушки, когда поезд остановился и двери открылись.

Наши действия не были ни умными, ни изящными. Не успели двери до конца распахнуться, как мы бросились вперед со всех ног.

Выскочив из своего вагона, тварь влетела в наш. К этому времени мы уже пронеслись мимо визжащей девушки, перепрыгнули через лежащего без сознания юношу и выскочили на платформу, где нам пришлось пробираться сквозь толпу, стремившуюся войти в вагон, как стая спешащей на нерест рыбы. Эта станция, в отличие от всех предыдущих, была забита под завязку.

– Туда! – закричал я, увлекая Эмму к светящемуся вдалеке табло с надписью ВЫХОД.

Я надеялся, что Эддисон где-то у нас под ногами, но вокруг было столько людей, что я почти не видел пола. К счастью, к Эмме возвращались силы. Или ее просто подстегивал всплеск адреналина, потому что вряд ли мне удалось бы одновременно поддерживать ее и пробираться сквозь толпу.

Когда тварь выскочила из вагона, между нами на двадцати футах оказалось не менее пятидесяти человек. Она расталкивала людей и кричала: Я представитель закона! и С дороги! и Остановите этих детей! Но на станции было так шумно, что ее либо никто не слышал, либо просто не обращал внимания. Оглянувшись, я увидел, что расстояние между нами сокращается. И тут Эмма начала на бегу подставлять подножки встречным людям, выбрасывая ногу то влево, то вправо. Люди вскрикивали и падали у нас за спиной, и когда я снова оглянулся, тварь пыталась пробраться к нам, наступая на ноги и спины и получая удары зонтиками и сумками. Затем она остановилась, красная и злая, и начала расстегивать кобуру. Но между нами уже бурлило человеческое море, и хотя я не сомневался в том, что она достаточно безжалостна, чтобы начать стрелять по толпе, у нее хватило ума этого не делать. В поднявшейся после этого панике поймать нас стало бы еще труднее.

Когда я оглянулся в третий раз, она уже так отстала, что я едва разглядел ее в толпе. Может быть, она действительно не особенно была заинтересована в нашей поимке. В конце концов, мы не представляли собой ни особой опасности, ни большой ценности. Возможно, пес и в самом деле был прав, утверждая, что по сравнению с имбриной мы тварям не интересны.

На полпути к выходу толпа поредела, что позволило нам перейти с быстрого шага на бег, но Эмма почти сразу дернула меня за рукав, вынуждая остановиться.

– Эддисон! – воскликнула она, озираясь вокруг. – Где Эддисон?

Мгновение спустя он выбрался из самой гущи народу с каким-то белым лоскутом, развевающимся на шипах его ошейника.

– Вы меня ждали! – обрадовался он. – Я зацепился за чулки какой-то дамы…

При звуках его голоса в нашу сторону резко обернулось сразу несколько человек.

– Пошли, нам нельзя тут оставаться! – заторопил я друзей.

Эмма сдернула чулок с ошейника Эддисона, и мы снова бросились вперед. Перед нами были эскалатор и лифт. Эскалатор работал, но перед ним столпилось много людей, поэтому я потащил своих спутников к лифту. Мы пробежали мимо дамы, выкрашенной с ног до головы синей краской, и я не удержался, чтобы на бегу не обернуться и внимательно ее не рассмотреть. У нее были синие волосы, лицо, покрытое синим кремом, и одета она была в синий же облегающий комбинезон.

Не успели мы ее обогнать, как я увидел еще более странное зрелище – мужчину, голова которого была разделена на две равные, но совершенно разные половины. Одна сторона была лысой и обожженной, а вторая абсолютно целой, со щегольской копной вьющихся волос. Если Эмма его и заметила, то даже виду не подала. Возможно, она так привыкла к по-настоящему странным существам, что странные нормальные люди уже не производили на нее впечатления? Но что, если они не нормальные, – подумал я. – Что, если они странные и вместо настоящего мы угодили в очередную петлю? Что, если…

Тут я увидел двух мальчишек, которые сражались на светящихся мечах у стены с торговыми автоматами. Их скрещивающиеся мечи издавали пластмассовый треск, и внезапно у меня как будто глаза открылись. Эти странного вида люди на самом деле не были странными. Они были просто чудаками. И мы действительно находились в настоящем.

В двадцати футах от нас распахнулись двери лифта. Мы ускорились и буквально влетели внутрь, спружинив руками о заднюю стенку. Эддисон на дрожащих лапах ввалился вслед за нами. Я обернулся, когда двери уже закрывались, но успел заметить вырвавшуюся из толпы и бегущую к нам тварь, а в конце платформы пустóту, спрыгнувшую с крыши последнего вагона уже покидающего станцию поезда. Она, как на качелях, раскачивалась на своих языках, обвив ими фонарь на потолке и впившись в меня горящим взглядом черных глаз.

А затем двери закрылись, мы мягко заскользили вверх и чей-то голос произнес:

– Где пожар, дружище?

В дальнем углу лифта стоял, презрительно усмехаясь, средних лет мужчина в разорванной рубашке. Его лицо рассекали искусственные шрамы, а к одной руке в стиле капитана Крюка была пристегнута окровавленная цепная пила.

При виде его Эмма отшатнулась.

– Кто вы?

Этот вопрос его, похоже, задел.

– А что, не видно?

– Если вы на самом деле хотите знать, где пожар, то не отвечайте.

Она уже хотела поднять руки, но я ее остановил.

– Он просто пассажир.

– Я думал, что в этом году сделал такой очевидный выбор, – пробормотал мужчина. Приподняв бровь, он показал Эмме пилу. – Меня зовут Эш. Вспоминаешь?.. Армия тьмы?

– Впервые слышу, – ответила Эмма. – Кто ваша имбрина?

– Моя кто?

– Он просто изображает киноперсонажа, – попытался объяснить я, но она меня не слышала.