Минуту спустя слуга вернулся с ботинками на толстой подошве и современными рабочими штанами и куртками. Все было черным, водоотталкивающим и даже слегка тянулось.

Мы с Эммой разошлись по разным комнатам, чтобы переодеться, а затем встретились в коридоре. Грубая бесформенная одежда делала Эмму слегка мужеподобной, но она не жаловалась. Она просто завязала волосы в хвост, вытянулась в струнку и выпалила:

– Сержант Блум к службе готов.

– Самый холёсенький сержант, которого я когда-либо видел, – просюсюкал я, пытаясь имитировать Джона Уэйна.

Между тем, насколько я нервничал, и тем, насколько тупые шутки отпускал, всегда существовала прямая зависимость. А сейчас у меня даже поджилки тряслись, а живот, казалось, наполнился жидкой кислотой.

– Ты и в самом деле считаешь, что мы способны это провернуть? – спросил я у нее.

– Конечно, – ответила она.

– Ты когда-нибудь в чем-нибудь сомневаешься?

Эмма затрясла головой.

– Сомнения способны пустить на дно спасательный плот.

Она подошла ближе, мы обнялись, и я почувствовал, что ее тело сотрясает мелкая дрожь. Я понял, что она не так неуязвима, как кажется, и что моя неуверенность начинает подрывать и ее веру в успех. Но именно непоколебимая вера Эммы до сих пор была нашей соломинкой.

Я привык считать ее веру в меня несколько безрассудной. Мне казалось, она думает, что я должен заставить пустóту исполнять все мои желания по щелчку пальцев. Что мои способности блокируются моей внутренней слабостью. Какая-то часть меня возмущалась подобным отношением, но другая часть допускала, что она может оказаться права. Раз и навсегда устранить эту двойственность можно было, лишь подойдя к следующей пустóте с непоколебимой уверенностью в том, что я могу ее себе подчинить.

– Жаль, что я не вижу себя твоими глазами, – прошептал я.

Она обняла меня еще крепче, и я решил попытаться.

В коридор вышли Харон и Бентам.

– Мы готовы, – сообщил им я.

Бентам пожал руку мне, а затем Эмме.

– Я так рад, что вы здесь, – произнес он. – Это доказывает, что звезды наконец-то начинают к нам благоволить.

– Надеюсь, вы правы, – ответила Эмма.

Мы уже собрались отправиться в путь, как вдруг я вспомнил о вопросе, который хотел задать все это время. Теперь же мне пришло в голову, что если события начнут развиваться по самому худшему сценарию, шанса задать его мне может больше не представиться.

– Мистер Бентам, – произнес я, – мы так и не поговорили о моем дедушке. Как вы с ним познакомились? Почему вы его искали?

Брови Бентама взлетели вверх, но он тут же улыбнулся, как будто пытаясь скрыть свое удивление.

– Я по нему скучал, вот и все, – ответил он. – Мы были старыми друзьями, и я надеялся, что когда-нибудь еще его увижу.

Я почувствовал, что он не сказал всей правды, и по прищуренным глазам Эммы понял, что она тоже это поняла. Но копать глубже времени не было. Сейчас будущее было гораздо важнее прошлого.

Бентам поднял руку, прощаясь с нами.

– Будьте осторожны, – попросил он. – Я буду ждать вас здесь и готовить Панпетлекон к его триумфальному восстановлению. – Он захромал обратно в библиотеку, откуда донесся его громкий голос: – ПТ, подъем! У нас много работы!

Харон повел нас по коридору, покачивая деревянным посохом и громко шлепая массивными босыми ступнями по каменным плитам пола. Когда мы подошли к входной двери, он остановился, наклонился к нам и изложил основные правила нашей операции.

– Там, куда мы идем, опасно. Почти все странные дети в Дьявольском Акре кому-нибудь принадлежат, поэтому на вас будут обращать внимание. Вы должны молчать, пока к вам не обратятся. Никому не смотреть в глаза. Идти на некотором удалении от меня, но ни в коем случае не терять меня из виду. Сделаем вид, что вы мои рабы.

– Что? – взвилась Эмма. – Еще чего!

– Так будет безопаснее всего, – пояснил Харон.

– Это унизительно!

– Да, но зато ни у кого не возникнет вопросов.

– Что мы должны делать? – спросил я.

– Просто исполняйте все мои распоряжения, быстро и без колебаний. Ваши глаза должны быть слегка остекленевшими.

– Повинуюссссь, хозяин, – как робот произнес я.

– Не так, – поправила меня Эмма. – Помнишь детей в том ужасном доме на Скверной улице?

Я расслабил лицо и вялым голосом произнес:

– Привет, мы все здесь очень счастливы.

Эмма вздрогнула и отвернулась.

– Отлично, – одобрительно кивнул Харон и перевел взгляд на Эмму. – Теперь ты.

– Если уж у нас нет выхода, – вздохнула она, – я лучше притворюсь немой.

Харона это вполне устроило. Он толкнул дверь и увлек нас в сгущающиеся сумерки.

Воздух снаружи походил на жидкий суп ядовитого желтоватого цвета, и определить местонахождение солнца на небе не представлялось возможным. Впрочем, судя по тому, что свет постепенно убывал, день клонился к вечеру. Мы шли за Хароном, пытаясь не отстать всякий раз, когда он видел кого-то из знакомых и ускорял шаг, чтобы избежать расспросов. Судя по всему, он был фигурой известной и обладал определенной репутацией. Наверное, он опасался, что своим поведением мы можем ее испортить.

Мы прошли по удивительно жизнерадостной Кровоточащей улице с ее ярко раскрашенными фасадами и цветочными горшками на окнах и свернули на Барвинковую улицу, где деревянные тротуары сменились грязью, а дома покосившимися хижинами. В конце подозрительного тупика стояла группа мужчин в надвинутых на глаза шляпах. Похоже, они охраняли вход в одно из зданий, все окна которого были плотно задернуты шторами. Харон велел нам остановиться, и мы замерли, ожидая, пока он о чем-то побеседует с мужчинами.

В воздухе едва уловимо пахло бензином. Издалека донеслись, а затем стихли громкие голоса и смех. Я вспомнил, что так смеются мужчины, увлеченно следящие за матчем в спортивном баре. Это были вполне современные звуки, совершенно невозможные здесь, где не было и быть не могло телевизоров.

Из дома вышел мужчина в забрызганных грязью штанах и с ведром в руке.

Когда дверь распахнулась, голоса зазвучали громче, снова затихнув, как только она захлопнулась. Мужчина перешел на противоположную сторону улицы, и мы проследили за ним взглядом, только сейчас увидев то, чего не заметили раньше. К отпиленному фонарному столбу были прикованы цепью двое медвежат. Вид у них был ужасно грустный, а цепи очень короткими. Они сидели в грязи и смотрели на приближающегося к ним мужчину с выражением ужаса на мохнатых мордочках. Мужчина вытряхнул перед ними на землю какие-то гнилые объедки и, не произнеся ни слова, ушел. Вся эта сцена произвела на меня невыразимо гнетущее впечатление.

– Эти люди дрессируют мрачей, – произнес Харон. Обернувшись, мы увидели, что он стоит у нас за спиной. – На кровавом спорте здесь делают большие деньги, и сражение с мрачведем считается самым увлекательным поединком. Молодым бойцам необходимо к этому каким-то образом готовиться, поэтому они начинают с того, что дерутся с медвежатами.

– Это ужасно, – выдохнул я.

– Во всяком случае, благодаря вашей твари, у медведей сегодня выходной. – Харон показал на покосившийся дом. – Она там. Но прежде чем мы войдем, я должен вас предупредить: это притон амброзии, и там будут нализавшиеся до беспамятства странные люди. Не разговаривайте с ними и, что бы вы ни делали, не смотрите им в глаза. Я знаю людей, которые таким образом ослепли.

– Что значит «ослепли»? – переспросил я.

– Именно то, что я сказал. А теперь идите за мной, и больше никаких вопросов. Рабы не задают хозяину вопросов.

Эмма заскрежетала зубами. Мы побрели за Хароном, который снова подошел к мужчинам, сгрудившимся у входа в дом.

Лодочник заговорил с местными. Я пытался подслушать разговор, держась поодаль, как и пристало рабу, и старательно не глядя в их сторону. Один из них сообщил Харону о том, что бесплатно его никто не впустит, после чего наш проводник извлек из кармана монету и заплатил за вход. Другой мужчина поинтересовался нами.