– Я этого не знала, – подала голос Эмма. – Значит, из этого все же вышло что-то хорошее.

– И что-то очень плохое тоже, – добавил Бентам. – Мой брат тоже верил в эту историю. Я по своей глупости смотрел на его слабость сквозь пальцы. Не обращал внимания на его увлечение и слишком поздно осознал, насколько его захватила и полностью подчинила себе эта идея. К этому времени мой харизматичный брат убедил нашу небольшую армию юных рекрутов в том, что это правда. Что Абатон реально существует. Что Библиотеку Душ можно отыскать. Он сказал им, что Перплексус подобрался к ней совсем близко и им лишь остается закончить его работу. Что заключенная в библиотеке огромная и опасная власть может принадлежать нам. Им. Я ожидал слишком долго, и эта идея разрослась, превратившись в раковую опухоль. Они бесконечно искали эту утраченную петлю, организовывая экспедицию за экспедицией, и каждая неудача лишь сильнее их раззадоривала. Идея объединения странного мира была забыта и похоронена. С самого начала мой брат мечтал лишь о том, чтобы стать его единоличным властителем. А когда я попытался его остановить и вернуть себе контроль над построенной мной машиной, он заклеймил меня как предателя, настроил против меня остальных и запер меня в камере.

Бентам сидел, опустив голову, и с такой силой сжимал рукоять трости, будто это была шея, которую он хотел свернуть. Затем он поднял к нам осунувшееся и бледное лицо.

– Возможно, вы уже и сами догадались, кто он.

Я бросил взгляд на Эмму. Она широко раскрытыми глазами смотрела на Бентама. Мы произнесли имя вместе:

– Каул.

Бентам кивнул:

– Его настоящее имя Джек.

Эмма наклонилась вперед:

– Значит, ваша сестра…

– Мою сестру зовут Алма Сапсан, – закончил за нее он.

Мы смотрели на Бентама как громом пораженные, силясь осознать, что перед нами брат мисс Сапсан. Я знал, что у нее два брата, – она несколько раз упоминала их в наших разговорах и даже показывала их фотографию в детстве. Она также рассказала о том, что их стремление к бессмертию привело к катастрофе 1908 года, превратившей их и их последователей в пустóты, а затем в тех самых тварей, которых мы так боялись. Но она никогда не называла ни одного из них по имени, и ее история нисколько не напоминала ту, которую мы услышали от Бентама.

– Если то, что вы говорите, правда, – произнес я, – то вы должны быть тварью.

Ним открыл от изумления рот.

– Мистер Бентам не тварь!

Он был готов вскочить и броситься на защиту чести хозяина, но Бентам от него отмахнулся.

– Не волнуйся, Ним. Они слышали другую версию событий от Алмы. Но она знает не все.

– Я не услышала от вас опровержения, – напомнила ему Эмма.

– Я не тварь, – резко произнес Бентам.

Он не привык, чтобы кто-то ставил под сомнение его целостность, и из-под его мягких манер начинала пробиваться уязвленная гордость.

– Вы позволите нам самим в этом убедиться? – спросил я. – Чтобы у нас не оставалось никаких сомнений…

– Пожалуйста, – произнес Бентам.

Тяжело опираясь на трость, он встал и вышел на середину пространства между кушетками. ПТ лениво приподнял голову, наблюдая за происходящим, а Ним негодующе отвернулся, возмущенный тем, что его хозяину приходится подвергаться подобному унижению.

Мы подошли к Бентаму. Он слегка наклонился, чтобы нам не приходилось подниматься на цыпочки – он оказался на удивление высоким, – и позволил нам исследовать глаза на предмет присутствия контактных линз или какой-либо иной маскировки. Белки его глаз были ужасно воспалены и покрыты сеткой кровеносных сосудов, как если бы он не спал уже много ночей подряд. В остальном ничего подозрительного мы в них не заметили.

Мы сделали шаг назад.

– Ну, хорошо, вы не тварь, – произнес я. – Но это означает, что вы не можете быть братом Каула.

– Боюсь, что ваши выводы базируются на ошибочных допущениях, – произнес он. – Я виноват в том, что мой брат и его последователи стали пустотами, но сам я ни в кого не превращался.

– Вы создали пустот? – ахнула Эмма. – Зачем?!

Бентам отвернулся, глядя в огонь.

– Это была ужасная ошибка. Несчастный случай.

Он замолчал. Мы тоже молчали, ожидая разъяснений. Похоже, ему было очень трудно заговорить о том, о чем он молчал столько лет.

– Я виноват в том, что дело зашло так далеко, – наконец выдавил из себя он. – Я убеждал себя в том, что мой брат вовсе не так опасен, как мне кажется. Я понял свою ошибку только после того, как он меня запер, и сделать я уже ничего не мог.

Он подошел ближе к пылающему камину и опустился на колени, чтобы погладить живот ПТ, запустив пальцы в его густую шерсть.

– Я знал, что Джека необходимо остановить, и не только ради меня самого, а также не потому, что существовала реальная возможность обнаружения Библиотеки Душ. Нет, мне было ясно, что его честолюбивые планы простираются гораздо дальше. На протяжении долгих месяцев он готовил из наших новобранцев солдат для опасного политического движения. Он позиционировал себя как жертву несправедливости, стремящуюся спасти наше общество от того, что он называл «расслабляющим влиянием имбрин».

– Благодаря имбринам наше общество до сих пор существует, – горько заметила Эмма.

– Да, – кивнул Бентам, – но, видите ли, мой брат был ужасно ревнив. С самого детства Джек завидовал власти и положению нашей сестры. По сравнению с ее талантами наши способности были ничтожны. Уже к третьему дню рождения Алмы старшие имбрины, которые взяли нас под свою опеку, поняли, что она необычайно одаренный ребенок. С ней так носились, что это приводило Джека в бешенство. Когда она была маленькой, он щипал ее только для того, чтобы заставить плакать. Когда она училась превращаться в птицу, он гонялся за ней и выщипывал ее перья.

Я увидел, как гневный язычок пламени взметнулся над одним из пальцев Эммы и она потушила его, окунув в чай.

– Со временем эти отвратительные черты только усугубились, – произнес Бентам. – Джек умело культивировал ту же ядовитую зависть, которую подмечал и в некоторых из наших странных товарищей. Он проводил встречи и произносил речи, раздувая дремлющее недовольство. Дьявольский Акр представлял собой плодородную почву для подобных настроений, поскольку многие местные жители, изгнанные имбринами из своего матриархального общества, относятся к ним весьма враждебно.

– Глинянокрылые, – произнесла Эмма. – Прежде, чем твари стали тварями, они так себя называли. Мисс Сапсан кое-что нам о них рассказывала.

– «Нам не нужны их крылья! – проповедовал Джек. – Мы отрастим свои собственные!» Разумеется, это было метафорой, но они устраивали марши, прицепив себе на спину глиняные крылья в качестве символа своего движения. – Бентам встал и жестом пригласил нас подойти к полкам. – Взгляните сюда. У меня тут сохранилась парочка фотографий. Тех, которые он не смог уничтожить. – Он снял с полки толстый альбом и открыл на странице со снимком большой толпы, слушающей выступление какого-то человека. – Вот это Джек во время одной из своих мерзких речей.

Толпа, состоящая почти исключительно из мужчин, была очень плотной. На головах этих людей были большие шляпы, некоторые взобрались на ящики и ограду, чтобы лучше слышать то, что говорил Каул.

Бентам перелистнул страницу и показал другое фото. С него на нас смотрели двое крепких молодых парней в костюмах и шляпах. Один из них открыто улыбался, лицо второго оставалось бесстрастным.

– Я слева, Джек справа, – пояснил он. – Джек улыбался, только когда ему что-то было от вас нужно.

Наконец, он показал нам снимок мальчика с парой больших, похожих на совиные, крыльев, виднеющихся из-за плеч. Он сидел на некоем подобии пьедестала и искоса смотрел в объектив из-под козырька надвинутой на один глаз кепки, не скрывая своего презрения к происходящему. Внизу снимка было напечатано: Нам не нужны их крылья.

– Один из агитационных плакатов Джека, – пояснил Бентам.