Человек -- это тот же корабль. Его могут захлестывать житейские волны, трепать ветер, он может разбиться о скалы или наскочить на мель, но пока он не утонул, остается надежда.

   Старуха слева от меня громко всхрапнула, и я понял, что пора уходить.

   В гостинице меня ждал посетитель. Когда я взял у портье ключ от номера и подошел к двери, со стула поднялся доктор Сол и приветствуя меня, махнул мокрой шляпой.

  -- Добрый вечер! Я жду Вас уже полчаса.

  -- Добрый вечер, - ответил я, открывая дверь, - заходите. Как Вы узнали, что я здесь остановился?

  -- Капитан Рок сказал. Он сегодня был у меня.

   Сол вошел в комнату и с интересом огляделся.

  -- Роскошные апартаменты.

  -- Завидуете?

  -- Немного.

   Он разделся, повесил пальто и шляпу на вешалку, сел на стул и потер костлявые руки.

  -- Я очень рад Вас видеть.

  -- Я тоже. Выпить хотите?

  -- Не откажусь, - доктор шмыгнул носом, - ужасная погода.

   Я взял в буфете рюмки, разлил коньяк и дернул шнур для вызова прислуги. Когда пришла горничная, я заказал кофе и бутерброды.

   Мы сидели друг на против друга, пили коньяк и не торопились начинать разговор. От Рока я уже знал, что доктор дал согласие участвовать в экспедиции.

  -- Я рад, что мы поплывем вместе, - наконец сказал Сол.

  -- Я тоже, - сказал я, - чем Вы занимались все это время?

  -- Работал в больнице, здесь в столице.

   Два года назад мы расстались не очень хорошо. Сол злился на меня. Он считал, что я бросил на произвол судьбы артиллерийского лейтенанта. Мы покидали Дикий остров в спешке, боялись погони, и я решил не дожидаться отставшего офицера. Согласен, поступок не самый лучший, но на карту были поставлены наши жизни и секретное донесение, которое я должен был передать.

   Видимо доктор еще испытывал определенную неловкость, общаться, так же свободно, как раньше у нас не получалось.

  -- Скажите, - спросил Сол, - почему Вы согласились отправиться в эту экспедицию?

  -- Хочу вернуть своих людей домой.

   Доктор кивнул, каким-то своим мыслям и стал набивать трубку.

  -- А Вы? - спросил я.

  -- А меня, собственно, никто не спрашивал, - доктор улыбнулся, - пришел Рок и сказал, что меня призывают на военную службу. Он конечно поинтересовался, не против ли я, но так для порядка.

  -- Со мной было тоже самое.

   Доктор раскурил трубку и выпустил струю ароматного дыма.

  -- Не скажу, что я сильно обрадовался, но, когда узнал, что Вы тоже едете, подумал, что должен быть рядом с Вами.

   Я прекрасно понимал, что все это красивые слова. Возможно они довольно точно передавали эмоциональное состояние доктора, но в данном случае от него ничего не зависело. Мы жили в милитаристическом государстве, которое всегда балансировало на грани войны и каждый гражданин мог быть призван в армию в любое время. Отказаться нельзя. Просто среди людей воспитанных, было принято передавая повестку, спрашивать готов ли призывник отдать свой долг родине. Это частично снимало ответственность с рекрутера, согласился добровольно, значит, если убьют на войне, сам виноват, насильно никто не тащил. Как правило соглашались все, потому что судьба отказника была не завидна, сам пострадаешь и семье достанется.

   Горничная принесла поднос, поставила его на стол, сделала книксен и вышла. Я снял салфетку.

   Маленький кофейник был рассчитан на две чашки, а на большой сверкающей тарелке лежали четыре крошечных бутерброда. В столице всегда так, заказывая какое-нибудь дорогое блюдо, ты рассчитываешь на большую порцию, а тебе приносят маленький кусочек, правда оформленный, как произведение искусства.

  -- Как Вы думаете наши друзья все еще живы? - спросил Сол.

   Я поперхнулся. Из пяти оставшихся на острове офицеров трое участвовали в мятеже.

   Я готов содействовать их возвращению домой, но не стал бы называть их друзьями.

  -- Если Вы имеете в виду Тара и Муки, будем надеяться, что они еще живы, а до остальных мне нет никакого дела, - ответил я.

  -- Я имел в виду всех, кого мы оставили на Диком острове, - сказал доктор, слово "всех" он особенно выделил, - когда придет десант им не поздоровиться, думаю, что их арестуют и будут судить.

   Я не ответил.

  -- Вы могли бы помочь им избежать суда.

   Вот оно что! Я встал и прошелся по комнате. Сол не только доктор, но и монах, член тайного религиозного общества. Он уже давно всех простил и наверно молился все это время о наших бывших сослуживцах. Простил им смерть интенданта и артиллериста, наше поспешное и постыдное бегство, простил предательство и коварство. Очень трогательно. Вот только это меня, а не его, отравил и держал в темнице мой бывший близкий друг со своими помощниками.

   Я сам часто думал о том, что придется пережить нашим бывшим сослуживцам, когда они попадут в руки контрразведки, а в том, что это рано или поздно случиться, я не сомневался. Мы вместе воевали и многое пережили. Если бы они сами перешли на сторону врага, это было бы еще пол беды, но обманом они втянули в это почти сотню сержантов и рядовых, которым еще предстоит ответить за чужие грехи.

   Я вернулся к столу, разлил коньяк и выпил не чокаясь.

  -- Это невозможно. В адмиралтействе лежит отчет, в котором все указанно. Я подробно описал действия каждого участника экспедиции. Их будут судить. Молитесь, чтобы трибунал проявил милосердие.

   Доктор ничего не ответил и постарался сменить тему. Зная Сола, я понимал, что от своих попыток надавить на меня он не откажется и, рано или поздно, постарается вернуться к нашему сегодняшнему разговору. Мы посидели еще пол часа и Сол засобирался в дорогу, у него еще оставались дела в больнице.

  -- Не могу просто так уехать, - сетовал доктор, - нужно найти замену. Кажется, мне удалось договориться с одним молодым врачом, но окончательного согласия он еще не дал.

  -- Ничего, увидимся завтра на приеме.

  -- Нет, что Вы, - Сол заулыбался, - младших офицеров не пригласили, так что я буду ждать Вас на корабле.

   Я проводил доктора до дверей и долго смотрел, как он бредет под дождем в сторону бульвара.

   Вечером ко мне зашел капитан.

  -- Добрый вечер Бур. Не желаете поужинать?

   Мы спустились в ресторан. Все столики оказались заняты и нам пришлось ждать пока места освободятся. Видимо здесь привыкли ужинать не только постояльцы, но и столичные гурманы.

  -- Безобразие, - ворчал Рок, - переделал кучу дел, с ног сбился, бегая по городу, а тут такое.

   Когда мы наконец смогли сделать заказ, было уже около восьми. Уставший пожилой официант обслужил нас, на удивление, быстро. Нам достался столик у стены. С моего места был виден вход и кусочек коридора, в котором посетители ждали своей очереди. Настроение у капитана было скверное, поэтому за едой мы почти не разговаривали.

  -- Ко мне сегодня приходил доктор Сол, - сказал я, когда мы перешли в курительную комнату.

  -- Да? Интересно. Ну, Вы же, кажется, друзья.

  -- Раньше дружили, теперь не знаю.

  -- Ничего, - капитан ухмыльнулся, - экспедиция на Дикий остров Вас окончательно помирит.

  -- Вы думаете?

   Рок раздавил папиросу в пепельнице, встал и наклонился ко мне.

  -- Вы верите в предчувствия, Бур?

   Я смотрел на него и видел, что капитану явно не по себе. Весь переход от острова Хос ему нездоровилось и в гостинице он все время спал, видимо еще не оправился от болезни.

  -- Верю.

  -- И я верю. Так вот, - капитан наклонился еще ниже, к самому моему уху, - у меня самые отвратительные, самые ужасные предчувствия.

   Он выпрямился, вытер выступивший на лбу пот и сказал, - я пошел в номер. Спокойной ночи.

  -- Спокойной ночи.

   В курительной комнате я остался один. Когда дверь за капитаном захлопнулась, я встал с дивана, отдернул занавеску и открыл окно. В комнату ворвался холодный весенний ветер. Пахло дождем, океаном и большим городом. Я смотрел на спешащих по своим делам пешеходов, на лужи, на размытые отражения газовых фонарей. В такую погоду у меня начинало болеть колено. Старые раны иногда давали о себе знать, но нога, почему-то, реагировала именно на сырость. Я стоял у открытого окна, пока не замерз. Довольно часто мы оказывались на вражеской территории без элементарных удобств и крыши над головой. Один знакомый офицер сказал мне, что самое скверное воспоминание о войне у него связанно с холодом, когда изо дня в день ты ходишь в сыром бушлате и не можешь согреться. Я зябко поежился и вспомнил наш партизанский рейд в октябре 19... года.