Через пять недель плавания мы причалили к базе "подскока". В этот раз это был обычный остров, на котором располагались армейские склады. Хал предложил мне прогуляться, и я с радостью согласился. После ужасной качки пройти по твердой земле было невероятно приятно. Местные офицеры угостили нас кофе и, по случаю, я купил у интенданта пачку вполне приличных сигар и две бутылки коньяка. О нашем появлении коменданта предупредили заранее, и, хотя он ждал нас намного раньше, но лишних вопросов задавать не стал. Когда уголь был загружен и все готовились к отплытию, к капитану прибыл местный контрразведчик. Говорили они недолго и минут через двадцать, он ушел. Вечером Хал по секрету сообщил мне, что лейтенант приходил по мою душу.

  -- Вас ждут в столице, Бур, - сказал он, со свойственной ему прямотой,- не удивляйтесь, если прямо в порту Вас будет встречать конвой.

  -- Уже догадался, - ответил я.

  -- Давайте выпьем, - капитан хлопнул меня по плечу, - плыви куда должен и будь, что будет.

   Ясным и холодным январским утром десантное судно вошло в порт. Во время завтрака мы тепло попрощались и поблагодарили друг друга за удачное плавание. В конце концов, флотские офицеры не могли отвечать за наши приключения на острове, туда и обратно нас доставили в срок и без особых хлопот.

   Капитан сказал, что покидать судно до особого распоряжения нельзя, поэтому все собрались в кают-компании и терпеливо ждали, офицеры играли в карты, я сидел на диване, пил чай и в третий раз перечитывал одну и ту же книгу. Я был готов сойти на берег в любую минуту. Нехитрые пожитки собраны, тем более, что из личных вещей у меня остался только старый кошелек с пятью золотыми, часы, несколько сигар и старый платок, подарок матери. Мы с Солом помирились и, хотя наши отношения уже не были такими теплыми, как прежде, но худой мир, лучше доброй ссоры.

   Прошло уже несколько часов, а разрешения сойти на берег все не было. Раздраженные офицеры взяли в баре несколько бутылок вина. Им не терпелось увидеть родных и близких. Никто ничего не говорил, но я стал ловить на себе недовольные взгляды, моряки понимали, что виноваты в этой задержке мы с Солом. Устав от ожидания, я вышел на палубу, проветриться.

   Крытый экипаж остановился прямо у трапа, из него вышел офицер и два вооруженных конвоира, третий остался на козлах. Они предъявили документы вахтенному сержанту и поднялись на борт.

   Ко мне подошел Сол, в руках он держал небольшой сверток с вещами.

  -- За нами приехали.

  -- Да, я видел.

  -- Не знаю, чем все это может закончится, но на всякий случай прощайте, - сказал доктор.

   Он выглядел подавленным и сутулился больше обычного.

  -- Все будет хорошо, - сказал я и осекся. В свое время тоже самое я сказал Баду, и вот чем все закончилось.

   На палубе появился Хал в сопровождении конвоя.

  -- Господа, - сказал серьезный молодой лейтенант, обращаясь ко мне и Солу, - Вы арестованы. Прошу сдать оружие и следовать за мной.

   Я протянул ему свою шпагу.

  -- Будьте добры, револьверы, - попросил офицер.

  -- Мы безоружны, - ответил я за двоих, показывая пустую кобуру. Нас вывели с корабля и посадили в экипаж, хорошо хоть не стали наручники надевать.

   Внутри было душно, пахло старой кожей и гуталином. Мы с доктором сидели рядом, а офицер и конвойный расположились, напротив. Через за решётчатое окно я с интересом рассматривал город. На днях столица отметила Новый год и на площадях еще оставались раскрашенные фанерные будки для продажи сладостей, карусели и ярмарочные палатки. Снега на улицах не было. Горожане шли по своим делам, и никто не обращал на нас никакого внимания, только мальчишка на углу показал пальцем на тюремный экипаж, и что-то крикнул, но я не разобрал что.

   К адмиралтейству мы подъехали с черного хода. Офицер охраны, замерзший и закутанный в башлык, потребовал предъявить пропуск, долго сверял какие-то бумаги и наконец приказал открыть ворота. Мы пересекли внутренний двор и остановились у неприметного подъезда. Здесь экипаж уже встречали люди из контрразведки. Нас вывели по одному, проводили в пустую приемную на первом этаже и оставили на пару минут. Больше мы с доктором не разговаривали, он молча смотрел в окно и казалось о чем-то напряженно думал, а может быть молился. Собственно, Солу бояться нечего, он выполнял мои приказы, так что был совершенно чист перед адмиралтейством.

   Я ожидал, что меня будет допрашивать знакомый маленький капитан, но вместо него появился вежливый молодой лейтенант, который проводил меня в комнатку без окон, дал пачку бумаги и перо с чернильницей, и попросил подробно описать приключения на Диком острове. Мне не задавали вопросов, даже не обыскали. Сидя на неудобном, жестком стуле, обмакивая в чернильницу скверное конторское перо, я постарался максимально четко восстановить в голове и записать, все что произошло с нами за последние месяцы. Я писал без перерыва несколько часов и извел гору бумаги. Лейтенант заходил два раза, первый раз спросил не надо ли чего-нибудь, второй раз открыл дверь и впустил в комнату лакея с подносом, на котором стояли чашка кофе и пепельница.

   По-хорошему меня никогда не допрашивали в контрразведке, поэтому я совершенно не представлял, чего можно ожидать от вежливых лейтенантов. Говорят, что здесь в глухих казематах бьют заключенных, лишают их пищи и сна. Допивая крепкий кофе, я поймал себя на мысли, что даже в кабинете адмирала Меца меня не принимали лучше. Я несколько раз перечитал свой отчет, нашел несколько неточностей, но решил ничего не исправлять. В конце концов это не роман, основные события я постарался записать максимально подробно, даже беседу с адмиралом Толем воспроизвел почти дословно.

   За мной никто не приходил. Я закурил одну из трех оставшихся сигар и стал ждать своей участи.

   Курить в комнате без окон оказалось плохой идеей. С одной стороны, я смог по-настоящему насладиться ароматом сигары, с другой от дыма у меня стала болеть и кружиться голова, перед глазами замелькали белые хлопья, я попытался подняться, но опрокинулся на стол. В этот момент дверь открылась, вошли какие-то люди и поволокли меня по бесконечным коридорам вниз. Теперь трудно сказать, что было правдой, а что выдумкой моего одурманенного наркотиком мозга. Одно скажу точно, меня не били и мне не угрожали, а просто спрашивали одно и тоже множество раз. Видимо отрава, которую добавили в кофе должна была одурманить меня и заставить выложить все, что знаю. Вопросов было много и на все я отвечал честно и подробно. Сколько длился допрос я не знаю, но в самом конце я почему-то оказался на каменном полу, а здоровенный детина лил мне на голову воду из ведра. Я сел, отфыркиваясь и трясясь от холода. Кругом были серые стены, пахло мышами и плесенью.

  -- Пришли в себя? Вот и хорошо, - сказал детина, зачем-то подмигнул и помог мне подняться. Без посторонней помощи я бы не встал.

   Он вывел меня в другую комнату, где стоял рассохшийся массивный конторский стол, несколько стульев и кушетка, какие обычно бывают в медицинских кабинетах.

   Оказывается, кушетка предназначалась именно для меня. Лежать в мокром френче было холодно и противно, но стоять или сидеть я все равно не мог.

   Мне дали отдохнуть несколько часов, потом за мной пришел лейтенант и отвел на первый этаж. В большой светлой комнате было пусто и тихо, стоял длинный стол для заседаний и три кресла с высокими спинками. Меня оставили одного. Очень хотелось сесть, но стульев не было, и я просто стоял, переминаясь с ноги на ногу.

   Минут через десять открылась дверь и вошли три капитана, на двоих была десантная форма, на одном саперная. Они расселись в креслах и уставились на меня. Наконец тот, что сидел в середине, поднялся и открыл коричневую коленкоровую папку.

  -- Супер-лейтенант-моринер Бур. Рассмотрев Ваше дело, верховный трибунал не обнаружил в Ваших действиях признаков измены и саботажа. Приказ о Вашем увольнении из рядов вооруженных сил подписан сегодня 13 января 19...года. Вам надлежит явиться завтра в 14 часов для оформления надлежащих документов. Вся информация о Вашей миссии является секретной, разглашение приравнивается к государственной измене и карается смертью. Вам понятно?