Этот вариант мне показался наиболее разумным. Предугадать причину бунта невозможно. Жизнь вдали от цивилизации меняет людей. На "Диком острове" могло произойти все, что угодно.

   Напротив, слова "гарнизон" я поставил жирный знак вопроса и написал внизу "продовольствие", а напротив слова "флот" поставил сразу три восклицательных знака.

   В дверь постучали. Пришел Бад.

   Он сел на стул, снял фуражку и вытер платком вспотевший лоб.

  -- Жарко. Кажется, ты предлагал коньяк?

  -- Открывай, - я передал ему бутылку.

   Бад сходил в кают-компанию, принес рюмки и кислые водоросли фру, оставшиеся от обеда. В столице это считалось варварством, но на островах мы всегда закусывали ими коньяк.

  -- Твое здоровье.

   Мы чокнулись, выпили и захрустели водорослями.

  -- Изучаешь? - Бад ткнул пальцем в разложенные на столе документы.

  -- Если ты помнишь, в прошлой жизни я работал на складе, считал, умножал и вычитал. Во всем нужен порядок и учет. Сейчас пытаюсь разобраться, что погубило Толя.

  -- Пустое занятие, - Бад налил еще, - они могли подсунуть Толю просроченные консервы, и все померли от отравления. Не в одной накладной, ты не найдешь записи о том, что интенданты всучили отраву.

   - Может быть, может быть.

   До совещания оставалось чуть больше двух часов, и я решил провести это время с пользой.

   Мне нужно было кое-что купить в дорогу и, вообще, не мешало бы прогуляться. Я слишком много выпил и в голове начинало шуметь. Это все от нервов. Я вышел из казармы и направился по переулку вверх, в сторону старого города. В столице все улицы спускались к морю, к пристаням. Первый город, появившийся здесь в незапамятные времена, был построен на вершине холма, поэтому назывался либо верхним, либо старым. Там были узкие кривые улочки, маленькие лавочки, которые передавались из поколения в поколение, там продавец мог усадить вас в кресло, угостить кофе и завести длинную беседу о своем товаре, там были самые красивые и старые церкви, знаменитые музеи, и с вершины холма открывался потрясающий вид. Если и было за что любить столицу, то только за старый город. Аристократы предпочитали нижнюю часть, с современными просторными проспектами, большими магазинами и конторами, с роскошными ресторанами и многоэтажным синематографом, но мне больше нравилось среди древних стен.

   Свободных пролеток на улице не оказалось, и я решил немного пройтись. Почему-то я стал думать о Кроле, о его жене, о том, что теряя близких, мы невольно начинаем испытывать неловкость за то, что живы, а их больше нет. Вдова адмирала все время говорила, что умрет первой, она считала себя очень больным человеком, часто ходила к доктору и готовилась к смерти. А вышло все по-другому.

   Я остановился на перекрестке у маленького фонтанчика, сделал несколько глотков воды и ополоснул лицо. От выпитого вина и коньяка, от духоты и палящего солнца, голова начинала болеть все сильнее. На мгновение мне стало страшно. Я всегда считал себя везучим человеком. Моя жизнь катилась довольно гладко, и, хотя в ней было достаточно ужасных и печальных моментов, но в целом мне везло. Я выживал там, где многие погибали сразу, не успев толком оглядеться. Может быть моя удача закончилась? Я еще раз ополоснул лицо, вытерся носовым платком, свернул в знакомый переулок, прошел несколько кварталов и вышел на Канатную улицу. Здесь в тени старинных тополей стояла маленькая морская церковь, построенная на деньги горожан в память о погибших в предпоследней войне. Внутри было сумрачно и пусто, в углу на лавке расположились несколько старух в черных платках. Они были похожи на ворон. Я прошел в исповедальню, опустив голову, чтобы не удариться о низкий потолок, и прикрыл за собой дверь. Небольшое круглое помещение было освещено двумя маленькими светильниками, которые почти не давали света. В темноте угадывались очертания бассейна расположенного посередине комнаты и крупная фигура человека, сидящего у противоположной стены.

  -- Здравствуйте святой отец, - тихо сказал я, опускаясь на пол.

  -- Здравствуй сын мой.

   Я коснулся воды. Она была холодной. Я медленно опустил в бассейн обе руки. Какое-то время мы сидели молча, потом священник заговорил:

  -- Ты чувствуешь беспокойство?

  -- Я чувствую страх.

  -- Кто ты?

  -- Офицер.

   Вода медленно струилась между моих пальцев.

  -- Чего ты боишься?

  -- Я боюсь смерти.

   Священник помолчал, и я услышал, как на другом конце бассейна плеснула вода.

  -- Все когда-нибудь умрут.

   У священника был низкий голос. Он говорил тихо, но особая акустика помещения делала его глубоким и полным скрытого смысла.

  -- Я боюсь неизвестности.

  -- Твой путь известен. Однажды ты умрешь и великий океан примет тебя в свое лоно, а потом ты возродишься вновь, у тебя будет другое имя, другое лицо, но это будешь ты.

   В темноте было хорошо и спокойно, голос священника завораживал. Странное оцепенение сковывало меня, голова больше не болела. Хотелось прилечь и остаться здесь навсегда. Казалось, что я нахожусь внутри огромной раковины, а надо мной шумят волны и проходят века.

  -- Не бойся смерти, потому, что ты бессмертен. Тело пустая оболочка. Однажды оно уйдет на дно и его съедят рыбы, а ты соединишься с океаном и будешь так же велик, как он. Ты сможешь взлетать брызгами к небу и сокрушать скалы.

   Голос священника изменился, стал глуше, опять плеснула вода и он запел, какую-то странную мелодию, песню без слов.

   Я попытался подняться, но не смог, и мягко завалился на бок, на заботливо расстеленные циновки.

   Меня вежливо, но настойчиво трясли за плечо. Я сел, пытаясь понять, что со мной. Вокруг был полумрак. Я почувствовал чью-то руку и понял, что мне протягивают чашку. Рука была влажной, словно ее держали в воде, а потом не до суха вытерли полотенцем.

   - Выпей это.

   Я повиновался. Резкий травяной вкус с легкой горчинкой взбодрил меня. Я вспомнил, где нахожусь, и что в конце церемонии заснул и, наверно, выболтал священнику все секреты. Страшно не было, скорее наоборот легко и приятно, словно я много и долго трудился, и наконец получил возможность отдохнуть.

  -- Я говорил, что-нибудь, святой отец?

  -- Говорил, сын мой. Но все сказанное тобой не выйдет из этих стен. Тайна исповеди священна.

   Не бойся ничего. Вода приняла мои слова, вода сохранит.

   Шатаясь словно пьяный, я поднялся с циновки. Ноги заплетались, но я знал, что это не на долго, когда я выйду на улицу все будет нормально. Уже у самых дверей, священник поймал и легко сжал мою руку.

  -- Я на Вас не донесу.

   Я всегда покупал книги в лавке старого Моза. Это был сухонький старичок, в высокой остроконечной валяной шапке, которую он не снимал даже в самую жаркую погоду. Он торговал старыми книгами и в его лавке можно было найти хорошее издание с редкими гравюрами за очень маленькие деньги. В столице существовала мода на все. Книги не были исключением. И дело было не в авторах, а в том, что книги переиздавались, они выходили на новой бумаге лучшего качества, в новом переплете, сейчас, например, в моде была жесткая и шероховатая, как наждак, акулья кожа. Библиотеки обновляли, а старые книги отдавали бумажным старьевщикам за бесценок. Нам с Мозом нравились потертые переплеты и особый запах пожелтевших страниц. Я входил в его лавку, как в музей и часто задерживался до поздна.

  -- Господин, Бур!

   Моз вышел из-за прилавка и засеменил ко мне, шаркая по полу потертыми шлепанцами. В лавке пахло бумагой и пылью. Книги были везде: на стеллажах, на полу, на подоконниках. Они располагались причудливыми пирамидами, и чтобы достать нужную, необходим был помощник, который бы держал остальные.

  -- Здравствуйте Моз. Рад Вас видеть.

   Он уже подошел ко мне и заглядывал в глаза, поражая своей странной, отсутствующей улыбкой.

  -- Садитесь, садитесь, - он указал на продавленное кресло слева от входа, - У меня появились очень хорошие книги: "Семена зла" Гуна и "Над обрывом" Тана, есть еще поэма "Слова влюбленных", но Вы, по-моему, стихи о любви не очень жалуете.