Трети недовольно скривила рот.

— Что-то не хочется.

— Что с тобой?

— У меня болит желудок.

— Наверное, на нервной почве, из-за этой рыжей!

Трети обиженно вскинула голову.

— Ты бываешь иногда просто невыносима! В обед было слишком жирное мясо.

— Да что ты? Неужели? Ну тогда оставайся! — Манци повесила на руку сумку. — Если не возражаешь, я съем твой полдник.

— На здоровье, — буркнула Трети, украдкой взглянув на пляж. Желудок у нее не болел. Просто она решила дождаться Жофию, чтобы сказать ей, где она видела ее жениха, и еще раз предупредить, чтобы та была осторожнее. Она нетерпеливо крутила головой, из-под темных очков жадно разглядывая берег. Но Жофия не появлялась, и Трети сидела одна. Наконец она стала клевать носом. Проснулась, когда на нее упала чья-то тень. Трети вздрогнула.

— Что, уже не следишь? — Перед ней возвышалась Манци. — Так в сыщиков не играют!

— А?.. Что? — испугалась Трети. — Неужели я заснула? И, как назло, сейчас, когда это совершенно недопустимо! — с несчастным видом лепетала она. — Наверняка все прозевала!

— Что же?

— Жофию.

— Вероятно, она все еще купается, — успокоила ее Манци. — Ведь платье ее здесь.

— Ой, правда! А я и не заметила!

Манци достала свое вязанье.

— Сейчас я буду прибавлять петли. Ты собираешься учиться?

Трети с разочарованием отметила про себя, что берег опустел.

Вечерело. Сегодня пятница, и отдыхающие пораньше собрались в курзале, где скоро должен был начаться вечер знакомства.

— Который час? — спросила она упавшим голосом.

— Семь.

Пойдем в дом. Мне холодно, — сказала Трети, вставая. Но тут же села обратно.

На берегу появилась двое, они медленно шли со стороны деревни. Их фигуры резко выделялись на фоне ярко-красного солнца. Это были Жофия и ее жених.

— Ты видишь? — сдавленным голосом сказала Трети своей подруге.

— Что? — спросила Манци.

— Появилась!

— Куда ж ей деться?

— До чего же ты глупа! — взорвалась Трети. — Разве не видишь, что она нарочно идет другой дорогой, чтобы с нами не встречаться! Уверяю тебя, не зря я чувствую, что с этой женщиной связана какая-то тайна!

Манци не отрывалась от вязанья.

— Какое счастье, — невозмутимо заметила она, — что я уже привыкла к твоим страшным историям. Мне кажется, в этом доме отдыха тебя так и тянет на всякие ужасы. Помнишь, что случилось в прошлом году с той девочкой, когда ты предсказала, что мачеха собирается ее утопить? Помнишь?

Послышался тихий виноватый вздох.

— Помню.

— Тогда говори!

— Она научилась плавать.

— Вот видишь. На будущий год нам лучше поехать отдыхать в другое место.

Жофия преданно ловила взглядом каждое движение своего спутника. Он энергично жестикулировал, видимо, что-то доказывая. Но когда они подошли ближе, она улыбалась, а мужчина нежно обнимал ее за плечи.

Трети сделала вид, что не замечает их, но они остановились рядом.

— Разрешите представить вам моего жениха.

— А… добрый вечер, — растерянно произнесла Трети и протянула руку, мужчина нагнулся, точно собираясь поцеловать ей руку, но только пожал ее.

— Геза Халас, — представился он, приветливо улыбаясь. — Моя невеста сказала мне, будто вы меня уже где-то видели. Вы случайно не вспомнили, где?

Трети смутилась.

— Моя подруга вспомнила, что видела вас в милиции, — злорадно объявила Манци. — И она уверяет, что тогда вы были блондином, — добавила она.

— Я?! Блондином?! — засмеялся Геза. — Я уже в младенческом возрасте был шатеном. Если вы не против, я как-нибудь покажу вам свои детские фотографии.

— Значит, на вас тогда был парик, — потупившись, тихо сказала Трети.

— Как?! Парик?! В милиции?! У вас, сударыня, очень богатое воображение! Вот, пожалуйста, можете сами убедиться, ношу ли я парик. — И он нагнулся к Трети. Та смущенно хмыкнула. Геза отвернулся от нее и улыбнулся Манци. — Вы прекрасно вяжете. Я немного в этом разбираюсь, моя мать хорошо вязала. Вы тоже считаете, что я ношу парик?

Покраснев, Трети пыталась оправдаться:

— Я… я, видимо, ошиблась… Мне показалось… Теперь вижу, что это не так! Никакого парика на вас нет и не было. Это ваши настоящие волосы. И тогда, конечно, это были не вы. Извините, я плохо вижу без очков… мне очень жаль…

Мужчина ничуть не обиделся, а, наоборот, казалось, его даже развеселило смущение Трети. Зато Жофия была раздражена.

— Идем, милый, идем, — тянула она его, — мне еще надо переодеться.

— Одна лицевая, одна изнаночная, — бормотала Манци. — Не нравится мне этот Геза. Слышишь, Трети? Слишком самоуверенно держится. Одна лицевая… и высокомерен… одна изнаночная… Такие мужчины мне никогда не нравились. Чересчур раскован. На этот раз ты, наверное, права.

Трети изумленно подняла голову.

— Что ты сказала?

— Этот мужчина кажется мне чересчур самоуверенным.

— Как раз наоборот, — запротестовала Трети, — он выглядел таким смущенным. Он показался мне большим ребенком, и я сразу почувствовала к нему симпатию. А ты как раз сейчас считаешь меня правой, хотя я только что убедилась, что на этот раз ошиблась! Думаю, они прекрасная пара. И только. Просто не понимаю, почему мне показалось, что с Жофией связана какая-то тайна? Разве что оба выглядят необыкновенно богатыми.

— Ну будь они так богаты, то не сюда приехали бы отдыхать, а куда-нибудь на берег моря, например, в Югославию. Ты так не считаешь? Кажется, я испортила рисунок… Что же дальше? Лицевая или изнаночная?

Луиза стояла у мойки, спиной к двери, и гремела посудой. Ее терзало любопытство. Милиционер не мог пожаловать сюда без особой причины, и если ему понадобилось только навести справки, он бы не застрял так надолго. Что-то случилось на улице. Но что? И какое отношение к этому имеет доктор?

Конечно, доктор довольно странный человек. Он всегда был таким, а с тех пор, как от него ушла жена, стал еще хуже. Квартира его точно склеп, хранящий память оставившей его женщины. Хорошо, что она ушла: своими вечными истериками она и ее, Луизу, чуть было не доконала. А доктор ее боялся. И рад был, что она ушла. Тем не менее до сих пор не разрешает переставить ни одной безделушки. Из благоговения? Какое там! На такое чувство доктор не способен. Скорее всего просто память. С тех пор он ненавидит всех женщин. У Луизы никак не укладывалось в голове: как можно ненавидеть женщин и быть врачом-гинекологом; правда, он стал врачом раньше, чем его бросила жена, и еще раньше, чем с ней познакомился. Доктору Хинчу сейчас ни много ни мало — сорок шесть лет, десять лет он был женат и уже десять лет как разведен. Угрюмый молчун, привередливый старый холостяк. Да еще эти подозрительные люди в последнее время…

— Гм, гм… — Пооч дал понять, что ждет в дверях.

Луиза быстро обернулась и, чтобы скрыть смущение, тут же пошла в атаку:

— Я не глухая, слышу, что вы здесь стоите, только жду, когда вы заговорите сами.

— Неужели? А я решил, что вы меня нарочно не замечаете.

— Да что вы? Еще чего! — Она тут же забыла о докторе и с жадным любопытством уставилась на Пооча. — Что случилось?

— Вы ведь хорошо знали эту женщину? — спросил капитан. — Так мне сказал доктор.

Луиза оторопела.

— Я?.. Какую женщину?

— Которая упала из окна.

— Упала из окна? Из какого окна? Кто?

— Ева Борошш, — сказал Пооч.

— Господи! — Луиза всплеснула руками. — Ева?..

— Да.

— И что?..

— Умерла.

— Ах!.. — Луиза ошалело уставилась на следователя, потом перевела взгляд на потолок. — Упала, значит…

— Я думал, вы уже знаете.

— Откуда же?

— Думал, вы подслушивали.

— Я?.. Да что вы! Я не привыкла подслушивать. Вы говорите, она упала из окна? Это невозможно.

— Я тоже так думаю, — согласился Пооч. — Мне кажется, ее вытолкнули.

— Вытолкнули?! Я же говорила… И она умерла? Только что была жива, и часа не прошло, как я с ней разговаривала! Забегала ко мне за томатной пастой, забыла купить, я, конечно, ей дала. Говорит, нужно для сандвичей, к вечеру, мол, ждет гостей, вернее, к пяти часам, и уже не успевает в магазин. Она и раньше, бывало, просила у меня то одно, то другое, и я всегда ей давала. Чего ж не дать, если есть?