— Машина погибшей врезалась в дерево. Приношу вам свои соболезнования.

11

Кто знает, может, проклятия и не было. Может, мы сами, все мы, посчитали себя заслуживающими всяческих проклятий.

Энн Фортье «Джульетта»

— Декабрь выдается просто чудесным, — улыбка игривыми бликами отразилась от губ Ирины. — Пока.

— Ага. Через две недели Новый год. Кто как собирается праздновать? — спросила Татьяна и пригубила совсем чуть-чуть вина.

Девушки делились планами на ближайшее время. Карина пока не определилась, у Тани был выбор праздновать с родителями или с кем она сама захочет, а у нее… выбора-то и не было. Дима и Джордан. Вересова еще раз улыбнулась своим мыслям. Что-то с ней произошло, что-то просто открутило голову той, прежней Ире, и взамен поставило новую. Новую голову без глупых мыслей и суицидальных наклонностей.

— Ну а ты чего молчишь? Только и улыбаешься, как лиса, — шутливо толкнула ее Карина.

— Я не знаю, что сказать, — пожала плечами та. — Я никогда этого не испытывала. Это мне в новинку. И так хочется улыбаться.

— Не испытывала чего?

Две пары любопытных глаз уставились на нее в ожидании ответа. А ответ был так прост и так сложен одновременно.

— Счастья.

Счастье такое тихое, родное, что ты носишь его под сердцем. Ей всегда казалось, что когда она наконец-то станет счастливой, то захочется кричать, петь и танцевать, взять за руку весь мир и втянуть в этот танец. А на деле… на деле ты укрываешь эту трепетную голубку в ладонях, подальше от прожорливых взглядов, и бережешь только для себя. И лишь улыбка не сходит с лица, делая тебя подозрительным для других людей.

— Я верю тебе, — сказала Татьяна. — Ты правда чувствуешь счастье. Люди так любят кичиться тем, что они счастливы, орать об этом на каждом углу, лукаво строить глазки прохожим, намекая, что у них есть то, чего нет у других. А ведь искренние чувства никогда не выставляются напоказ. Именно поэтому и имеют такую высокую цену.

— Девчонки, — выдохнула Вересова, соскребая со стенок души всю-всю смелость, какая была, — я так вас люблю. Вас обеих. Мои солнце и луну. Тропики и тайгу. — Она сжала ладони подруг. — Если бы не вы, болталась бы я сейчас в петле. И образно, и нет.

Карина была так растрогана, что пришлось стирать слезинки из уголков глаз.

— Ты же знаешь, что мне нельзя такое говорить. Нам, — она поправилась, — нельзя такое говорить.

— У тебя будет чудесный малыш, Карина. Как и ты. Такой же волшебный и добрый лучик света, как его мама.

— Может, тогда ты согласишься стать его крестной мамой?

Улыбка слетела с губ Ирины, как последний зеленый листик с голого дерева, оставив ее в изумлении. Вот это предложение!

— Ты правда этого хочешь? Я же, — ее глаза опустились на колени, — нестабильная немного. Проблемная.

— Дурочка, ты не пациентка психдиспансера, чтобы говорить о своей нестабильности, — встряла Татьяна. — Поверь, видела я нестабильных в нашей гинекологии. Ты не такая. А проблемные мы все. Нет людей без проблем и забот. Нет, есть. Но вот загвоздка — они обычно мертвы.

— Танька! — рассмеялась Вересова и повернулась к Карине. — Я согласна, если ты хорошо все обдумала.

— А что тут думать? Не имущество же на тебя переписываю, — пошутила Карина и погладила ее по костяшкам пальцев. — Конечно же, я шучу. Ребенок важнее любого в мире имущества. Но я в тебя верю, крестная мамочка Ира.

— Вам не кажется, что здесь слишком душно? — Ирина обмахнулась рукой. — Или это я от счастья задыхаюсь?

Она глянула на детскую площадку, чтобы убедиться, что у Димы все хорошо. Она взяла его с собой в торговый центр, а то скучает днями дома в ожидании мамы. Ее сердце уже так прикипело к этому мальчишке, как к своему. Похоже, у нее под сердцем всегда будет два крестных ребенка. И не обязательно ставить какие-то печати и подписывать бумаги: любовь довольно простая штука. Любишь, и все тут.

— Как его мама? Поправляется? — поинтересовалась Татьяна.

— Думаю, Рождество уже Дима встретит с ней.

— Говоришь с грустью в голосе.

— А как же еще? Я уже полюбила этого мальчугана. Ну, вы обе в курсе, какие у меня проблемы. Неудивительно, что я сроднилась с ним душой.

— Зачем ставить на себе крест? Находи хорошего мужчину и пробуй забеременеть! Сколько было случаев…

— Нет, — отрезала Татьяна и покачала головой. — Нет. Она не сможет иметь детей. Чудо не восстановит ее женские органы. Если только машина времени, чтобы сохранить первого ребенка и кастрировать того ублюдка.

— Да и как будто найти хорошего мужчину то же самое, что сходить в булочную — вся витрина ими пестрит, — произнесла Ирина. — У меня уже был такой, хороший, но я красиво повернулась к нему спиной.

— Забудь уже Волкова, Ира. Он навсегда остался в прошлом. Отпусти его. Пусть летит себе свободно.

— Я и не держу его за веревочку. Он летает. Эх.

Вересова допила вино и отставила бокал. Она снова употребляла алкоголь, но на этот раз все укладывалось в четкую систему. Никаких запоев и накачивания себя нервным паралитиком. Пить можно, но только так, чтобы чувства оставались живыми. Чтобы было больно, горько, тошно или радостно и весело. Отныне убивать эмоции нельзя. Можно с ними только бороться, но не стрелять на поражение.

— Кстати, ты мне не скажешь, в какой аптеке купила тралики? Я сообщу куда надо, и того фармацевта отправят утки выносить. Это будет ее потолок в медицине.

— Не скажу, Тань. Она все-таки мне помогла.

— Помогла?! — вскипела девушка. Ладно, ты более-менее делала это осознанно. — А если бы на твоем месте был дурной подросток, какая-нибудь брошенная парнем девчонка? Она бы не дожила до сегодняшнего дня.

Если бы каждый человек просто честно выполнял свою работу, будь то дворник, машинист или фармацевт, мы бы жили в гораздо более чистом и цивилизованном мире. Если бы не жульничали, не отлынивали, не проявляли халатность… Каким бы был наш мир, если бы каждый нес ответственность за свои поступки? Если бы каждый стал взрослым не только физически, но и духовно?

— Таня, не будем об этом. Я не стану стучать на эту женщину.

— Ну и зря.

Вересова усмехнулась, поражаясь Таниному стремлению к справедливости. К утопии. Идеальному миру, которому не бывать на Земле, пока здесь царит беспредел, сотворенный руками человека. Она явно перечитала Хаксли.

— Ты прости, что спрашиваю. А Ваня женился? Ты не знаешь? — задала вопрос Карина, потягивая свежевыжатый яблочный сок.

— Не знаю. Я взяла отпуск на две недели в школе, чтобы окончательно привести себя в порядок по всем фронтам. Ни о Ване, ни о ком-либо из его семьи не слышала. Но думаю, что он уже в браке. Почему нет? Если честно, я подумываю об уходе из этой школы.

— Из-за девочки?

— Да, видеть Свету и не вспоминать о прошлом трудно. Я себя ощущаю грязной предательницей рядом с этой малышкой. Надо уйти с горизонтов жизни Волкова.

— Поддерживаю тебя, — кивнула Татьяна. — Разорви все связи и начни по-настоящему с чистого листа. Смени имя. Как тебе идея?

— Я уже давно не Вересова. Мать бы отобрала у меня фамилию, если бы могла. Но я хочу быть Ирой Вересовой в память об отце.

Вся троица замолчала. Мимолетная тишина символизировала своеобразную минуту молчания по ее отцу и всему тому, чего она лишилась.

— Девчонки, я тут подумала, — снова заговорила Ирина, — что никто ни в чем не виноват. Никакой Бог не обрекал меня на вечные мучения, никакая судьба не стала бы уделять мне так много внимания. Я сама посчитала, что живу слишком хорошо, слишком много удовольствия приносит мне жизнь. Я сама посчитала себя заслуживающей проклятья – вот и ушла от него. Вся наша жизнь построена нашими руками, вот этими ладонями, пальцами. И если где-то вышло криво и косо, то очевидно, что вина лежит только на нас.

— Ирка-Ирка, издай свой сборник цитат, — вздохнула Татьяна. — Вернемся к Новому году. Кто за то, чтобы отпраздновать вместе? Втроем. Как вам идея?