Мне нравится, как выглядит Великая Китайская стена со стороны Тересполя: серый бетонный монолит до самого неба, как будто вздыбилась сама земля. Днем она похожа на вал гидроэлектростанции, который перекрывает бескрайний водоем, — может быть, какое-то море. Ночью она подсвечена через каждые пятьдесят метров и больше напоминает стандартное двадцатиполосное шоссе, которое вдруг поднялось и стало на ребро.

Говорят, что когда-то стена пролегала по центру Берлина, но это очевидная глупость: где Китай, и где Берлин! Кто его знает, я не очень интересуюсь историей, но слышал, что примерно тогда же Европу захватило татарское иго. Может быть, они и построили стену, чтобы покой Поднебесной не нарушали западные варвары.

Больше всего меня впечатляет ощущение разлома реальностей. По эту, польскую, сторону – нищая мультикультурная Европа, по ту сторону – сытый, благополучный, моноэтнический Китай. Тут, по большому счету, можно все. Там, по большому счету, почти ничего нельзя. Но мне все равно больше нравится там – среди сухих лугов, промерзшей земли, статуй Мао и людей в форме. Может быть, потому, что я там родился?

Польские пограничники никогда не шмонают. Им в принципе, кажется, все пофиг. Особенно когда выезжаешь из Европы. Ну что из нее можно вывезти ценного?

Поезд, как всегда, остановился у самого подножия стены, на последних метрах европейской земли. Я вышел подышать, после пива сильно колбасило. Голова была тяжелой, как будто в нее накидали битого стекла из-под пивных бутылок. Тут уже было морозно: октябрь как-никак. Я быстро натянул свитер и обернул шею шарфом.

— Шито тут стаишь? Шито не знаишь, шито нильзя тут стоять? – обратился ко мне пограничник-таможенник в форме, с арафаткой на шее. Турок? Египтянин? Европеец! – Нильзя выходить из поизда во время досомотыра. Вот ошитырафую сычас!

— Салям алейкум! – ответил я ему с широкой улыбкой. Фиг ты оштрафуешь человека, который с тобой здоровается: это харам.

— Алейкум асалям, – хмуро откликнулся он и сделал жест рукой: мол, иди давай, не зли Аллаха.

Я пошел за ним в вагон, где он быстро стукнул мне штамп «Тересполь». Весь досмотр на польской стороне длился не больше 15 минут: наверное, пограничники спешили на ночной намаз Ишу. Поезд вздохнул, раскатисто лязгнул железом и тронулся прямо в стену, быстро набирая скорость. Человеку, который никогда не пересекал границу в Тересполе, могло бы показаться, что сейчас локомотив врубится в бетон. Но когда до мрачного железобетонного монолита оставалось несколько метров, заметен стал узенький тоннель, в который мы нырнули и помчались внутри самой стены, под полукруглыми сводами, подсвеченными унылыми желтыми фонарями. По сторонам поезда побежала колючая проволока с объявлениями по-русски и по-китайски. Здравствуй, Родина!

Глубоко в стене (какая же она толстая!) поезд завизжал тормозами и начал сбавлять скорость. Черт его знает, почему они всегда летят на такой скорости – может, для того, чтобы какой-нибудь нелегальный мигрант из какой-нибудь нищей Швейцарии или Франции не пробился на территорию нашей родины, соскочив с поезда. Тогда получится, что народ понапрасну тратил свои силы, строя эту стену.

И тут мне в голову пришла мысль. В принципе, китайцы – люди не злобливые и подляну кидать не будут, если у них нет в этом личной заинтересованности. Но зачем я пел соловьем, что меня никогда не поймают? Зачем изображал гусара его величества императора Цинь Шихуанди? В том смысле, что любой из моих случайных собеседников – а сколько же их было? Два? Кому еще я плел про мою неуловимость? Водителю такси? Или ему – нет? Так вот, любой может позвонить по номеру телефона доверия и рассказать про лаовая, который щемится в Поднебесную со ста дозами: это, наверное, месячная норма отлова наркотрафикеров на переходе у Тересполя. Кажется, за такой звонок предусмотрено вознаграждение. Или нет? Если вознаграждение есть – мне хана, потому что китайцы выгоды не упустят.

Нет, ну понятно — перебрал с пивом, которое очень хорошо развязывает язык. Но тут не шуточки. Сто доз! Никакой суд не поверит, что это для личного употребления. Быстро пробежал проводник, роздал всем красные бумажки, где на шести языках сухо сообщалось:

У меня «объектами, предусмотренными статьей 264» забит весь рюкзак. Ну хорошо, говорят, в последнее время трафикеров и дилеров не расстреливают. Но в самом лучшем случае – 10 лет тюрьмы. Блин, чем я думал? Почему не позволил старику их хотя бы упаковать? Зачем этот героизм? Кому я что хотел доказать? Тому старику? Так он про мою смерть даже не узнает!

По полу застучали кованые ботинки пограничников. Как всегда, их набежало не меньше двух взводов: сразу видно, что тут серьезные люди, не то что в Европе.

Сейчас запищат сканеры. Обычно когда пищит сканер, трясут всех, кроме меня. Потому что у меня голубые глаза и тип личности — Marks&Spenser с легким флером Hilfiger. Потому что у меня лицо отличника. Но сейчас мое лицо отличника перекошено страхом, а по лбу ползет струйка холодного пота. Кстати, почему сканеры не пищат, почему? А, понятно почему, они распознают, когда написано печатными буквами, даже когда они – разных размеров, а старик рисовал кистью, это может меня уберечь.

Двери купе с лязгом открылись – офицер, типаж Absolut Vodka, быстро осмотрел публику – двух вьетнамцев, одного подозрительного немца и потного меня.

— Ты и ты – из поезда с сумками на досмотр, – тыкнул он пальцами в немца и в меня, и небо упало мне на плечи.

Сейчас – все. Сейчас – уже не пронесет. Офицер-контролер заглянет в мой рюкзак, вытянет правой рукой китайский кольт, а левой нажмет на кнопку рации и сообщит: «Внимание! Дилер!». После этого завизжит сирена, всех в вагоне положат лицом в землю и будут шмонать, распарывать швы на одежде, разбивать пуговицы, чтобы удостовериться, что я не успел никому ничего передать. Это я уже видел. Как и обреченное выражение лица человека, которого задерживали. После этого – отстойник таможенного пункта, неделю-две в СИЗО до суда, после – приговор и тюрьма. Или что-то значительно худшее.

Так, стоп. Есть еще один вариант. Взятка. Я закинул рюкзак на спину, достал из кармана и пересчитал: пятьсот евро, тысяча юаней. Кажется, премия таможеннику за отлов буйного дилера – раз в пять выше. Мне – хана. На ватных ногах я выпрыгнул из вагона. Тут стояла большая очередь. Включился дополнительный свет – прожекторами прямо в лицо, чтобы было видно каждое движение. Рядом с каждым вагоном стоял стол, за ним – офицер-контролер, который ведет досмотр. Из репродукторов зазвучало объявление на всех официальных языках Поднебесной. Интонация дикторши была траурной и торжественной, как на похоронах.

— Уважаемые пассажиры! Пограничный комитет и Госнаркоконтроль Северо-Западных территорий приветствуют вас в союзном государстве России и Китая. Просим вас выстроиться в шеренгу и подходить к офицеру-контролеру по одному. Будьте бдительны, сохраняйте порядок и тишину.

Что же это такое? Что же это? – думал я. Сколько лет возил, ни разу не то что не словили – не заподозрили даже! Другие барыги чего только не выдумывали! И суппозитории со стаффом в задний проход запихивали. И глотали капсулы со свертками. И вшивали в одежду. И вот все равно: одного за одним нашли, отследили, закрыли, все сидят. Потому что как ты ни выкручивайся, все равно у тебя будет выражение лица контрабандиста.

Очередь двигалась быстро: рядом с досматривающим лежал сканер, но он, кажется, более внимательно всматривался в глаза пассажиров, чем в их багаж. Внезапно передо мной втиснулся тот подозрительный вихлявый немец. Спешил куда-то мужик, не иначе. Тип личности — Doppel Hertz, твидовый пиджак в клеточку, вельветовые брюки. Говорю же – немец. Вот он уже около досмотрщика. Тот попросил: