Война, приведшая к банкротству буржуазной политики, высветившая глупость политиков и недальновидность военных, объяснила многим крестьянам и рабочим, что по окончании военных действий стоило бы, может быть, поднатужиться и разрушить старые режимы и на их обломках создать правительство народа и для народа.

Волна социализма неумолимо росла и никогда еще столь серьезно не угрожала имущим классам. Они видят в большевистской направленности русской революции, в зависимости от того, какой оборот примут события, — либо свой смертельный приговор, либо свое спасение. Если большевизм победит, если власть пролетариата окажется способной и достойной жить, как, несмотря даже на ее серьезные ошибки, избежать того, что она будет провозглашена во всех странах и что ее удивительному примеру последуют другие? Если же, наоборот, этот красивый опыт провалится, если завтра капиталисты смогут сказать народу: «Осторожно, смотрите, что наделали русские социалисты! Они предали союзников, они опозорили Россию, они обезоружили страну и отдали ее германскому империализму, они развалили, расстроили промышленность и сельское хозяйство!», если такое можно будет сказать, то какую силу, считают тут, будет иметь этот пример, каким непопулярным станет социализм и какую отсрочку получат буржуазные классы!

Я далек от предположения, что государственные деятели, какими бы антисоциалистскими они ни были, были бы до такой степени готовы — либо из-за собственного неприятия идей Маркса, либо из-за стремления сохранить собственное спокойствие — пожертвовать во имя столь безумной ненависти, столь низких эгоистических интересов благом и жизнью наций, судьбами которых они вершат в этот трагический период?

Но почему не отвечаем мы большевикам?

Дорогой друг,

Один мой товарищ, прочтя то, что я написал вчера, мне сказал: «Вы неисправимо наивный человек. Если союзники отказываются помогать большевикам, то не потому, что замыслили против существования социалистической революции макиавеллиевские планы, которые вы им приписываете. А прежде всего потому, что дни большевиков сочтены, и было бы глупо, поддерживая опасных анархистов, продлевать их разрушительную агонию и оттягивать приход к власти сильного и настоящего правительства, с которым Антанта могла бы вступить в союз. И еще — и это главное, — потому что большевики — агенты Германии, и они осуществляют план, разработанный в Берлине. Союзники обесчестили бы себя и попались бы в ловушку, расставленную для них предателями, которые ведут сепаратные переговоры с противником».

Я привожу эти доводы только потому, что они восхитительным образом отражают общее союзническое мнение и особенно — официальное мнение в столь жизненно важном и не терпящем отлагательств вопросе, как военное сотрудничество, вопросе, который был поставлен Советами месяц назад и до сих пор остается без нашего ответа.

Я не навязываю свою точку зрения по первому из приведенных мною аргументов. Я уже не один раз повторял, что я думаю о том, как долго могут продержаться большевики у власти, и о том, что я не очень верю, в случае если их свергнут, в ту решительную позицию, которой так легко наделяют возможных наследников Ленина и Троцкого, и не буду возвращаться к этому снова. Большевизм, без сомнения, будет жить еще долгие месяцы.

Но второй аргумент, с которым я встречаюсь ежедневно, стоит того, чтобы его коротко проанализировать еще раз.

Имеем ли мы право говорить, что большевики — агенты Германии и что они готовят предательский мир?

Выдвигая подобные обвинения, мы забываем в первую очередь о том, что стремление к миру было в России всеобщим, характерным для всех классов задолго до 25 октября. Я отмечал это в первых же записках из Петрограда. Бесспорно, что стремление к миру способствовало удивительному успеху большевиков, сразу же вставших на эту платформу, и больше чем любой другой пункт их программы определило их победу. Но не менее очевидно, что оно же в большой степени обеспечило популярность февральской революции.

Русский народ не ждал Ленина и Троцкого, чтобы заявить о своей воле к немедленному миру любой ценой.

Свидетельства товарищей из миссии, которые наблюдают за русской армией с 1917 г., показательны на этот счет.

Стало быть, не Ленин и Троцкий спровоцировали это стремление к миру. Единственное — они им воспользовались как политики и развили его в сознании рабочих и крестьянских масс. И свою пацифистскую деятельность они осуществляли тем более активно, что она — логическое следствие той самой кампании, которую они неустанно вели, начиная даже не с революции, но с 1914 г. и даже еще до начала войны. Добавлю, что они оба вели ее неизменно параллельно, по мере возможностей, во всех странах, союзнических и неприятельских, что Ленина и Троцкого, как нежелательных лиц, изгоняли не только из Центральных империй и нейтральных государств, но и из стран Антанты, и что во время войны Троцкий, после того как он опубликовал антимилитаристскую брошюру, был приговорен в 1916 г. немецким судом к 18 месяцам тюрьмы.

В какой момент их пацифизм перестал быть принципиальным и бескорыстным и стал германофильским и наемным?

Запутанные и противоречивые истории с немецкими деньгами, переданными большевикам, пока еще не сумели убедить меня в нечистоплотности большевистских лидеров. Мне, кстати, так и не удалось получить ни одного удовлетворительного разъяснения у разведывательных органов, которые распространяют все эти обвинения. Они и многое другое распространяют с такой же легкостью.

Зная Ленина и Троцкого так, как я их знаю сегодня, мне стыдно, что приходится защищать от столь низких нападок этих людей, чью интеллектуальную честность и моральную порядочность признают даже их противники, я говорю о тех, кто в свое время боролся вместе с ними и разошелся с ними после начала войны. Тот, кто хотя бы немного знал об их деятельности, об их двадцатилетней борьбе за социалистический идеал, о громадных жертвах, на которые они шли, о полном их презрении к материальным благам, о той сверхскромной жизни, которую они всегда вели и которую они с радостью продолжают вести, находясь у власти — должен отбросить эту клевету, как не имеющую к тому же под собой серьезных оснований.

Предательство, — корыстное, низкое, оплаченное, — я в это не верю.

Ну, а сепаратные мирные переговоры, можно ли их рассматривать как моральное предательство этих аморальных, кровожадных монстров? Могут ли они окончательно дискредитировать этих людей, помешать нам вести с ними переговоры и заключать договоры?

Составляя эти записки, я неизменно стараюсь абстрагироваться от своей партийности. Я не занимаюсь ни философией, ни идеологией, ни агитацией. Я держу в себе свои личные чувства, оставляя их на будущее. Моя задача — информировать. Я стараюсь информировать объективно. Я — очевидец, который видит и рассказывает, или, вернее, судья, не участвующий в процессе, который происходит у него на глазах. Так что я забываю, что я — социалист, и чтобы ответить на этот деликатнейший вопрос о моральном предательстве, оставив в стороне всякий сентиментализм, хочу рассуждать здраво.

До того, как взять власть, Ленин и Троцкий повсюду провозглашали, что они уничтожат буржуазию, до основания разрушат прошлое, постараются взять из социализма все, что сможет принять сегодняшняя Россия, и зажечь по всей Европе пролетарскую революцию.

Завоевав власть, они пытаются осуществить эти положения своей политической программы, и при этом русская буржуазия, империалистические правительства, терпящие экономическое и политическое поражение, не думают кричать о предательстве.

Точно так же, прежде чем взять власть, Ленин и Троцкий объявили, что, как только они победят, они призовут воюющие стороны подписать перемирие, собраться на конгресс, подготовить и обсудить мир, условия которого они предварительно определили.

Придя к власти, они осуществляют то, что они много месяцев назад обещали миру сделать. Можем ли мы говорить о предательстве?