Нужно не знать русских и особенно русских служащих, чтобы не понимать исключительный успех такой операции. С восхитительным мужеством смелые функционеры присоединились к движению, которое подарило им долгий и полностью оплаченный отпуск.

Большевики сильно озадачены.

Они уже уволили без пособия некоторое число упрямых служащих. Но этих мер не хватило для того, чтобы заставить вернуться в свои кабинеты большинство забастовщиков. В Смольном рассматриваются более жесткие меры. Прежде всего — национализация банков, что позволит контролировать распределение депозитных фондов и помешает осуществить новые выплаты саботажникам.

Затем будут опубликованы несколько новых декретов, разрешающих мобилизацию на гражданскую службу пожилых служащих и на военную — молодых. И хотя речь идет не об экономической забастовке с корпоративными требованиями, а о политической, поддерживаемой за счет разграбления государственных средств, в руководстве еще колеблются, опасаясь ущемить неотъемлемое признанное право всех трудящихся на отказ от работы. И пока одни бастуют, а другие не решаются сломить сопротивление диктаторскими средствами, громоздкая административная машина все более разваливается.

Большевики попытались осуществить полную замену недостающего персонала. Но в их распоряжении есть бесконечное количество рук, им же не хватает голов. Они без труда находят вспомогательный персонал. Они легко набрали третьеразрядных клерков и даже рассыльных, но начальников и помощников начальников служб по-прежнему не хватает.

Помощь, оказанная союзниками, их официальными и финансовыми кругами саботажникам революции, вызывает у большевиков негодование.

Здесь я снова скажу: тем хуже для союзников, если помощь, которую они оказьюают этому достойному сожаления делу дезорганизации, столь велика, как полагают Ленин и Троцкий. Я по-прежнему не понимаю, какую пользу мы надеемся получить, довершая распад российского административного аппарата. Допуская даже, ткнув пальцем в небо, скорое свержение большевиков, — а это мне кажется совершенно невозможным, — и замену их энергичным правительством, настроенным продолжать войну против Центральных империй, нужно учесть, что спровоцированная анархия не закончится в один день и нанесенный вред скажется, в чем только можно.

Когда большевики отмечают целенаправленность наших контрреволюционных действий, саботаж промышленности, большевистской армии, принципы построения которой мы не желаем признавать, но отказываемся даже попытаться ее реорганизовать, когда они видят, что мы неизменно против них и вместе с их врагами на Украине, на Дону, в Петрограде, в Москве, когда они читают оскорбления, расточаемые французской прессой и радостно радиотелеграфируемые им изо дня в день, их сердца переполняются горечью.

Как потом удивляться, что все громче слышны враждебные союзникам призывы?

Ясно, что по отношению к нам большевики допустили величайшие ошибки. Прежде всего их непростительная ошибка в глазах западной буржуазии состоит в том, что они — революционеры. Разумнее ли наша позиция? Разве мы не делаем все, чтобы оправдать эту враждебность и увековечить ее? И уверены ли мы, что однажды, когда, решив попытать свою силу, которую мы продолжаем отрицать, большевики разорвут с нами все отношения, так, что ничего нельзя будет поправить, русская общественность не будет в душе с ними, против нас?

Сравним нелепо враждебную позицию друзей и союзников с позицией неприятеля, который льстит русскому самолюбию, с бесконечной осторожностью ведет себя по отношению к представителям всех московских партий, преклоняется перед Смольным и делает ему самые соблазнительные предложения.

Не могу поверить, что наши правительства, коль скоро они обязуют своих представителей выполнять свои директивы и сами следуют им, не взвесили все возможные их последствия. Если мы не хотим вступать в переговоры, если ничего не делается для того, чтобы пощадить самолюбие большевиков, но наоборот — если мы, похоже, изощряемся в том, как бы их настроить против нас, то ясно, что мы считаем необходимым, неизбежным, благотворным разрыв с ними. Так, по крайней мере, считает Троцкий. Лично я представляю, что если бы мы решились на разрыв, мы бы сделали это более открыто, более достойно и умно, не рискуя будущим.

Если так необходимо, то рвать отношения нужно умело, не ждать, пока с нами разорвут большевики.

Тем не менее сегодня, больше чем когда бы то ни было, мне кажется, что разрыв с большевиками означает разрыв с Россией, крушение нашего влияния, неумолимый и непоправимый поворот России в сторону Германии. Если война не завершится сокрушительной победой Антанты, разрыв позволит немцам осуществить свою восточную мечту.

Аграрная, с нетронутыми недрами Россия, экономически зависящая от промышленной, расположенной по соседству и властной Германии, станет для наших противников сказочной, неистощимой колонией. А за Россией, через Россию, вся Азия широко распахнет двери для германских посланников.

Дорогой друг,

В эти дни я вновь виделся с некоторыми из социалистов-революционеров и социал-демократов центра и правого крыла, с помощью которых я тщетно пытался агитировать за необходимость определенного сотрудничества с большевиками. Хотя это было трудно предвидеть, события в огромной мере оправдывают надежды Ленина и Троцкого.

Когда на второй день после их революции я хотел сблизить их с меньшевиками, Ленин и Троцкий мне ответили: «Потерпите, через несколько недель меньшевики придут сами. Если бы они вошли в правительство уже сейчас, они бы саботировали нашу программу, задержали бы и даже помешали бы осуществлению основных пунктов. В одиночку мы сумели решить или по крайней мере начать решение фундаментальных проблем. Тогда меньшевики могут и прийти. Подталкиваемые к нам общественным мнением, они окажутся под нашим руководством и не смогут уже из-под него выйти».

Обладающие определенным политическим чутьем, эсеры и эсдеки признают сегодня значение политики большевиков и то, что на настоящий момент изменить ее невозможно. Результаты переговоров о перемирии, которые, безусловно, скоро определятся, вероятное скорое открытие мирных переговоров укрепляют позиции Троцкого. И что бы ни говорили на народе, что бы ни писали в прессе, его противники считают, что, в сущности, условия перемирия и мира, предложенные большевистской делегацией, правильные.

Очевидное решение большевиков, неожиданное для многих — заключить только демократический и справедливый мир (которого горячо ожидают все партии всех народов России), — значительно пополнит рады их сторонников.

В этом главном для нас вопросе войны, а точнее — мира, эсеры и эсдеки, не будучи чистыми пораженцами, безусловно присоединятся к ним, опасаясь потерять поддержку.

То же, очевидно, и по вопросу о земле.

Итак, после открытия — дата которого еще не известна — Учредительного собрания большинство депутатов, нет сомнений, смирится с фактами и тем самым признает эффективность политики большевиков.

В отношении рабочего контроля, национализации банков и т. д. Они также не смогут выступить против них по сути, но лишь по частным аспектам этих преобразований.

Таким образом, оппозиционные партии могут серьезно столкнуться с большевиками лишь по второстепенным вопросам о свободе печати, о терроризме, об отрицательном отношении к союзникам, а на этих позициях большевики готовятся дать впечатляющий отпор.

Стало быть, уже сегодня нужно исходить из того, что если только не случится какой-нибудь катастрофы, и после Учредительного собрания не произойдет смены руководства в правительстве, и даже если Ленин и Троцкий должны будут уступить свое место, то новый кабинет сформируется на большевистских основах и с участием большевиков.

Так зачем упорствовать в отказе от нашего сотрудничества с пролетарскими диктаторами, на которых еще с 25 октября мы могли успешно влиять в интересах России и союзников?