- Я слушаю. – Говорит Сашка, присасываясь к пластиковой кружке от которой поднимается густой пар в холодный воздух.

- А что хочешь услышать?

- А все. С каких пор ты позволяешь кому-то спать рядом? И я бы понял мам, правда понял бы, окажись на его месте Грегори или на худой конец еще какой ни будь мужик, но он? Правда, ОН?

- Так надо ребенок! Я сама не в восторге понимаешь, но так надо!

- Кому?

- Мне! Знаешь, это все, черт возьми, можно сравнить с затяжной и хронической болезнью, а он это гребанное лекарство! Лекарство от моего сумасшествия, от моих кошмаров! – Я не кричала, нет, но почему-то у меня навернулись слезы.

- Успокойся, я ни в коем случае не осуждаю тебя, просто переживаю.

- Я сама малыш волнуюсь за себя, за то, что позволяю его присутствие, за то, что незаметно разделила его на двух разных людей и наивно полагаю, что второй не опасен для меня. Мне хочется в это верить, но…

- Мам, только не реви ладно? Ладно? – Я шмыгнула носом и вышаркала злые слезы о варежку.

- Не реву. Саш пойми, мне самой это неприятно, но это необходимо и я готова терпеть его, пока мне это помогает.

- Так уж и неприятно? Я видел твои глаза, которые заблестели, стоило ему только войти в столовую! Я видел, как он погладил тебя по руке под столом! И это нифига не смахивает на «не приятно».

- О Господи Сашка просто давай замнем эту тему, и ты просто смиришься с ним а? Это ужасно некомфортно обсуждать его с тобой или вообще с кем либо! – Думаю, я покраснела.

- Хорошо, давай замнем, но ты же мне скажешь, если он обидит тебя?

- Не скажу, сама надеру ему задницу и Саш, он действительно не такой уж сейчас плохой, не знаю, что могло у него случиться, такого страшного, но это изменило его. Не спорю он хамоватый, замкнутый мужик, но сейчас не плохой. Честное слово, я знала его другим, настоящим, но этого сейчас в нем нет. Лично проверяю его терпение каждый раз. – И эта чистая правда, он спокойно переносит все мои закидоны и беспочвенные нападки, а самое главное, злится, пыхтит и, черт побери, молчит или просто уходит и обязательно возвращается, позже, намного позже, без следа злости или раздражения на лице.

- Фу, не оправдывай его ладно?

- И не собиралась, Саш ты только никому о нас не говори?

- Почему?

- Потому что я не хочу этого, так устроит?

- Устроит, только мам, глаза у всех есть и скоро вы пропалитесь!

И да, мы пропалились, как говорил Сашка. Случилось это слишком неожиданно и странно. Хотя о чем я вообще, в моей жизни все выглядит странно.

- Сегодня меня не будет ночью. – Спокойно говоришь мне на выходе из спортзала, а я спотыкаюсь о маленький порожек и пытаюсь заглотнуть зарождающуюся панику, куда ни будь поглубже, например, в чертовы ноги, которые резко перестают заплетаться от усталости. А когда у меня это немного получается, ее место занимает гнев, живой и чистый с примесью чего-то отвратительного. Это то самое чувство, которое строит в моей голове тысячи вариантов того как ты собираешься проводить это время без меня.

Вот ты сидишь в кругу своих людей и обсуждаешь ебучие и очень, очень важные дела стаи. – И это блядь самое невинное, что лезет в голову.

Вот ты обернулся, расправил плечи, размял шейные суставы, прорычал, что-то в пустоту лесного массива и сорвался с места, так словно за тобой выпустили тысячи адских гончих. Но это не так, подстегивает тебя то, что, где-то там, вдалеке, дезориентированной походкой пытается скрыться человек. Может быть, я даже знаю этого человека? Чушь конечно.

Вот ты накидываешь свою кожанку, спускаешься в гараж, заводишь машину и она, визжа шинами, оставляет черный след смазанного протектора, устремляется на выезд в город, и в бар или клуб, не важно. Вот ты заказываешь себе выпивку и занимаешь vip столик и начинаешь напиваться и наблюдать из тени за смертными, их развлечениями, танцами.

Вот к тебе с рассветом раздается тихий стук в комнату, а ты не спал, ты ждал. Это пришла она – высокая, черноволосая девушка в расстёгнутом плаще, а под ним сексуальное черное, кружевное белье и высокая шпилька на черных лакированных каблуках от Christian Louboutin, и долбанное вожделение в глазах. Она хитро, прищуривает их и с соблазнительной улыбкой протягивает к твоей груди длинные ухоженные пальцы. Мягко поглаживает ее, и ты БЕЗ УЛЫБКИ освобождаешь ей проход, запускаешь ее к себе.

И мне не хочется даже думать о том, что происходит за закрытыми дверями, не хочется представлять, что ты все же запускаешь ее и даришь ей обворожительную улыбку, или взгляд в котором искрами вспыхивает вожделение. Мне не хочется думать о том, что ты позволяешь, кому то прикасаться к себе и даришь ласку в ответ!

И еще хуева туча этих «ВОТ ТЫ» и каждое хуже предыдущего, извращенней.

- Не будет и ладно. – Скупо отвечаю и, опустив многострадальную голову, иду на ужин, который кусками застревает в горле и с трудом проваливается в онемевший желудок. Лис, что-то рассказывает, по улыбкам остальных, понимаю, что-то веселое и я растягиваю губы вслед за остальными и продолжаю пытать свой желудок, а за одним и мозг. А ты ешь, так словно только, что не свернул мне его.

Последний глоток чего-то горячего и я ухожу вслед за тобой и вздрагиваю от пустого места около моей двери и снова это «ВОТ ТЫ», только теперь уже у этого только одно развитие событий, там, где ты и длинноногая брюнетка. Я знаю, ее зовут Мила, она сестра Алевтины, ей двадцать пять лет и она живет на втором этаже в восточном крыле, а это всего не больше ста шагов до твоей двери. Она частая гостья, в студиях по распределению патрулей, особенно тогда когда ты там. А ты не замечаешь ее стеснительного взгляда бросаемого в твою сторону или просто делаешь вид, что не замечаешь. И да, блядь, она действительно хорошая девушка, хорошая до зубного скрежета и это бесит. Бесит ее румянец на круглых щечках, ласковая улыбка стоит только появиться тебе в зоне видимости. Бесит ее глаза, которые отражают восторг от того, что ты с ней здороваешься и доброта, когда она смотрит в пустоту моего капюшона. Просто бесит, не смотря на все свои плюсы.

Холодный душ притупляет злость, притупляет болезненный перезвон в голове, притупляет ревность, но не полностью и я, выйдя из него, достаю гитару. Ничего на ум хорошего не приходит, только, как на повторе проигрывать второй куплет «Я сошла с ума» Татушек. Пою тихо, надрывно, а после каждой строчки моя голова как от пощечин мотается по сторонам, а вот боли от фантомных ударов нет. Хотя не важно, больно отчего-то внутри. От слов, от тебя, от пустоты в темной комнате и я не выдерживаю, я проклинаю себя за эту слабость и все же встаю и выхожу. Иду туда, куда давала себе зарок не ходить. Иду к тебе и не чувствую холодного ветра распахивающего накинутую наспех кофту. Не чувствую по-зимнему, холодного солнечного света, не слышу скрип двери главного особняка. Не замечаю удивленного взгляда охранника на посту, не замечаю, как так быстро поднимаюсь на второй этаж, как замираю напротив твоей двери. Не понимаю, почему прижимаюсь к ней лбом и прислушиваюсь к звукам. Не понимаю, зачем заношу свой кулак и зачем один раз им ударяю по лакированному дереву двери и тут я очухиваюсь.

Слышу шаги и отскакиваю от двери на максимально безопасное расстояние, и мой взгляд начинает метаться по сторонам в глупых просчетах «успею ли я сбежать отсюда, пока ты меня не заметил?»

- Черт. – Тихо шепчу и замираю под твоим напряженным взглядом на меня.

- Я… - Прочищаю горло, хриплю и опять прочищаю. А моя личная планка самоуважения все продолжает падать и падать в бездну к чертям, но тебя это не интересует.

Это видно потому, как ни одна долбанная мышца на мое блеянье не дергается, но ты все понимаешь. Я знаю это, и ты не хочешь мне помочь. И правильно, я тогда в спортзале, тоже не пришла тебе на помощь, когда ты говорил о том, что собираешься спать со мной. Нет, я не помогла, только ждала твоего падения, а сейчас ты не поможешь мне и это правильно. Мне давно уже пора понять, что я нуждаюсь в тебе. Ни хочу этого, но нуждаюсь.