Пролог

Что такое безумие?

В последние годы, я задаю этот вопрос, но так и не могу найти на него ответ. Скорее всего, для каждого разумного существа на этой планете это слово имеет собственное значение и для каждого оно вписывается в определенные рамки и устои, которые им вложили при воспитании.

А если меня воспитывали по иному, а потом сломали эти рамки и показали иной мир, где их не существует? Так что же это за слово и сможет ли оно описать то существо, которым я стал?

В моем мире – да, именно в моем, я не безумец, а среди людей, я возможно один из опаснейших зверей или для убежденных скептиков - я маньяк.

Маньяк – какое интересное слово, мягкое, ласкательное - именно так и можно описать мою затяжную охоту, которою я продолжаю уже четырнадцать лет. Это как мания, ничего уже не могу с собой поделать, вижу, как она морщится и пытается найти причины странного беспокойства, которое посещает ее, когда мой взгляд касается кожи, шепот достигает только ее слуха. Улыбка расцветает на моем лице, когда манящий запах страха достигает чувствительного обоняния. И мне это нравится, но думаю, скоро и это чувство пройдет, и я схвачу ее и увезу в стаю, а потом будет загон дичи и опять на поиски.

Она умрет это ей предначертано на линии судьбы, сегодня или завтра, или спустя год не важно. Ее смерть следует за ней по пятам в моем обличии.

Я жесток, или я безумен? Скорее всего - и то и другое, но меня это не расстраивает, не трогает и не как не задевает. Я приступил рамки после первого обращения много лет назад, обратной дороги нет, а если и была, не стал бы ее искать. Бессмертным быть великолепно, только немного скучновато, но осознаешь это по прошествии довольно большого отрезка времени.

В моем случае эйфория и желание вкусить всю прелесть бессмертия продлилось ровно триста лет и все что я могу вспомнить из этого времени, то только кровь, отчаянье и сладкий, умопомрачительный запах страха своих жертв. Неважно кем они были, в какой прослойке общества жили, все равны перед лицом смерти.

Я жесток? Нет, я стал тем, кем меня создали – мне неважно кого выпустят добычей - ребенка или же закоренелого преступника, не важно, чьи крики прозвучат мелодией для моего тонкого слуха. Убью и не стану сомневаться в своем праве или заморачиваться наличием рамок поведения. Я даже не стану оправдывать себя законом природы – «выживает сильнейший», мне не нужно. Я Зверь и таким планирую остаться надолго.

Громкий смех раздался со стороны компании, в которой стояла моя будущая жертва. Хотя почему будущая?

Ее страхом я стал упиваться давно и пока не хочу заканчивать свою милую игру. Следую тенью, сопровождаю, не даю расслабиться и не дам ни за, что! Смотрю, как она робко улыбается и снова пытается найти взглядом причины беспокойства, но нет, я пока не хочу показываться ей на глаза.

- Не провоцируй глупышка, увидишь, умрешь. – Шепчу, точно зная, что мой голос подхватит легкий ветерок и обязательно передаст ей. Я снова расплываюсь в улыбке, когда замечаю, как ее руки покрываются гусиной кожей, а в глазах застывает ужас.

- Скоро… - Опять шепчу и не заканчиваю предложение, не потому, что мне хотелось еще больше ее страха, а потому, как сам еще не решил, что это слово может, значить для меня. Конец игры – или может, то, что я все же ей покажусь. У страха должно быть лицо и я надеюсь, она рассмотрит и запомнит его.

Вечереет и компания собирается по домам, я встаю с лавочки, где провел в наблюдении несколько часов, следую по пятам своей жертвы. Сегодня у меня на нее грандиозные планы, от которых ее не спасет укрытие крыши родного дома, не удастся спрятаться или забыться тревожным сном.

Меня отвлекает от преследования звонок, и я приостанавливаюсь, чтобы ответить, не сожалея об упущенной жертве. Хочется прошептать в след, что я найду ее, но я этого не делаю, не хочу обнадеживать.

- Да? – Отвечаю, единственному существу, которое осмелилось мне звонить. Не скажу, что рад этому звонку, так же как и не скажу, что расстроен. Мне безразлично.

- Евгений, рад слышать, что ты еще топчешь нашу землю. – Раздается хриплый, но несущий в себе власть голос.

- Не дождешься отец. – Без эмоций отвечаю создателю.

- Я и ждать не собираюсь. Ты достоин моей крови, и ты ее получил. – И если бы мне не было безразлично, я бы пропитался моментом, а так.

- Что хотел? – Нет смысла воспевать благодарные речи, если их в моем лексиконе нет.

- Семья клана устраивает охоту на следующее полнолуние.

- У меня пока свое развлечение.

- Ты охотишься?

- Да. – Об этом ему уже давно известно, но он всегда задает этот вопрос, чтобы убедиться, что его наследник держит марку, а не в-дарился впустую и одинокую жизнь Зверя.

Такое редко, но случается, со временем, когда пресыщаешься охотой. Перестаешь питаться, уходишь дальше от общества и тихо сдыхаешь как больное животное. Я для такого слишком молод, эта молодость останется со мной на века и ни как не меньше.

- Я горд. – А еще ты меня боишься, я чувствую на тебе этот запах, он для меня пахнет гнилью, тебе повезло со мной, ведь когда я был человеком, мне не нужна была власть. Но думаю скоро, как надоест преследование жертвы, я вкушу ее крови и плоти, я тебя убью и уйду дальше искать развлечения.

- Это все? – Не с моим характером пытаться строить из себя милого собеседника.

- Да. До встречи. – Он отключился, а я присел на ближайшую лавочку, не спеша возвращаться к прерванной охоте.

Этот разговор всколыхнул тонкие струны воспоминаний, который с каждым годом словно растворяются в омуте безразличия. Я толком не могу вспомнить каково это - быть человеком, которым родился и прожил тридцать лет. Краски от воспоминаний уже блеклые и расплывчатые, нет четких очертаний лиц родителей, друзей, любимой девушки, с которой я был помолвлен.

Ничего нет, кроме безумной скачки на вороном жеребце, под лай собак. Эта была славная охота в густых лесах Суздальско-Нижнегородского княжества в тысяча пятьсот сорок седьмом году, с друзьями под горн и шелест ветра путающегося в черных волосах. Мы неслись через осенний лес, загоняя дичь, не подозревая, что спустя несколько часов, когда солнце достигнет края земли, окутывая вечерними сумерками лес, мы разобьем привал, и сами станем дичью, которою будут гнать, упиваясь нашим страхом, а затем разорвут.

Выбранная поляна примыкала к лесу и давала прекрасный обзор. Костер потрескивал, выкидывая снопы искр, освещая пространство, легкий ветерок дразнил ноздри и кружил голову запахом вечернего леса с примесью костра и жареного мяса, а хмель этому еще больше способствовал. За веселыми присказками мы и коротали вечер, пока ночь не вступила в свои права. С первым сиянием луны мы услышали вой, который нарастал по мере приближения стаи – как тогда показалось волков.

Кони нервно всхрапывали и били копытами, заранее предчувствуя беду. Все, включая меня, осознавали, что костер и шум должен был отпугнуть зверье, но этого не происходило, тишина в лагере нагнетала обстановку. Адреналин ударил в голову, охотники вставали и хватались за оружие со счастливыми хмельными улыбками на лицах от предстоящей драки.

Желание доказать свою мужественность в бою окутывало коконом каждого из нашей компании предавая лицу уверенности и не важно, что предстоящий бой не был равным – какое может быть равенство между бездумным Зверьем и умелым охотником – многое в ту минуту было не важно, кроме желания доказать каждому, что ты лучший.

Первое показавшиеся существо на окраине поляны повергло в шок даже опытного лесничего, который отвечал за эту охоту. Кто-то дернулся и побежал в лес, потом в пылу сражения я пойму, что смельчаков, которые остались сражаться на той же поляне, всего пятеро, а живы только двое. Я и мой друг Николай, которого убили у меня перед глазами.

Я сжал зубы и осмотрел того кто нападал на меня. Зверь был намного крупнее меня, черная, лоснящаяся шерсть, густо покрывающая мощные мышцы, морда чем-то отдалено напоминала волчью, пасть с белоснежными клыками, выставленными как будто на показ отвлекала внимание, а капающая слюна заставляла перетряхиваться от омерзения.