Громко хлопают двери, на сияние звезд ложиться тень или точней рядом со мной кто-то встает, говорит, похлопывает по щекам, а я не могу оторвать взгляд от неба. Говорят, есть три вещи, на которые можно смотреть бесконечно, одной из них я сейчас и любуюсь, а остальное подождет. Меня мягко подталкивают в спину, и я теряю контакт с космосом и начинаю простые движения в сторону джипа, на котором мы прикатили сюда. Доставка до дома, душ и потолок, это все, что меня сейчас интересует.

Не могу точно сказать насколько времени меня затянула эта яма. Так же боюсь утверждать, сколько прошло времени с охоты, однотонность поглощает меня. Смотрела несколько дней назад в зеркало и здоровалась с прежней собой. Черные круги отчетливо окрасили бледную кожу вокруг глаз, губы посинели, а начинающие проявляться щеки сгинули в неизвестность. Хотя одно яркое пятно все так же проявляет свою суть. Шрам. Подпись Шакала. Как в пустошках на пяточках, где обретает неусидчивая молодежь. Надпись «Я здесь был» о многом говорит. В моем случае эта надпись говорит о моей принадлежности. Я его, он это отчетливо дал понять. Я не сбежала, нет, я попалась. Я рядом, а у него теперь новая, забавная игра. Соблазни уродку – называется.

Вторая стадия эксперимента? А я можно сказать даже благодарна обострившемуся сумасшествию, оно забрало мой разум к чертям собачим и подарила такой безжизненный покой. Жаль только мое тело практически на пределе. Оно истощено и замучено, еще чуть больше обмороков на беговой дорожке, больше ударов головой об пол и все. Мойры оборвут нить моего бытия. Так словно меня никогда и не было.

Мой организм вообще в длительном шоке от безголовой хозяйки. Он не понимает, за что его истязают до черных дыр перед глазами, тут же сбитое дыхание отравляют никотиновой гадостью и опять истязание, но как ни странно не требует больше отдыха. Пробуждается ровно в пять десять утра и не ломается, уже даже не ноет от натруженных мышц, не возражает, а принимает дозу этого жалкого существования за чистую монету, словно так и должно быть. Медленно качусь в пропасть и отталкиваю руки, цепляющие меня за шкирку, пытающиеся помочь, спасти, поговорить со мной, только зря. Я не слышу их голосов, я за мутным стеклом. Меня больше здесь рядом с вами нет…

Тяжелей всего Сашке, он ревет практически все время, пока тут, а я неловко ерошу его волосы и молчу, не смотря в глаза. Хочу сказать, что ничего страшного не случилось и это временно, только видимо мое горло не может вытолкнуть ложь из себя. Он все видит, видит и ревет, прижимается, а я не отталкиваю. Как мне кажется, я сейчас никого не стану отталкивать от себя. Перестала бояться замарать других собой. Гнилое нутро выветрилось и покинуло меня вместе с душой, переживающей об окружающих. Что это? Почему я тут и где это тут? В бездне? Так почему эта бездна такая безмолвная, удушающая, затягивающая? Смотрю в потолок, рассматриваю тьму и чувствую ее прикосновение к себе.

В один из монотонных дней, Лис не выдерживает, просит помощи, и у кого? Нововведение. Мое воспитание отдали Шакалу. В спортзале стоит неподвижный, застывший, с занесенной вверх ногой, в ожидании тренировки со мной.

Безразлично.

Выпустила дар, все замерло, он даже не успел сделать нескольких шагов ко мне, застыл, а я стою и пытаюсь рассмотреть его, только не выходит. Расфокусированный взгляд не может зацепиться за детали. Не вижу его маски, отчетливо не могу рассмотреть цвет одежды, только нелепая поза. Наверное, стоит переставать питаться бутербродами, чувствую легкое головокружение и тошноту. Вздыхаю и ухожу, около дверей на выход, отпуская толстую цепь дара.

Одно радует, в этом муторном мареве, мой дар стал намного сильней, я чувствую его, живой цербер, как послушный щенок теперь, жестоко обманутый и посаженный на цепь. Выдыхаю, отзываю щенка, пошло все нахуй, захлопываю за собой дверь, пусть сами с Шакалом тренируются…

10 глава

Цикличность не изматывает меня, она просто есть и есть я. В центре ее, а по краям жизнь, вертится, вибрирует, циркулирует, а я ее сторонний наблюдатель. Тренировки, убийства, какое-то шевеление с отрешенными, охота большими группами, зачистки территорий, совместное патрулирование со стражами. Жизнь бьет ключом, а я вот точно мясо, иду, делаю свою работу и ухожу. Порой ухожу, еще до того как все заканчивается, когда резко захочется покурить. Выпускаю своего цербера, отхожу в сторонку и затягиваю в легкие столько дыма, сколько получается вместить. Пьяное состояние, в котором не возникает мысли о самоубийстве, ведь так легко отпустить дар, подставиться, но не дадут, со мной теперь всегда рядом кто-то есть, не доверяют и правильно. Прикрывают, толкают в случае опасности. Перестала участвовать в вечерних посиделках, спрятала гитару, в перерывах между тренировками, сном, и убийством, просто лежу и пялюсь в потолок. Знакомьтесь, новая я. Уже не слабая, уже никакая. Приходят, говорят, когда на выход, встаю, одеваюсь и иду. Знаю скоро, перестанут звать. Забудут и хорошо. Теперь я точно сломалась.

Ночь очень тихая или только вечер, мне до этого нет никакого дела. Нет дела не до чего. Пусто. Белый потолок, как насмешка темноте. Чистый лист. Девственно чистый лист, который так и тянет измарать во тьме, поглотить, расчертить глупыми словами, фразами, убеждениями, заверениями. Нарисовать кривую линию жизни и тут же ее оборвать. В моей бездне не должно быть светлых пятен. Я ни хочу их видеть, хочу окончательно пропасть нигде. Уснуть и не проснуться.

Или все же хочется проснуться, вдохнуть поглубже, припасть руками к мокрой траве, ощутить россу на коже, поежиться от холода и понять, что жизнь все же продолжается, и я живу. Или не живу? Зачем ты своими губами надломил, что-то во мне, горячим дыханием опалил остатки, а словами рассеял? И как эксперимент, удался? Тебе охота было посмотреть на безвольное существо, котором я стала, мясом?

Скорее всего.

А может, я еще жива? Потому как мое сердце отчаянно бьется в груди, не сдается, а из недр души пылающим сгустком рвется крик. Тягучая ярость, прорастает, расцветает где-то на задворках сознания кроваво красным цветком, но не может пробиться, не смотря на отчаянное желание. Хочется помочь этому цветку расцвести, криком. Таким, чтобы все услышали, а стекло и зеркала осыпались песком на пол, разрезали кожу, отдали дань моей ярости в виде крови.

Что-то случилось, я чую это в воздухе, он заряжен и сгущается вокруг меня, но мне нет до этого никакого дела. Меня раздражает это белое пятно перед глазами, которые бездумно уставлены в потолок. Раздражает слезы ребенка и чувство вины в его глазах. Ни так я представляла его детство. Ни так. Поэтому мне и хочется закричать, дать знать, что я еще жива, что еще здесь. Только не могу, в мою глотку вцепилась сама тьма и затягивает путы все сильней и сильней. Запирая мою душу внутри, запирая меня вместе с демонами, которые мерзко скалятся, протягивают ко мне свои костлявые лапы, утягивают, удерживают.

Воздух потрескивает вокруг, слышу, как через толщу воды залитой в мои уши проникает топот ног. Что-то случилось, что-то очень мерзкое, нехорошее и душа начинает биться о ребра, о кости внутри, пытается вырваться криком, заставить измученное тело принять вертикальное положение.

Пойти выяснить, что же все-таки там случилось. Тьма сильней впивается, но это не останавливает, мое тело выталкивает как ударом. Скатываюсь с постели на пол, на колени. Кружиться голова от резкого наклона, даю немного времени своему телу прийти в себя. Чертовы бутерброды, три раза в день, и повальные тренировки, не способствуют укреплению тела, как в прочем и укреплению духа. Дух тоже от резкого движения смолкает, перестает тикать внутри, позорно смывается с чувством выполненного долга. Хотя этот долг выполнен не до конца. Минуты, кажется, бегут слишком быстро, а загнанное сердце не собирается смолкать в груди. Долбится как сумасшедшее. Хочется прижать его рукой, сказать, что бы успокоилось, что его больше не станут насиловать сегодня, только зачем лгать себе? Если переборю тошноту, то обязательно пойду в зал, вытрясать дальше свое дерьмо на маты, а потом благословенная темнота и росчерки кошмаров в которых больше нет острых углов переживаний. Словно все происходит не со мной.