Поздоровавшись и порасспросив про Эстонию, старухи разбрелись обратно к своим плитам готовить еду для работавших на торфоразработках детей.
Первым прибежал Ройне, ему передали, что мы приехали. Не успев толком поздороваться, он рассказал, что научился работать на тракторе и еще на какой-то не то черпалке, не то копалке и начал уже перевыполнять норму. Арво с отцом работал на лошади, ему было только шестнадцать лет и машин ему еще не доверяли, хотя он и говорит, что уже умеет водить трактор и что это совсем не трудно. Ройне рассказал, что на болоте много змей, и иногда они попадают в черпалку. Если бросить змею в костер, то она вздувается и лопается с треском… Все, перебивая друг друга, говорили весь вечер, получалось будто тут даже весело, а у меня опять сильно заныл зуб. Я уже не соображала, про что они говорят. Наконец бабушка подошла ко мне, положила теплую ладонь на голову и спросила:
— Что у тебя болит? Я показала на зуб.
— Подожди немножко, — сказала она и куда-то направилась. Вернулась она быстро, поманила меня пальцем к себе и повела к двери, там стояла старуха с кружкой воды. Она начала шептать в кружку, потом поливала этой водой шарниры в дверях, остановившимися, будто стеклянными глазами смотрела на меня, брызгала воду изо рта в лицо, открыла дверь, дула на улицу и все твердила одни и те же слова в рифму, будто читала стихи.
У старухи была какая-то страшная сила. Когда я пошла обратно, у меня ноги еле двигались, будто я жутко устала. Старшая тетя с ехидством спросила:
— Ну что, колдовство помогло?
Все заулыбались, я легла. Дядя Антти, смеясь, проговорил:
— Ну вот, живем себе при коммунизме, чуть ли не спим под общим одеялом, а колдуны не переводятся.
Странно, зуб мой перестал болеть, может быть, это просто совпадение, как думает старшая тетя. Я и сама не верила, что от заговора может прекратиться боль. Моя старая бабка тоже всегда что-то шептала, когда лечила, но у нее и лекарства были, которые она сама готовила, но эта старуха ничего не положила на зуб, а просто колдовала. Про моего прадеда тоже говорили, что у него такая сила была, без всяких лекарств любую порчу мог напустить или вылечить — не только человека, но и скотину. А старая бабка, когда он умирал, сказала, что такие люди всегда перед смертью с ума сходят, все колдуны — безбожники, с нечистой силой связаны. Себя же она считала лекарем. Прадед действительно недели за две до смерти стронулся. Он кричал про коров, которые будто увязли в болоте, что их за хвосты надо вытаскивать оттуда и все советы давал, как тянуть. А старая бабка будто чему-то радовалась и все повторяла:
— Вот-вот, они ему и явились, коровы, которых он околдовал, напустил понос на животных.
Старая бабушка не выносила родню своего мужа, с которой была дважды в родне. Младшая бабушка, ее дочь, вышла замуж за своего двоюродного брата, сына этого безбожника и колдуна. Но мой дед тоже ни во что не верит. Может быть, если бы он верил, ему было бы легче там в больнице.
Арво, как и раньше, первый начал клевать носом. Дядя Антти взглянул на него, улыбнулся, встал и сказал:
— Пора спать, мы с Лизой и маленькой пойдем ночевать к Майкки, ее сыновья уйдут в другой барак.
Старшая тетя пошла спать к Аппо Виркки, а мы легли на место тети Лизы и дяди Антти.
КРАСНЫЕ ЯГОДЫ
Посреди ночи тетя разбудила меня. Оказалось, я громко смеялась во сне. Я начала вспоминать, что же мне снилось? Вначале я будто шла босиком по пыльной теплой дороге, стараясь растопыривать пальцы ног так, чтобы пыль, как теплая мука, проходила между пальцами, а потом был лес, но стволы деревьев были выскоблены добела, и было очень чисто и прохладно, нигде ни хвоинки, ни веточки. Я пришла на поляну, вернее, деревья исчезли, и стало поле, усыпанное красными ягодами. Я наклонилась, потрогала, ягоды были мелкие и твердые и росли, как брусника, мелкими гроздьями, но совершенно не было листьев, одни красные ягоды. Я сорвала гроздь, положила в рот — они были горькие, а когда я пошла, они стали давиться под ногами. Красный сок просачивался между пальцами, как кровь. Поле тянулось до голубого края неба. Вдруг на самом горизонте появились мои прапрабабушка и прапрадедушка, которых я никогда не видела, но о них часто рассказывали. Это были родители моего прадедушки-колдуна. Я хорошо помнила их историю, они умерли в восемнадцатом году, на одной неделе оба, им было по сто семь лет, они ходили в баню босиком зимой и летом и окатывались в проруби. Сначала умер дед, а через день умерла бабка, их хоронили вместе. Они оба хорошо помнили, когда построили первый дом на берегу реки в Виркине, а может, это их родители помнили. Бабка будто бы любила рассказывать всякие истории, но их колдунами не считали, иначе мой прадед не был бы колдуном: у колдунов не рождаются колдуны, это всем известно.
Они очень медленно с палками в руках шли ко мне. Они не были белыми, как все покойники, у бабки были красные щеки, она улыбалась и не была ни на кого похожа, а старик был похож на мою младшую бабушку, только глаза у него были голубые и без зрачков, но он не был слепым, он смотрел на меня… Хотелось, чтобы они скорее исчезли…
У деда глаза были как бы пустые. А бабка стала меня обнимать, и мне было щекотно. Я начала хохотать, тут тетя и растолкала меня.
В бараке храпело одновременно несколько человек, кто-то урчал, хотелось заснуть побыстрее. Я начала считать, но постепенно так получилось, что я начала высчитывать, за сколько лет до моего рождения умерли эти мои предки, получилось — всего за пятнадцать, а в Виркине поселились первые люди больше двухсот лет назад, наверное, наша деревня будет когда-нибудь переименована. Хотя вот Нева так и осталась Невой.
Как странно, в начале приходили люди, жгли леса, разрыхляли земли, а потом приходили другие люди, выгоняли тех с уже возделанных земель и начинали сами жить — так всегда было. Интересно, почему и откуда пришли туда наши? Говорят, что мы из Финляндии, потому что у всех наших чисто финские фамилии и все мы лютеране. Интересно, почему они ушли? Наверное, где-нибудь про это написано.
Стать бы действительно историком и попытаться все это узнать. Мой отец был историком, но его, кажется, интересовала французская революция. А я совсем мало знаю про французскую революцию. Там был Робеспьер, но его убили, наверное, тогда тоже много народу убили…
* * *
Утром тети поехали во Псков. Им хотелось найти там техникум или училище, куда бы устроить на следующую зиму Ройне. Иначе он попадет, как и все, на лесоповал, когда кончатся торфяные работы. А вообще ему не везет, тети не могли оставить его одного в Рыбинске. На деньги мало что купишь, да и денег нет, а приезжать за продуктами из Рыбинска в Эстонию слишком далеко. Почти полРоссии надо проехать, к тому же вряд ли ему удалось бы довезти туда продукты — по дороге украли бы. Через два дня они отправились с Ройне во Псков. Они устроили его в строительное училище на второй курс, с сентября он будет учиться. Меня бабушка все эти дни отправляла с женщинами в лес за черникой. Она не могла видеть, чтобы человек не работал, хотя я не понимала, на что ей нужно столько черники, ведь сахара все равно нет и сушить ее тоже негде. А когда я у нее спросила, она ответила, что в воскресенье отправит тетю Лизу на базар, и она продаст ягоды и буду деньги — дорогу окупишь.
В последний вечер перед отъездом я спросила у бабушки:
— К чему это видеть во сне ягоды?
Бабушка ответила, что все это глупости, но потом добавила: говорят, к слезам.
Как только мы вернулись из гостей, начали ходить на покос. Тети решили купить корову. В дождливые дни я ездила на велосипеде за ягодами или за грибами, а по субботам — в Виллевере на базар продавать ягоды. Тетя обещала мне на вырученные деньги купить материал на зимнее пальто. Прошлую зиму я проходила в старом тетином. Оно было сшито когда-то давно до войны. В таких длинных пальто с узкими плечами и высокими воротниками дамочки быстро бегали в старых фильмах, а здесь, в Эстонии, сейчас носят одежду, сшитую так, чтобы в ней было удобно широко шагать, размахивать руками и вообще казаться энергичной, плечистой и сильной.
