— Не заходишь что-то? — сказала продавщица и поправила волосы на висках. Ласково улыбнулась: — Что хочешь?

Федор достал деньги, пересчитал их.

— Небогатый у вас заработок, а говорят — монтажники, монтажники…

Татьяна прошла вдоль прилавка. Белый халат тесен ей, сверху пуговицы расстегнуты. Федор вдруг захотел пить. Проглотив слюну, отвел глаза от продавщицы. Схватил бумагу — и за дверь.

От моста долетали крики, ругань. Он сначала думал обойти это место, но почему-то пошел туда.

На асфальте, не обращая внимания на проходящие машины, дрались четверо. У всех одежда была порвана, лица окровавленные. Трое били одного.

— Остановитесь, что делаете?

Никто его не слышал или не хотел слышать. Тогда Федор схватил за рукав сгорбленного, бородатого мужчину:

— Остановитесь!

Только он сказал это, как слева ударили его по голове, аж потемнело в глазах. Федор разозлился — никто его не бил, сколько он себя помнит.

Перехватил руку, вывернул — и вот лежит один в сугробе. Ударом посадил на асфальт бородатого. Третий и сам упал. Они бормотали что-то, лежа в снегу, а человек, которого били, будто сумасшедший, хохотал и показывал на них пальцем. Федор узнал своего бригадира.

— Молодец, молодец! Спас меня от этих волков. — Богдан едва стоял на ногах. — Мужик! Так им и надо. Захотели победить меня, Ваську Богдана, первого бойца монтажного управления. Сволочи, тьфу! Помоги дойти до дома.

Федор обхватил его за плечи, хотя и было противно смотреть на эту окровавленную рожу, и повел домой. Из магазина выбежала Татьяна, заохала:

— Кто тебя бил?

— Это не меня, — неохотно ответил Федор, — а его.

— Почему же у тебя на лице кровь? — Она платочком провела по его лицу, показала на Богдана: — Это тоже ваш?

— Наш…

По дороге Богдан пытался петь, но, видимо, забыл слова и только повторял одну строчку. Последние метры к дому Федор его уже нес на себе. Перед дверью Богдан стал на ноги, застегнул куртку, и Федору показалось, что он трезвый, потому что глаза смотрели уверенно и ясно.

— Прошу, заходи. — Он сам открыл дверь.

— Нет, мне надо идти.

— Не бойся.

— Чего мне бояться? — Федор первым вошел в хату.

Тэкля готовила ужин.

— Тэкля, дай гостю сесть, — сказал Богдан с порога.

— Пожалуйста, пожалуйста. — Тэкля полотенцем накрыла табурет. — Присаживайтесь, уважаемый.

— Готовь стол, Тэкля, — приказал Богдан.

— Нет, я пойду, — поднялся Федор с табурета.

— Что вы, как можно. Видите, первый день у меня квартирует Василь, а слушаюсь его лучше, чем мужа, — говорила Тэкля. — И почему это так? Такой уж он добрый, что хоть к ране прикладывай, только глаза очень острые.

Вышла из комнаты Тэклина мать, посмотрела на них, будто молния блеснула, прошептала:

— Нету на вас беды. Чтоб вы… — и хрипло закашлялась.

— Зачем вы так, мать? — сказал Богдан. — Мы хотим как люди, чтобы все было хорошо и правильно. — Он вздохнул. — Все Богдан плохой… Знает ли кто, что я этими руками построил сотни километров электролиний? О которых в песне поется:

Седина в проводах от инея,

ЛЭП-500 не простая линия…

Богдан, положив голову на стол, уснул. Федор поднялся и, не слушая, о чем говорит Тэкля, вышел из дому.

Было поздно, когда он зашел на квартиру к мастеру.

— Там он, — показала хозяйка на дверь в боковую комнату.

Иван Александрович — в морской тельняшке и спортивных брюках — стоял на голове. От неожиданности Федор вытаращил глаза.

— Что-то поздно ты, — сказал мастер. — Ожидал тебя раньше. Минутку… Раз-два. Удивляешься? Это врач посоветовал каждый день вверх ногами стоять по системе йогов. Хочу болезнь свою победить.

«Зачем понадобился ему?» — подумал Федор.

— Моей хозяйке сорока на хвосте принесла, что ты дрался с кем-то. — Мастер открыл чемодан и что-то старательно стал в нем искать. — Так или нет?

— Сорока правду сказала. — Федор поднялся. — Вы все знаете, я пошел.

— Смотри, какой горячий. Молодой петушок ты, Федор. — Мастер сел напротив парня. — Никогда не делай поспешных выводов. Я давно наблюдаю за тобой. Голова на плечах у тебя есть. Хочу попросить, чтобы ты кое-что сделал. Не спеши отказывать. Я заметил, что ты любишь сидеть за последним столом и больше слушать, чем говорить.

— При чем здесь все это? — пожал плечами Федор.

— При том, что мы сделаем звено из четырех человек, и ты будешь им руководить. Думаю, что от этого дело пойдет быстрее.

— Одно звено ничего не решит, — сказал Федор и почувствовал, что где-то внутри загорелся приятный огонек. Пришло то время, когда он покажет, на что способен. Главное, чтобы дали самостоятельный участок и не мешали.

— Конечно, твое звено задачу не решит. Остальных ребят объединим в такие же звенья. Это я и хотел тебе сообщить.

— Я согласен. Только кого взять к себе. — Федор вспомнил всех ребят и остановился на Якове, Николае Макарчуке и Третьяке.

— Не возражаю, — сказал мастер. — С этого момента ты отвечаешь за ребят. Это твое дело, когда вы будете начинать работу, когда заканчивать. Важно, чтобы все было сделано качественно и быстро. Мы с бригадиром попробуем помочь.

Сегодня Иван Александрович второй раз прошел всю линию. В конце ее сел на поваленное дерево и долго думал. Ему было и жаль ребят, которых ожидала здесь трудная работа, грязь, и в то же время он знал: настоящий мужчина вырастает только в трудностях. Жизнь — не цветы и встречи с любимой на пирсе, это в основном тяжелая, изо дня в день работа.

…Из-за туч выползла луна и желтым светом залила дома, лес, огороды. Давно не было такого чудесного настроения у Федора. Он шел, не обращая внимания на грязь: море ему было по колено.

Ребят дома не было. Старуха спала на кровати за перегородкой. Федор включил свет в своей комнате. На диване лежали карты, грязная одежда Казакевича и Третьяка. Он собрал рубашки, носки и вынес их в сени, сложил в шкаф.

— Кто там? — послышался голос старухи.

— Это я, Федор.

Хозяйка вошла в комнату, присела на табуретку.

— Сон что-то не идет. Ты чего дома сидишь? Хлопцы пошли в клуб…

— Там неинтересно.

— Как это не интересно? — старуха улыбнулась. — Молодому все интересно. Сколько тебе лет?

— Мне? — растерялся Федор. — Девятнадцатый уже…

— Уже… — засмеялась хозяйка. — Дите ты еще. Скажи мне, чего ты такой серьезный? Остальные хлопцы шутят, в карты играют, а ты все молчишь.

— Это вам кажется.

— Нет, очень ты серьезный хлопец. Хочу поговорить с тобой. С этими жевжиками не о чем говорить. Эх, трудная моя доля, — вздохнула старуха. — Как, Федор, я вас кормлю? Может, плохо?

— Ничего… — Федор уже утром смотреть не мог на блины и кислое молоко.

— Может, ты есть хочешь? — Хозяйка живо вышла из комнаты и через минуту принесла на тарелке жареного петуха.

— Покушай, мальчик, кто вас тут накормит. — Она села напротив, глаза ее были ласковые.

— Нет, что вы… Как-то… — Федор покраснел.

— Петушок молодой. Своих кур не смотрел, бегал к соседним. Зачем мне такой лентяй? Мясо вкусное.

Федор сейчас и волка бы съел. С его ростом, да и работа нелегкая, весь день на воздухе. В один момент уничтожил он петуха. Водку не пил, хотя и уговаривала хозяйка.

— Спасибо, Марья Филипповна. Теперь можно опять столбы поднимать.

— Вот-вот. И я о том же. Трудно мне жить, старой. Одна, как гвоздь на дороге. Дочери далеко, сыновей бог не дал.

— Я знаю.

— Так у меня небольшенькая просьба, Федечка. Хлопцы тебя послушаются, помогут. Шла я сегодня огородами: много столбов лежит на лугу. И все такие черные. Соседка моя, Фрося, ты знаешь, муж ее начальника возит на легковушке, говорит, что эти столбы тридцать лет в земле простоят и ничего их не возьмет.

— Они проантисептированы, — сказал Федор и долго объяснял хозяйке, что это значит, а она все равно не понимала его.