— Управление ближе, чем училище, — заскрипел стулом Аполлинар Константинович. — В их деревне нет почты, да, в конце концов, так ли это важно, кому первому сообщил о происшествии мастер?

— То, что произошло в его группе, безусловно, могло случиться у каждого, — взял слово директор. — Могло у каждого, но случилось у него. В дальнейшем мы сделаем определенные выводы, чтобы предупредить всякие ЧП.

И определенные выводы директор сделал. Когда закончилось совещание, на доске объявлений висел приказ с выговором Ивану Александровичу. За недостатки в воспитательной работе — так было сформулировано в приказе.

— За свою жизнь, молодой человек, я получил около двадцати выговоров, — закончил читать приказ Аполлинар Константинович, — но от этого не стал хуже работать.

— Зайдите, Иван Александрович! — Директор прошел мимо, опустив глаза.

— Иди, — подтолкнул его Аполлинар Константинович. — Когда начальство зовет, спешить не надо, но и задерживаться не стоит.

Власенко разговаривал по телефону. Положил трубку сразу, как только Иван Александрович остановился перед его столом.

— Как чувствует себя Криц?

— Глаз ранен, но нетяжело. Врач там хороший, «отремонтировал»…

— Доверие у меня к вам, Иван Александрович, полное. Хочу, чтобы вы его оправдали своим отношением к обязанностям. Кстати, говорил в горисполкоме насчет квартиры. Зампред обещал к осени выделить вам однокомнатную. Как новость?

— Чудесная.

— Лучшая, наверное, чем первая? — довольно засмеялся Власенко. — Теперь как можно быстрее к учащимся. Вам здесь больше делать нечего.

…Иван Александрович купил в магазине чаю, две рубашки и кирзовые сапоги. Положил в чемодан новую тельняшку.

Только в конце общежитского коридора желтела лампочка. Гулко прозвучали шаги. Из комнаты Аполлинара Константиновича пробивался свет. Иван Александрович постучал. Повернулся в замке ключ.

— Это вы? Заходите.

У Аполлинара Константиновича была трехкомнатная квартира в Минске. Там жили жена, дочь и сын. Он ездил к ним два раза в месяц с полным чемоданом грязного белья. Жена каждый раз ругалась с ним за это, да и хотела, чтобы бросил он училище. Родственники и знакомые не понимали, как он на старости лет занимается с «фабзайцами».

— Ты же был главным инженером управления, — кричала в отчаянии жена. — Подумал бы про авторитет.

— Вот я и думаю про него, — спокойно отвечал Аполлинар Константинович и делал по-своему.

Его комната была обставлена очень скромно: кровать, стол и два стула. Шкафы вмонтированы в стену, в них висели костюм, плащ, рубашки…

— Проститься пришел… — Иван Александрович не закрыл за собой дверь, стоял на пороге.

— Прошу перед дорогой, — пододвинул ему стул Аполлинар Константинович. — Вот читаю «Анну Каренину». Третий раз за свою жизнь и будто впервые… Надеюсь, что в деревне у вас найдется время. Возьмите книгу. Только не забудьте там. Привет Федору Розуму. Голова у него умная, и, думаю, из него будет толк… Чаю не хотите, Иван Александрович?

— Нет, спасибо, был в столовой,

— Извините меня, старика. Ответьте мне на такой вопрос: вы один, без семьи? И молодой же человек еще. Не все же в общежитии.

— Такой же вопрос и вам, Аполлинар Константинович.

— Я — другое дело, — развеселился старик. — В Минске у меня и жена, и дети, и квартира.

— Почему же вы не с ними?

— Хочу вольным воздухом немного подышать. Да что мне там делать? Сидеть с пенсионерами на скамейке и забивать «козла» или залезть в киоск и торговать газетами, журналами? Нет, это не для меня.

— Значит, мы с вами одного поля ягоды.

— Может, и так… — задумчиво сказал Аполлинар Константинович и пожал мастеру руку. — Счастливого пути, и если что — пишите мне. Я быстрый на ноги.

Завтра около двенадцати он приедет в деревню. Времени впереди еще много. Поезда, автобусы, станции — все пролетает мимо и исчезает. Как исчезли далеко позади сорок лет, прожитых им на этой земле. В волосах появилась седина, и все чаще стало сниться детство: то он с отцом и мамой идет на сенокос, то с друзьями, такими же мальчишками, по скованной льдом Ясельде везет из лесу на саночках дрова…

10

…Столбы поднимались над полем, болотом, линию тянули к самому горизонту.

С высоты, на которой работают монтажники, далеко видно. Да и на то, что близко, смотришь со столба совсем по-иному, чем с земли. Чувствуешь в себе какую-то возвышенность, даже величавость… Ты выше этих деревьев, кустов, машин, что мчат за холмом. В душе такое же чувство, какое мог пережить, когда впервые полюбил или вновь увидел через много лет дом, в котором родился. Руки, ноги, все тело наполнено радостью высоты. Если бы вдруг выросли крылья, взмахнул бы ими и полетел. Неудивительно, что летчики так любят небо. Наверное, кто хоть раз испытал чудо высоты, тот навсегда запомнил щемящее чувство простора.

Ноги уже привыкли к когтям, идут по столбу, будто по тропинке. Подрагивает столб под твоей тяжестью, шатается. Ловкость, удаль — бегом подняться наверх, чтобы друзья с завистью оценили это. Ты ни на кого не смотришь, никого не замечаешь. Конечно, так по инструкции нельзя делать — нарушать технику безопасности. Но когда молод и не знаешь, куда девать силу, риск кажется наслаждением. Наверху закрепил надежно когти, пристегнулся к столбу монтажным ремнем и опустил руки. Страха нет, и невольно вырывается: «Э-ге-гей!» От крика испуганно взлетают с пока еще единственного провода воробьи, кружат вокруг, а потом опускаются назад на блестящую на солнце металлическую нить. Птицы привыкли уже к линии, им, видимо, нравится здесь отдыхать.

Линия началась на небольшом поле, на котором буйствует рожь. Там выкопали Федор с Иваном Третьяком первую яму под столб. Провода идут над дорогой, которую днем и ночью укатывают машины. За деревней линия замедляет свой ход, взбирается на пригорок, делает широкий шаг, и только столб виднеется из-за пригорка.

Более всего времени потеряли на болоте. Ямы копали вручную.

Болото тянулось за лесом два километра. И сначала думали, что столбы поставят за день-два. Большинство ям выкопали быстро, укрепили лозою. Догадался так сделать Николай Макарчук, за что Богдан, на удивление всем, поблагодарил его перед началом работы, крепко пожав руку.

Через день после того, как Иван Александрович с Фантомасом уехали в училище, бригада решила поставить столбы в ямы. Ночью прошел сильный дождь. Огромные лужи блестели на улице, на огородах, на лугу. Еще только хозяйки начали доить коров, а Богдан уже обегал дома, где квартировали монтажники.

Федор проснулся оттого, что показалось, будто кто-то тянет его за ногу в прорву. Третьяк с Казакевичем уже сидели около стола, а Федора будил Богдан. Впалые глаза, бледное решительное лицо, на котором под кожей выступали желваки. Таким Богдана Федор еще не видел. Чем-то похож он был на охотника, который наконец выследил зверя.

— Быстрее! — крикнул Богдан и выбежал из дома…

Ребята молча схватили лопаты, топоры и последовали за ним. Почти бежали. Был слышен топот ног, летели в стороны брызги воды, и кто-то в затылок шумно дышал. Федор оглянулся. Николай Макарчук вечером гостил у своего сельского дружка, и теперь ему было трудновато. Болото, по которому монтажники вчера ходили, как по шоссе, ожило, зашевелилось. Ямы, выкопанные под столбы, были заполнены водой. Федор не мог представить, что столько ее налило за ночь. Ямы наполовину заплыли болотной жижей. Так же могло быть по всему болоту, и тогда надо было бы начинать сначала, с утра до вечера работать в сырости и грязи. Каждый, видимо, думал об этом и растерянно смотрел, как на их глазах дно ямы затянуло жижей.

По болоту важно ходили аисты, не обращая внимания на монтажников. Ребята столпились около приземистой кривой березки, следили, как Богдан шел вдоль линии. Федор было бросился следом за ним, но Богдан махнул рукой: «Стой!»

— Может, пойдем поспим еще? — Яков сладко зевнул и судорожно повел плечами.