Борис, вызвав Афанасия Власьева, глубокой ночью отправился за толкованием этих явлений к старику астрологу, заточенному в башне. Астролог, показывая на противостояние звёзд, начал выкрикивать какие-то фразы, размахивая руками как крыльями. Дьяк, перекрестившись, перевёл:
— Говорит, Господь Бог этими звёздами и кометой остерегает всех государей. Пусть царь остережётся и внимательно смотрит за теми, кому доверяет, пусть велит крепко беречь границы от чужеземных гостей!
Перевёл и осёкся: уставился на него своими чёрными глазами Борис, думал о чём-то своём.
«Неужели дознался?» Липкая струйка потекла по спине Власьева.
Ведь это с его помощью добрались до Льва Сапеги посланцы бояр...
Лев Иванович Сапега пребывал в состоянии крайней ярости. Он метался в распахнутой меховой мантии по залу с цветными стрельчатыми окнами своего родового замка, отшвыривая ногой то стул, что подвернувшуюся борзую, чертыхаясь, как пьяный пан в корчме.
Юрий Петровский стоял ни жив ни мёртв, зная горячий нрав хозяина, который мог в запале и палашом приласкать.
Наконец Сапега остановился, уставясь на Петровского налитыми кровью глазами:
— Значит, так и сказал: не поеду к Сапеге, сам справлюсь?
— Мне, говорит, Юрий, помощь сам король обещал!
— Пся крев! Это все козни Адама Вишневецкого.
— Вишневецкий тут ни при чём. Он же сам попросил у вашей святости подтверждения, что Димитрий — истинный царевич. Что я и сделал по вашему поручению. Правда, чуть конфуз не случился...
— А что такое? Разве мог царевич не узнать тебя, своего воспитателя с детских лет?
— Конечно, узнал. И обрадовался, обниматься начал, всем представляет — вот мой дядька Юрий, сызмальства меня учивший грамматике да риторике. Да тут, как на грех, князь Адам начал меня выспрашивать, как удалось царевича от убийц спасти. А я толком и не знаю сию легенду. А князь, заподозрив чего-то, вдруг спрашивает, откуда, мол, я так хорошо польский язык знаю. Начал придумывать на ходу, что потом воевал в Ливонии, в плен попал, оттуда снова в Москву сбежал, нашёл царевича, стал его воспитывать...
— Ну и поверил князь?
— Поверил, потому что тут Димитрий на выручку пришёл, всё так складно рассказал, всех, кто его убить должен был, назвал поимённо.
— Так почему же, ответь мне, Димитрий вдруг нарушил наш уговор и отказался ехать сюда? Ведь он же знает, что надо дождаться смерти Бориса, что мы готовы дать ему вооружённый отряд, когда воцарится малолетний Фёдор. Есть у меня договорённость о поддержке и с московскими боярами. Что тому виной?
— Вы не поверите, князь, но виной тому любовь!
— Любовь? — вскричал князь как ужаленный. — Какая может быть любовь у этого сосунка?
— Именно потому, что он сосунок, такое и оказалось возможным. Ведь мальчик рос почти в заточении, с женщинами никогда не общался.
— Ну и что же?
— На нашу беду, когда я только ещё собирался в дорогу к князю Вишневецкому, к Адаму приехал его тесть Юрий Мнишек.
— Как же, известный жулик и ловелас, — обронил с иронией Сапега. — Ещё покойному королю любовниц поставлял, а заодно и казну королевскую доил нещадно.
— Вот-вот, это именно он. Привело его любопытство, а познакомившись с Димитрием, Мнишек понял, что открываются фантастические возможности сказочно разбогатеть. Ведь если Димитрий сядет на престол, те, кто будут рядом с ним, получат доступ к сокровищницам русских царей. У Юрия есть младшая дочь Марианна, вот он её и познакомил с Димитрием.
— Что, красива? — с любопытством спросил Сапега.
— По-моему, не очень — маленького роста, чернявая, вертлявая. Но, видно, есть в этой паненке некий огонь, что зажигает сердца мужчин. Вокруг неё крутятся десятки самых знатных шляхтичей, хоть и знают, что невеста без приданого. Папенька-то весь в долгах! Вот он и выбирает жениха побогаче.
— Так и Димитрий без гроша ломаного в кармане!
— Это его не смутило. Наоборот, где-то снова занял, думаю, что у того же Вишневецкого, и Димитрия золотом снабдил, нарядил как следует, подарил роскошный экипаж. Димитрий явился в замок Мнишеков на бал как истинный царевич. И куда вся неуклюжесть его девалась! Будто всю жизнь кадриль да мазурку отплясывал. Увидел он Марианну — Марину и влюбился с первого взгляда. В тот же вечер к отцу её бросился — просил отдать Марину в жёны. Юрию того и надо: сразу условия выставил: во-первых, чтоб царевич тайно перешёл в католическую веру, во-вторых, как взойдёт на престол, Юрию миллион злотых вручил, в-третьих, чтоб отвёл ему во владение всю Северскую землю. Только тогда Димитрий получит руку Марины.
— Губа не дура! Ах, стервец, пся крев! — снова начал ругаться Сапега. — Ну, а что мальчик?
— Димитрий на всё безропотно согласился. После того Мнишек повёз царевича к королю. Сигизмунд сам имел тяжёлое детство — родился в тюрьме, долго был гоним, потому отнёсся к несчастному с сердечным участием. А когда Димитрий и королю пообещал почитай половину России...
— Экая щедрость на чужое, — усмехнулся канцлер. — Помнится, он и мне многое обещал, да не спешит выполнять...
— А я не думаю, что он собирается выполнять и то, что обещал королю и Мнишеку, — поддакнул Петровский. — Я его с детства знаю, этот малец только с виду простодушен... Короче, король пообещал и денег и не препятствовал, чтобы шляхтичи шли под знамёна царевича.
— Ну, этому мы помешаем, — нахмурился Сапега. — Не прощаю измены. Скоро будет сейм, так я выступлю и объявлю, что это самозванец и что война с Россией для нас гибельна. Уверен, что меня и гетман наш великий, Ян Замойский, поддержит. Я проучу этого щенка!
Уже успокоившись, Сапега наполнил вином два бокала, один из них протянул Петровскому:
— Давай выпьем, ты, чай, устал в пути. Жаль, конечно, что разрушились наши многолетние планы. Но я думаю, что мы найдём другого достойного претендента на русский престол, когда умрёт Борис. А где сейчас этот мальчишка?
— Сейчас им занялись по поручению короля два иезуита. Сигизмунд, как и папа римский, мечтает обратить Россию в истинную веру.
— Это ещё один шаг к его падению! — покачал головой Сапега. — Стоит русским узнать, что он изменил православию, как они все отвернутся от него. Впрочем, уверен, дело до этого не дойдёт, не видать ему войска польского как своих ушей!
«Жаль нам, что ты душу свою, по образу Божию сотворённую, так осквернил и в упорстве своём гибель ей готовишь: разве не знаешь, что ты смертный человек? Надобно было тебе, Борис, удовольствоваться тем, что Господь Бог дал, но ты, в противность воли Божией, будучи нашим подданным, украл государство с дьявольскою помощью. Сестра твоя, жена брата нашего, доставила тебе управление всем государством, и ты, пользуясь тем, что брат наш по большей части занимался службою Божиего, лишил жизни некоторых могущественнейших князей под разными предлогами, как-то: князей Шуйских, Ивана и Андрея, потом лучших горожан столицы нашей и людей, приверженных к Шуйским, царя Симеона лишил зрения, сына его Ивана отравил; ты не пощадил и духовенства: митрополита Дионисия сослал в монастырь, сказавши брату нашему Фёдору, что он внезапно умер, а нам известно, что он и до сих пор жив и что ты облегчил его участь по смерти брата нашего; погубил ты и других, которых имён не упомним, потому что мы были тоща не в совершенных летах. Помнишь, однако, сколько раз в грамотах своих мы тебе напоминали, чтоб ты подданных наших не губил; помнишь, как мы отправили приверженца твоего Андрея Клешнина, которого прислал к нам в Углич брат наш Фёдор и который, справив посольство, оказал к нам неуважение в надежде на тебя. Это было тебе очень не по нраву, мы были тебе препятствием в достижении престола, и вот, изгубивши вельмож, начал ты острить нож и на нас, подговорил дьяка нашего Михаилу Битяговского и 12 спальников с Никитою Качаловым и Осипом Волоховым, чтобы нас убили: ты думал, что заодно с ними был и доктор наш Симеон, но по его старанию мы спасены были от смерти, тобою нам приготовленной. Брату нашему ты сказал, что мы сами зарезались в припадке падучей болезни; ты знаешь, как брат наш горевал об этом; он приказал тело наше в Москву принести, но ты подговорил патриарха, и тот стал утверждать, что не следует тело самоубийцы хоронить вместе с помазанниками Божиими; тогда брат наш сам хотел ехать на похороны в Углич, но ты сказал ему, что в Угличе поветрие большое, а с другой стороны подвёл крымского хана; у тебя было вдвое больше войска, чем у неприятеля, но ты расположил его в обозе под Москвою и запретил своим под смертною казнию нападать на неприятеля: смотревши три дня в глаза татарам, ты отпустил их на свободу, и хан вышел за границы нашего государства, не сделавши ему никакого вреда: ты возвратился после этого домой и только на третий день пустился за ним в погоню. А когда Андрей Клобуков перехватил зажигальщиков и они объявили, что ты велел им жечь Москву, то ты научил их оговорить в этом Клобукова, которого велел схватить и на пытке замучить. По смерти брата нашего (которую ты ускорил) начал ты подкупать большими деньгами убогих, хромых, слепых, которые повсюду начали кричать, чтобы ты был царём; но когда ты воцарился, то доброту твою узнали Романовы, Черкасские, Шуйские. Опомнись и злостью своей не побуждай нас к большому гневу; отдай нам наше, и мы тебе, для Бога, отпустим все твои вины и место тебе спокойное назначим: лучше тебе на этом свете что-нибудь претерпеть, чем в аду вечно гореть за столько душ, тобою погубленных».
