Грех жаловаться, любит государь иностранных воинов. Ему, капитану Маржере, командиру пятисот всадников, положено годовое жалованье в восемьдесят рублей да выделено поместье в семьсот четвертей[50], что приносит хороший доход. На кормление вдобавок выделяется каждую осень по двенадцать четвертей[51] ржи и столько же ячменя. Его сотники Давид Гилберт и Роберт Думбар получили жалованье по тридцать пять рублей и поместья по четыреста четвертей.

И это при поистине сказочной дешевизне и изобилии съестных припасов. Огромного барана, например, продают за десять копеек, а жирного цыплёнка можно приобрести за одну москву[52].

Помимо жалованья государь постоянно дарует отличившимся гостинцы в виде денег и отрезов парчи, бархата, атласа или тафты для пошива платья. Нередко видные чиновники и военачальники получают и личные подачи государевы. Так называются кушанья, которые доставляются отмеченному лицу домой с царского обеденного стола. Вот и ему, Маржере, не раз доставляли из дворца жареного лебедя с варёными грушами, блюдо, которое, как заметил царь Борис, особенно нравилось сухопарому капитану.

За такую любовь капитан и его всадники готовы жизни положить, если понадобится... Жак Маржере тряхнул головой, отгоняя внезапное видение — кривую ухмылку Давида Гилберта. Да, бывает, что по вечерам капитан, оставшись один в комнате, при свете свечи аккуратно поверяет свои дневные наблюдения бумаге. Сообщает он не только о быте и нравах, но и о том, что слышал любопытного во дворце, новое об укреплениях крепостей, их вооружении.

Каждую записку он делает в трёх экземплярах. Один экземпляр вручается толмачу Заборовскому, он упорхнёт в Польшу, к гетману Льву Сапеге. Второй — для Гилберта, через английских купцов уплывает к графу Солсбери, канцлеру королевы Елизаветы. И третий через Исаака Массу попадёт в Голландию, а оттуда — в Париж, в руки его любимого короля Генриха.

Маржере спешит успокоить свою совесть: если понадобится, то в критический час его шпага будет верно служить государю Борису!

...На левом берегу Москвы-реки, перед мощными каменными воротами, соединяющими стены Кремля и Китай-города, его встретил резкий запах рыбьего рынка. Маржере подъехал к барке, пришедшей с низовьев Волги. Какой только рыбой, не виданной в Европе, здесь ни торгуют — осетрина, белуга, стерлядь, белорыбица. А вот рыбья икра — кавиар, которые итальянцы покупают, не жалея никаких денег. Капитан решил было прислать сюда слугу, чтобы купить осётра или белугу к обеду, но потом передумал: ведь сегодня ему предстоит долгожданное свидание, и ещё неизвестно, в котором часу он вернётся. При мысли о возлюбленной капитан почувствовал жаркое колотье сердца.

...Ранним летним утром царский поезд отправился в загородное поместье Вязёмы. Огромную, пышно отделанную золотом карету, в которой находились царь Борис Фёдорович и царица Мария Григорьевна, дочь печально известного царского палача Малюты, сопровождала пышная процессия. Здесь был весь «двор» — и думные бояре, и родовитые князья, и московская знать. Кто в своих колымагах, кто верхом. Царицу сопровождало много жён и дочерей боярских, ехавших верхом по-мужски, в одинаковых широкополых белых шляпах и длинных и широких разноцветных платьях из тонкого сукна.

Маржере, гарцевавший со своими всадниками вдоль процессии, лихо подкручивал ус и исподтишка оглядывал русских женщин, радуясь столь редко предоставляемой возможности увидеть их лица открытыми. Достаточно опытный в амурных успехах, он несколько даже растерялся, не зная, которой из них отдать предпочтение.

Впрочем, и сам капитан со своей импозантной внешностью не остался незамеченным красавицами. Во всяком случае, одна из них, на великолепном белом аргамаке, в белой шёлковой поволоке[53], отделанной золотым шитьём и драгоценными каменьями, в кокошнике, сверкающем на солнце сотнями розовых жемчужин, проскакала совсем рядом с капитаном и, будто невзначай, хлестнула своим арапником по крупу его коня, так что тот от неожиданности встал на дыбы, и только опытность всадника не позволила ему грохнуться наземь.

Красавица вроде бы от смущения закрыла лицо широким рукавом, однако так, что хорошо были видны её чёрные смеющиеся глаза. Закипевший было от бешенства Маржере тут же оттаял и широко заулыбался, показывая ровный ряд желтоватых зубов.

Во время дальнейшего путешествия он уже не спускал взгляда с черноглазой красавицы, и, когда в Вязёмах царский поезд остановился, Маржере, решительно оттолкнув слугу, сам помог сойти даме с лошади, за что был вознаграждён нежным пожатием маленькой, но крепкой руки.

Впрочем, на этом всё и кончилось, поскольку незнакомка с другими дамами удалилась вслед за царицей на лужайку у реки, а капитан должен был вернуться к своим прямым обязанностям— охранять государеву особу. Царь Борис чувствовал себя неважно, и прогулка не принесла долгожданного облегчения. От тряски в карете ему вдруг стало хуже, и он потребовал, чтобы его немедленно на носилках отнесли во дворец. Маржере сопровождал государя со своими телохранителями в Москву, и ему даже не удалось узнать имени прелестной незнакомки.

Царь тем временем чувствовал себя всё хуже, он едва находил в себе силы, чтобы побывать на службе в соборе, и, естественно, ни о каких загородных поездках речи больше не было. Однако образ черноглазой красавицы не оставлял доблестного капитана. Не раз он останавливался, глядя вслед какой-нибудь боярской колымаге: вдруг в ней едет таинственная незнакомка?

Среди ландскнехтов особой популярностью пользовалась Настька Черниговка, проживавшая здесь же, в Замоскворечье. Разбитная бабёнка охотно предлагала свои услуги в любовных делах — приворожить сердце какой-нибудь красотки, обмануть ревнивого мужа, узнать, изменяет ли тебе любимая женщина.

Маржере, повидавший на своём веку множество колдунов и колдуний во всех странах, лишь посмеивался над легковерием своих товарищей. Тем не менее сердце его ёкнуло, когда вдруг Настька Черниговка подошла к нему и, нагло улыбаясь, сказала:

   — Любит тебя, капитан, черноглазая красавица из высокого терема. И ты её любишь, из сердца выкинуть не можешь, хоть и видел её всего один раз... Так?

   — Так, так! — возбуждённо воскликнул капитан, хватая гадалку за руку. — Говори, ты её знаешь?

   — Что-то глаза застилает, — застонала вдруг гадалка. — Ничего не вижу. Положи гривенник на ладонь.

Капитан торопливо сунул ей серебряную монету.

   — Ну, говори же, как мне её увидеть?

   — Для начала подарочек надобен. Чтоб уверилась голубка, что ты её любишь. Вот этот перстенёк хотя бы...

Капитан послушно снял с левого безымянного пальца золотой перстень с драгоценным камнем.

   — Это другое дело! — кивнула Черниговка. — Теперь ожидай весточки, скажу, когда сможешь свидеться.

Потянулись томительные дни ожидания. Капитан не находил себе места, его стали снова одолевать сомнения. Но вчера вечером Настька Черниговка со своим птичьим носиком снова появилась в его доме. Дождавшись, когда Маржере отослал своего слугу, шепнула:

   — Завтра после обеда будь у часовни на крестце[54] у Варварки. Я тебя проведу куда надо.

...Настька Черниговка, увидев капитана, деловито засеменила впереди. Они долго шли вдоль высокого частокола, огораживающего дворы московских знатных людей и богатых купцов, пока не остановились возле незаметной калитки. Оглянувшись по сторонам, Настька осторожно тронула калитку, та послушно открылась.

Настька улыбнулась капитану:

   — Ожидает тебя твоя красавица.

Крадучись прошли они густым яблоневым садом к терему, стоявшему поодаль от основного дома. Скользнув в заднюю дверь, Настька пропала на несколько минут, потом выглянула, подтолкнула взволнованного любителя приключений к лестнице: