Джейк смел со стола газету и стал звонить Нэнси на Корнуолл. К телефону подошел Сэмми.

— Это говорит начальник полиции, — тоном киноковбоя пробасил Джейк. — У нас есть сведения, что в вашем огороде приземлилась летающая тарелка.

— А, папочка! Тебе позвать маму?

Бен, которого Нэнси, видимо, положила в колыбельку, тут же взвыл.

— Алло.

— Боже мой, Джейк! Что у тебя голос какой-то замогильный?

— Да это от курева… Брошу, брошу.

— Ты где был так поздно?

— Ужинал с Джимми Блэром и продюсером, но на данный момент я не хочу больше про это ничего говорить, потому что в понедельник все может рухнуть.

— С тобой был Гарри?

От испуга у него сразу выскочило «нет», что было, конечно, ложью, но, если вдуматься… отчасти даже правдой.

— А почему ты так решила?

— И ты позволишь ему, пока ты здесь, распоряжаться у нас в доме?

— Нет. Да. Да какая разница?

— Я не хочу, чтобы он у нас в доме хозяйничал.

— О’кей, о’кей, меня машина ждет. Опаздываю. Позвоню тебе потом из студии.

На самом деле после того как Джейк расстался с Блэром и остальными в ресторане (предполагалось, что попозже он, возможно, присоединится к ним в холостяцкой квартирке Бернарда Фарбера в Белгрейвии), как-то само собой получилось, что сперва он подъехал к метро «Риджентс-парк», потому что только в присутствии злобного Гарри можно вытерпеть хвастливый бред Фарбера. Гарри пришлось разбудить и вытащить из постели.

— Давай вставай, Гершл! Поехали пить и веселиться. Девочки, шампусик — только скажи! Мы в развратном Лондоне живем или где?

— Ты-то, может, и да.

— Я? — Джейк не сдержал смешка. — Мы с Нэнси перед сном в постели книжки читаем. И на всякие такие штуки не подписываемся.

— Какие штуки?

— Одного из наших проконсулов, Си Бернарда Фарбера, только что увенчали лаврами. Он сподобился милости триумвирата. И возвращается теперь в империю Голливуд. Это его прощальная вечеринка.

— И что я должен надеть?

— Ой, да бога ради — что угодно! Главное, чтоб были темные очки.

У дома Фарбера раскинулось море машин — заполонили подъездную дорожку, двор и чуть не всю прилегающую улицу. Среди них «роллс-ройс», раскрашенный в психоделические цвета; несколько «феррари»; «астон-мартинам» — тем просто некуда было ткнуться, в два ряда вдоль тротуара парковались; а «ягуаров» модели «Е» и вовсе бессчетно. Свой «хиллман-минкс», и так-то не из дорогих, да еще и не очень новый, Джейку пришлось бросить за пару кварталов: ладно уж, зачем приличных людей позорить?

Юные красотки повсюду — облепив перила лестницы, они совершенно заслонили шикарную кованую решетку. Некоторые сидели на полу. Даже прижатые к стенке, они обегали глазами фойе, высматривая знаменитостей. И было кого высматривать! Одна, но зато настоящая, голливудская звезда, несколько знаменитых режиссеров, в том числе тот, который первым показал на широком экране лобковую шерстку. Из уст в уста шелестел слушок, что в доме Фарбера вот-вот покажется кто-то из «Битлов»: уже выехал! едет! будет с минуты на минуту! А кто уже бесспорно прибыл, так это человек, когда-то удостоившийся счастья поднести спичку к сигарете Жаклин Кеннеди. И еще один, сказавший Орсону Уэллсу: все, старик, дескать, амба, пора тебе на погост. Не говоря уже о первой из британских актрис, кого за голый сосок ущипнули не только на широком экране, но еще и особенно крупным планом.

Джейк, пребывая в чистой радости и счастье, был тих и незлобив, но тут Фрэнки Демейн пристал к нему по поводу Гарри: «Ты кого к нам привел, старик? Он реально крутой чувак или так себе?»

Гарри, в которого бесцеремонно ткнули пальцем, аж рот открыл. К такому юморочку не привыкший, он даже не нашелся что ответить. Кругом все чужое — поди, попробуй! Джейк вспыхнул.

— А что, только тебе крутым быть? Это же Штейн! Да знаешь, знаешь ты его — он из… — название фирмы Джейк ловко утопил в окружающем шуме и гомоне.

И мстительно стал водить Гарри от группы к группе, представляя его как продюсера. Навязывал девицам.

— Это Штейн, — говорил он. — Ну, Штейн, тот самый! Он собирается теперь и здесь кино снимать!

А Штейн, запущенный в среду красоток, общества которых так жаждал, не мог связать двух слов. И либо беспричинно и неостроумно хамил, либо проваливался в молчание. В конце концов к нему на выручку пришел Джейк.

— Пошли-ка отсюда на хрен, — сказал он.

Едва вышли, Гарри взбеленился:

— Ну ты что, старик, ну ты нашел момент! Только это я себе пизденку склеил!

— Гарри, я тебя умоляю! Не надо так говорить о женщинах. Меня это раздражает.

Лицо Гарри зажглось гневом.

— Ну ладно, ладно, хорошо, — пошел на попятный Джейк. — Если ты кого-то там склеил, где она?

— Где-где… Все равно в мою дыру ее не позовешь!

— Ну так зови в мою! Давай, хватай ее и тащи.

— Так поезд ушел уже! Немножко поздно ты предложил, не находишь?

Усталый, пристыженный, Джейк пригласил Гарри зайти выпить на посошок.

— Ага, конечно! — ухмыльнулся Гарри. — А потом, значит, тащись домой? Как раз и поспею к моменту, когда пора будет бриться и на службу.

— Да можешь и ночевать остаться.

— Комната прислуги, значит, нынче свободна? Так я понимаю?

Да и черт с тобой, Гарри. Шел бы ты лесом. Высадив его у метро «Риджентс-парк», Джейк доехал до «Белого слона», где проиграл тридцать пять фунтов в рулетку.

Ровно недельную зарплату Гарри.

Сквозь головную боль все это вспоминая, едва приехав на студию, Джейк снова позвонил Нэнси. Сказал, что сможет выехать в Ньюки в субботу в шесть утра, но в Лондон придется возвратиться к полудню понедельника, и получится, что в воскресенье днем надо опять за руль. Расстроившись, она говорила с ним сердито, но согласилась, что в таком случае ехать, конечно, вряд ли стоит: это будет сплошное авторалли, гонка на износ. Удовлетворенный, Джейк повесил трубку и поспешил в «Харродс», забегал от прилавка к прилавку, накупая всевозможных мяс, сыров, деликатесов и игрушек; все это упихал в машину и ринулся в ночь: надо, надо вместе с семьей справить шабат, как когда-то много лет назад это делал отец, будто снег на голову сваливаясь на них в их задрипанном Шоубридже — городишке, куда летом съезжалось все монреальское гетто; приезжал весь в арбузах и пакетах с вишнями, едва удерживая в объятиях свертки с кошерными колбасами и всяческие бутылки, детские ведерочки и совочки.

Ну что, понял, что такое жизнь, Янкель? Давай-давай, скажи — ты же такой умный!

Жизнь — это круг. Маленький такой кружочек, кикеле.

Приехав в Ньюки ранним утром, Джейк замолотил кулаком в дверь.

— Впусти меня! Впусти, тебе говорят! Это муж приехал! Сейчас же гони из постели черномазого дровосека!

Проспав до полудня, весь остаток субботы Джейк провел с Сэмми и Молли на пляже, не забывая следить за горизонтом и толщей вод: вдруг акула? А то и перископ германской подводной лодки!

Никто из отдыхающих на пляже жидом его ни разу не обозвал.

И ни один из пролетающих над головой самолетов не оказался «юнкерсом».

Дом, если что (вдруг пожар?), достаточно близко, заметишь сразу, поэтому спасти их он успеет точно — и Нэнси, и младенца. Ну, и Пилар, ладно уж.

А раз так, значит, в воздухе носится нечто действительно мерзопакостное. Смотри в оба, Янкель! Только зазеваешься, и как раз мордой лица под раздачу.

Уложив детей спать, они с Нэнси вместе пообедали, и он рассказал ей, что, хотя заранее на что-то рассчитывать и не стоит, но, в общем и целом, то, что его агент старается для него выцарапать, смотрится весьма многообещающе. А детали прояснятся в понедельник.

— Вот только девчонка у меня что-то дороговата, — усмехнулся в конце разговора Джейк. — Это надо же! В такую даль надо переться, чтобы трахнуть! Правда, в Плимуте я чуть обратно не повернул — вспомнил, что тебе-то ведь все еще…

— Да ладно, совсем-то уж неудовлетворенным я тебя в Лондон не отправлю.