Джейка Нэнси обнаружила спящим на полу гостиной, он похрапывал и стонал.
— Боже! — Округлившиеся от удивления глаза миссис Херш переходили от сына к пустому стакану, стоящему рядом с ним на полу. Ее ладонь в ужасе взметнулась к губам. — О Господи! Срочно надо куда-то убрать детей!
— Он просто спит, — ровным голосом проговорила Нэнси. — Спит, больше ничего. — И она тихо прикрыла за собой дверь гостиной.
Из глубин сна на поверхность Джейка выцарапали каркающие возгласы матери на кухне. Опять небось тетешкает у себя на коленях Молли, подумал он.
— Ми-илочка! Др-рагоценненькая моя! Кр-расоточка! Ну какое личико! Нет, вы когда-нибудь видали такую пр-релестную р-рожицу? Скажи, любишь бабушку? Нет, говор-ри, говор-ри!
Молчание.
— Скажи: я люблю тебя. Я-ЛЮБЛЮ-ТЕБЯ.
— Яблублублу.
— Нет, вы слышите? Она меня любит! Она любит меня, моя кр-расавица!
— Кофе будете пить, миссис Херш?
— Только если вы все равно варите.
— Но я каждое утро варю кофе, миссис Херш.
— А р-разве я говорю, что нет?
Молли начинает хныкать.
— Я думаю, ей так неудобно. И пеленка грязная. Может быть, стоит разбудить Джейка?
— Джейк никого не пеленал ни разу в жизни. Давайте пока его трогать не будем. И пожалуйста, миссис Херш, вы уж не обижайтесь, но…
— Да что вы, что вы, милочка. С чего это я буду обижаться?
— …но когда придет Джейк, пожалуйста, не смотрите на него долгим печальным взглядом. Будто это его последний день на белом свете. Не обращайте на него внимания. Дайте ему спокойно почитать газеты.
— Ах, ну конечно, милочка, — соглашается миссис Херш и вздыхает.
Сидя с ними вместе за кухонным столом, Джейк прочитал:
Хромой юноша хочет быть полезным родине
Девятнадцатилетний хромой юноша хочет своим трудом приносить пользу Британии, но, несмотря на то что каждый четверг он ходит на местную биржу труда и просится на работу, никакого занятия ему подобрать не могут. И никому нет дела до того, что Джорджу от его дома на Иден-стрит (Кингстон, Суррей) пройти туда полмили — это величайший труд, потому, что при его болезни каждый шаг стоит неимоверных усилий. Помимо трудностей с опорно-двигательным аппаратом у него проблема со зрением. Он давно уже числится слепым. А недавно он…
Звонок в дверь.
— Джейк!
Ах, как жаль его отвлекать! Так приятно было смотреть, как он смеется.
Джейк неохотно опускает газету.
— Я открою, — вскакивает с места миссис Херш. — Пусть себе читает.
— Он сам откроет.
Обычно к двери подходит Пилар. Но ей как раз сейчас понадобилось съездить навестить семью в Малаге, так что домработницы у них не будет еще неделю.
Оказывается, пришел почтальон.
— Чудесный день, не правда ли?
— Н-да.
— Вы, наверное, рады, что здесь такая погода?
Это песня с заезженной пластинки, которую они заводили чуть ли не при каждой встрече. В ответ Джейку полагалось сказать: «Да уж, дома в Канаде у нас и в сентябре бывает снег и пурга!», на что почтальон должен был долго трясти тупой башкой, выражая удивление и благодарность судьбе, что родился в цивилизованной стране с благоустроенным климатом.
Да хрен с ним. Нынче утром Джейк не говорит ничего. Но и почтальон стоит пень пнем и почту не отдает.
— Что нового в газетах? — спрашивает Джейк. — Вы их уже просмотрели?
— Нет.
— Не пойму, вам-то они должны бы первому на глаза попасться!
Кроме всего прочего, с почтой пришел знакомый, хотя от этого не менее зловещий бурый конверт с печатями Службы ее королевского величества. Опять налоговая.
— Я-то уверен, что девчонка врет, — со значением проговорил почтальон. И тут же все испортил, добавив: — Вы все ж таки приличный человек, с положением… — причем этак еще неуверенно, с полувопросом.
— Джон Кристи[32] тоже был с положением и приличный, — сказал Джейк, закрывая за ним дверь.
Голос Молли:
— Я уже весь обед съела.
— Сейчас не обед, а завтрак, клопица, — отозвался Джейк, взъерошив ее светленькие кудряшки.
Молли всего четыре, а вот Сэмми семь, и от него приходится газеты прятать. Отступив в гостиную, Джейк не успел еще толком вскрыть длинный бурый конверт, как тут же несмело приотворилась дверь.
— Что там? Плохие новости?
— Я еще конверт не открыл, мам.
— Хорошо, что я приехала пожить с вами! Ты ведь доволен? Я помогаю, правда?
— Да, мам.
— И мне хорошо. И дети меня любят, какие пр-релестные!
Недовскрытый конверт Джейк вмял в карман халата.
— Я здесь уже неделю, а ты ни разу не сказал, как я, на твой взгляд, выгляжу. Но ты согласен, что я неплохо сохранилась? Ведь правда же я выгляжу моложе своих лет?
— Да, да!
— Вот, все так говорят. Доктор Беркович, например… он меня обожает, а когда я ходила к нему по поводу того уплотнения в груди… ну, вот здесь которое… он был просто поражен. Был в полном изумлении. «Вам действительно шестьдесят два? — спрашивает. — Нет, не верю. Такая грудь!» А ведь он доктор, сам понимаешь! У меня бывают приливы, ну да, но это и все! Природа творит изумительную красоту, но может и подкузьмить. Слушай, а ведь адвокаты тебе, наверное, недешево обойдутся?
Из кухни доносится голос Нэнси:
— Джейк, дорогой, ты кофе будешь?
— Иду-иду.
Пригубив кофе, Джейк притворился, что всецело поглощен газетой «Гардиан», а сам тихонько шарил под столом ногой; наконец нащупал ногу Нэнси. Ему очень не нравилось, что Нэнси кормит младенца грудью за кухонным столом в присутствии свекрови. Жаркий оценивающий взгляд матери, направленный на грудь Нэнси, приводил Джейка в бешенство. Вдруг Нэнси вскрикнула:
— О, Джейк тоже был кусака, такой кусака! У меня вся грудь была возле сосков в следах укусов. Он-то, конечно, не помнит, правда, кецеле?
— Не возражаете, — привстал с чашкой в руке Джейк, — если я допью кофе в гостиной?
Но ее карканье и туда проникало.
— Джейк говорит, что для своего возр-раста я очень хорошо сохранилась! На его взгляд, я выгляжу молодо. Но может быть, — добавляет миссис Херш вопросительно, — может быть, он это нарочно?
На этот раз Нэнси отвечать не спешила.
— Щека вот здесь немножечко запала, но, слушайте, зато-таки не будут говорить, что у меня зубы вставные! Кое-кто лезет из кожи вон, ставит такие белые, что стыдно смотреть! А мне вот это как раз все равно. Или я буду делать напоказ? Слушайте, я ведь не совсем дура. Самообманом не занимаюсь и подсинивать волосы еще не начала. Но вообще-то старость не радость.
— Но надо же сохранять достоинство, — помимо воли вырвалось у Нэнси.
— Да, это верно. Но мне полегче: писаной красавицей я не была никогда. — И, стрельнув в Нэнси яростным разящим взглядом, добавила: — Красивой женщине хуже: вот уж такой, должно быть, старость сущий ад!
Пока Нэнси перекладывала младенца от одной груди к другой, он коротко вякнул.
— Смотрите осторожней, милочка. Молоко, бывает, так растягивает кожу — это ужас какой-то! Вы-то небось хотите сохраниться?
Ах, Нэнси, подумал Джейк. Нэнси, любимая, дорогая, — и начал всхлипывать. Неудержимо. Не сохраняя никакого достоинства. Но ему все же хватило соображения выскользнуть из гостиной и запереться в сортире. На радиаторе обнаружив часть субботнего выпуска газеты «Монреаль стар» вверх тем листом, на котором во всю полосу красовалась реклама канадской сети универмагов «Итонс». Одежда и товары для спорта.
Джейк сразу и припомнил: да, было дело… и как раз суббота, утро, тот самый «Итонс». В тот раз его затащил туда Додик, Додик Кравиц, и они, на сей раз не пытаясь ничего стащить в отделе игрушек, сразу направились в секцию женского белья; улучив момент, когда никто не видел, нырнули в зал с примерочными кабинками. Додик распахнул дверь в кабинку, и как раз вовремя: удалось поглазеть на потрясную девицу, которая растерянно застыла, не успев спрятать груди в кружевной черный лифчик. Толстая продавщица подняла крик.
