— Слава Богу, что у нас в Канаде нет государственного бесплатного здравоохранения!

В конце концов, они вернулись в номер люкс супругов Солоуэй, где Герки в пароксизме щедрости выразил свою благодарность тем, что налил им обоим по большой рюмке бренди.

— Не знаю, как тебе, Янкель, а мне понравилось. Здорово вот так вот иногда пойти против течения. Мы ведь не то, что все обычные туристы, правда? Не многие видели тот Лондон, что видел я!

Джейк согласился, и, заранее сговорившись, на следующее утро они с Герки поехали в «Реймондс ревю-бар»[220], после по магазинам за подарками, покуда Рифка будет на дневном сеансе наслаждаться фильмом «Звуки музыки»[221].

Увешанный фотоаппаратурой (вплоть до кинокамеры), Герки радостно прошагал по залам сперва «Хэмлиз», потом «Либертиз»[222], потом заставил Джейка снять фильм о том, как он кормит голубей на Трафальгарской площади и как он, ухмыляясь, посылает воздушные поцелуи со ступенек Канада-хауза, после чего они проследовали в «Харродс», где Герки сразу потребовал отвести его в туалет.

Дождался «Харродс»: наконец-то его сортиры оценили!

Выяснилось, что за весь их грандиозный евротур Герки не увидел ничего, что могло бы сравниться с мужским туалетом, примыкающим к мужскому же парикмахерскому салону на первом этаже «Харродса». Выйдя с выпученными глазами, он воскликнул:

— Вот это качество, Янкель! Вот это класс!

Полы мраморные, раковины тоже, дверь в каждую кабинку из дуба.

— Это просто нечто! Да нет, ну действительно нечто! Черт бы меня взял, там с полу вы таки можете кушать!

Невзирая на протесты Джейка, он принялся фотографировать. Восторженно. Бесконечно. Все оборудование. Во всех деталях. Какой-то джентльмен вышел из кабинки и остолбенело на Герки уставился.

— Гос-споди, ты боже ты мой!

Тут же кто-то потребовал у Герки кассету с пленкой. Послышались неласковые возгласы. Подоспел еще какой-то господин, потрясая тростью.

— Что за скоты! Грязные извращенцы!

В туалет устремились парикмахеры. Кто-то выхватил у Герки камеру.

— Ничего, она застрахована, — успокоил тот Джейка как раз за мгновение до того, как его самого шарахнули спиной об стенку, и он, потея и заикаясь, в отчаянии принялся раздавать визитки. Явился магазинный детектив, принял командование на себя. Все это кончилось тем, что их под конвоем доставили в офис на четвертом этаже, где Джейк, кусая губы, чтобы не расхохотаться, все же сумел наконец что-то объяснить.

С утра Гарри отправили в «Дорчестер» — посмотреть, что там за новые расходные счета надыбал очередной киноартист. Оказалось, тот собирал их на развалинах своего последнего рухнувшего романа. Всемирно известный и охреневший от бесстыжих гонораров актер занимал многокомнатный люкс, где его в данный момент обхаживали сучьего вида личный секретарь (наверняка какой-нибудь гомик-архитектор), следивший за тем, чтобы в бокалах не иссякало охлажденное «Шевалье Монраше»[223], и мастер педикюра, который стоял на коленях перед подушечкой, на которой покоились большие босые ноги. Под рукой у педикюрных дел мастера стоял кожаный кофр с частично выдвинутыми ящичками, полными всевозможных ножниц и пилочек, рядом на ковре лежал его черный котелок; он быстро-быстро массировал звездные ступни, изредка прерываясь, чтобы почтительно отстричь кусочек ногтя или приласкать большой палец, и обязательно повторял те движения, с помощью которых ему удавалось исторгнуть из великого непроизвольный стон наслаждения.

— Я так беспокоюсь, сэр! — проговорил педикюрщик. — Как же вы там в Голливуде-то будете?..

— М-м-м-м-м-м… — (Не открывая глаз, видимо, в экстазе.)

— Кто ж там за вашими ногами-то присмотрит?

Гарри, выпивший слишком много вина в неурочный час, уйти ухитрился вместе с педикюрщиком и пригласил его в паб.

— Вы со многими кинозвездами имели дело?

— О, да! Конечно, а как же! Они меня все, все требуют!

— И женщины тоже?

— Вы удивились бы. Чего только не насмотришься! — и педикюрщик прыснул. — Что ж… Без стука не входить, этому я научился.

— Да и войдя, глаза не подымать, верно?

— Но, вообще-то, знаете, они все очень славные ребята. Все без исключения.

— И чем выше его статус, — продолжил за него Гарри, заказав, несмотря на протесты педикюрщика, еще по одной, — тем он приятнее в общении, не так ли?

— Совершенно верно!

Тут Гарри поманил дебелого краснолицего мужика к себе поближе. И, понизив голос, спросил:

— А как насчет кашицы между пальцами?

— О чем вы?

— Думаешь, и она у них пахнет приятнее, чем у тебя? Или у меня.

Педикюрщик расхохотался:

— Во сказанул! Ну, дает! Ну, ты шутник! — Но глаза у него при этом забегали.

— А ты собирай ее. Ее же можно продать, не думал об этом? Вот, скажем, сведет тебя судьба с Элизабет Тейлор, так одна грязь из-под ее ногтей принесет тебе кучу денег.

— Ну-ну, нехорошо так. Не надо говорить гадости, не стоит, сэр.

— Да потом еще сами ногти. О ногтях подумал бы! Их можно хранить как память. Джон Кристи, между прочим, дергал у своих жертв лобковые волоски и хранил потом в жестянке из-под нюхательного табака.

— Все, довольно. Вполне достаточно.

— А то еще их пердеж. Тебе и это в голову не приходило? — Гарри не унимался, теснил педикюрщика, загонял в угол. — Их гребаный пердеж — ведь он же втуне пропадает! Если бы ты брал с собой на работу герметичный мешок и быстренько бы им — раз-раз! — ты бы так чертову кучу денег заработал! Вот Мерилин Монро, к примеру, взять: ведь ее нету больше, сдохла. А был бы у тебя ее пердеж в непроницаемом для воздуха контейнере…

— Я не хочу вас больше слушать! И не слушаю.

— Ты угодливая пакостная мразь! — выпалил Гарри и сшиб с него котелок. — Ты меня слышишь? Угодливая мразь!

Лето…

Слоняясь под вечер по Сохо, Джейк зарулил в «Нош бар»[224], решил подкрепиться сэндвичем с копченой говяжьей грудинкой. Разок с аппетитом куснул, но едва успел заглянуть в биржевой раздел «Ивнинг стэндард» (акции «Эс&Пи-кэпитал» без изменений, а вот у «Пан австралиэн» что-то опять период спада), как внимание само собой переключилось на пузатого американца в кримпленовом костюме. Жена американца в мини-юбке (все-таки зря она в нее втиснулась!) прижимала к груди путеводитель «Лондон от А до Z». Американец раскрыл толстый, полный банковских карт бумажник, в котором промелькнуло, в частности, удостоверение международной медицинской страховки с группой крови владельца; достал бумажку в один фунт и шлепнул ею о ладонь официанта.

Официант смерил его недобрым взглядом.

— Если не ошибаюсь, — подмигнув, проговорил он, — сдачи мне причитается двадцать четыре шиллинга?

Скажите вашему боссу, — нимало не смущаясь, продолжил американец, — что я такой же, как и он, галицианер.

— Морти, Морти, ну перестань! — со смешком одернула его жена.

И сочная грудинка во рту у Джейка сразу же стала кожаной подметкой. Сердце екнуло, и до Джейка дошло окончательно: пришел! опять тут как тут! — проклятый туристский сезон.

Каждое лето у деятелей американского и канадского шоу-бизнеса, обосновавшихся в Лондоне, на обычные жизненные тяготы накладывается куча дополнительных. Обычные это путаница с налогами, интриги, некомпетентность местных кадров, нахальство нянек и домработниц, мотовство жен с их неуемным шопингом (из «Харродса» прямиком в «Фортнум», оттуда в «Эсприз»), проблемы с выбором подходящей школы для ребенка. Кроме того, попробуй-ка смирись с отсутствием настоящей пастрами и маринованных помидорчиков в условиях смога и незатихающей битвы с художником и костюмершами, а главное, изматывающего холода. И к этому вдобавок с приходом лета авиалайнеры и пароходы начинают извергать на Лондон орды туристов — твоих же собственных настырных родственников и друзей, давно забытых одноклассников и армейских сослуживцев (век бы не вспоминать их), которые теперь превращают телефон, столь милый и безобидный в течение всей зимы, в орудие пытки. Потому что нет такого иностранца, который, позвонив, не расстилался бы, ожидая содействия в приобретении театральных билетов и соучастия в походе по ночному Лондону: «Ты знаешь, шут бы с ним со всем прочим, но больно уж по лондонским пабам пройтись хочется! По пабам и по бабам, которые там свингуют, а? Что скажешь, дружище?» Да и домой чтобы их пригласили, это они тоже не прочь: «Янкель! Да неужто ты не сказал еще своей прынцессе, что приехал дядя Лабиш? Она у тебя пироги-то хоть печь умеет?»